Дон Уинслоу - Жить и сгореть в Калифорнии
— Ладно.
— Ладно, — говорит она. — Мне пора на работу. Так ты приедешь вечером?
— Ага.
— «Ага» — в смысле ты меня слышишь или в смысле приедешь?
— Я приеду.
— Тогда, наверно, это тот момент, когда следует поцеловаться, — говорит она.
— Ага.
Они целуются и с минуту стоят обнявшись. Потом он говорит:
— Что я сделал двенадцать лет назад? Я сделал неправильно. Надо было отступиться, бросить это дело!
— Возможно.
— Я имею в виду, что надо было думать о старике, а не об этом деле.
— Я понимаю, что ты имел в виду.
Она провожает его до «мустанга», и он трогает.
Возвращаясь в «Жизнь и пожар в Калифорнии».
96
Джек выходит из здания в «кабинетик» Билли.
В кактусовом саду — адова жарища.
— Ты не уволен, — говорит Билли. — Чтобы уволить тебя, им сперва придется уволить меня.
— Ну так встретимся в очереди за пособием.
— Да нет, я просто на пенсию выйду, — говорит Билли с этой своей хитроватой полуулыбочкой. — Растворюсь в зоревой дымке.
— Я увольняюсь, Билли.
— Ну вот еще! Не надо этого делать.
— Они собираются заплатить?
— Наверно, — говорит Билли.
— В таком случае я увольняюсь.
— Не дури, Джек, послушай…
Билли давит окурок и, пытаясь зажечь новую сигарету, отворачивается от ветра и складывает руки домиком. Он делает первую затяжку и говорит:
— Пусть все будет как будет.
— Не могу.
Внутри, в кабинете Билли, звонит телефон. Билли говорит:
— Похоже, это опять Херлихи. Отдел претензий, Агентство, Отдел андеррайтинга и Отдел специальных расследований уже плешь проели мне насчет этой претензии.
— Наверно, лучше поговорить с ними.
— Ты оставайся на месте.
— Я буду здесь оставаться, пока эти хищники не разнесут меня в куски.
Джек снимает со стула папки с делами и садится.
97
Летти сидит на переднем сиденье машины и допивает свой кофе.
Меньше всего ей хочется сейчас топать по тропинке в Кливленд-Форест на встречу с этим малолетним правонарушителем-вьетнамцем из мастерской, где разбирают автомобили, чтобы услышать, что он скажет насчет двух своих пропавших сородичей.
Хотя, наверно, я сама напросилась, думает Летти, ставя чашечку на пол возле места водителя. Я нагнала на них страху.
После своего набега в мастерскую она настропалила окружного прокурора, подразделение по борьбе с организованной преступностью округа Оранж и офицера полиции, надзирающего за этим условно осужденным кретином. Кроме того, она нагрянула еще в три аналогичные мастерские, посетила игорный зал и салон массажа, с тем чтобы немножко расшевелить Дядю Нгуена. Поэтому, когда раздался телефонный звонок, она не слишком удивилась.
Сейчас, выйдя из машины, она взбирается по тропе, а вдали уже маячит Тони Кы, отбивая нечто вроде чечетки.
Подобие танца, исполняемого им, напоминает также тустеп: легкое подпрыгивание на одной ноге, после чего вес переносится на другую ногу и следует подпрыгивание уже на ней, руки при этом остаются в карманах, плечи приподняты, а голова ритмически покачивается из стороны в сторону. Наблюдая этот танец, Летти с удовольствием отмечает про себя, что парнишка жутко нервничает.
Хорошо, думает Летти, поделом ему. Возможно, от волнения он и проговорится, сказав что-нибудь дельное. Так-так…
Тони нервничает. Ему определенно не так уж часто приходится встречаться с полицейскими, чтобы информировать их, даже если речь идет о дружках, неожиданно бесследно исчезнувших. И неделя ему выдалась — врагу не пожелаешь. Вначале этот налет на мастерскую, так огорчивший Дядю Нгуена. Но Тони решил тогда, что выплывет. Затем окружной прокурор, этот доставал его по поводу двух других мастерских, пытаясь установить здесь некую связь, потом еще этот парень из отдела по борьбе с организованной преступностью, бормочущий ему в лицо что-то о русской мафии, а после еще и надзирающий офицер полиции, толкующий, что вправе взять его под стражу без всяких там постановлений, а просто по совокупности…
И в довершение всего Дядя Нгуен, явившийся собственной персоной с предупреждением, что если ему известно что-то об этом недоумке Тране и кретине До, то он должен немедленно, а лучше сказать — в мгновение ока все это ему выложить. И когда Дядя Нгуен слышит, что Тран и До в последнее время работали на русских, старый пройдоха приходит в ярость. И велит ему сделать нечто уж совсем несуразное — позвонить этой сучке из полиции и сказать это. А Тони глядит на него, вытаращив глаза, дескать: «Чего-чего?» На что Дядя Нгуен говорит ему типа: «Делай, как я сказал, у меня и так уж голова идет кругом, пускай хоть эта баба из полиции с меня слезет». Вот паренек и звонит этой бабе.
И все бы это еще ничего, чудно, но мало ли, только этот русский красавчик наведывается опять и спрашивает типа: «Ты говорил с копами?» На что Тони ему отвечает: «Да нет, мужик, я с копами бесед не веду», а русский ему, дескать: «Значит, теперь будешь, раз встречу назначил». А Тони ему: «Чего-чего?»
На что русский красавчик говорит: «Твое дело, и голова твоя, тебе решать, сносить ее или, может, без нее остаться».
По всему по этому паренек и дергается так, стоя сейчас на проселочной дороге в ожидании этой бабы из полиции.
98
Билли возвращается со словами:
— Выплата состоится завтра утром, со мной или без меня.
— Так с тобой или нет? — спрашивает Джек.
— Надо подумать, — говорит Билли.
— Справедливо.
— А как ты?
— Ухожу.
— Джек, — говорит Билли, — другую работу в страховых компаниях ты не найдешь.
— Я и не хочу.
— Что же ты будешь делать?
— Не знаю, — говорит Джек. — Может, дом буду ремонтировать.
Билли хмурится. Наперекор ветру закуривает новую сигарету и говорит:
— Не спеши, мать твою. Возьми несколько дней по болезни.
— К черту, Билли, какие еще болезни! Все это сплошная болезнь!
И он уходит.
К полному неудовольствию шефа.
В приемной секретарша указывает подбородком на скамью ожидания и говорит:
— Оливия Хэтеуэй по твою душу.
— Не сейчас.
— Но она уже здесь, Джек.
— Я здесь больше не работаю, — говорит Джек. — Теперь пусть она морочит голову еще кому-нибудь.
— Джек?
Она уже за его спиной.
— Миссис Хэтеуэй…
— Уделите мне минуточку?
— Не сейчас, миссис Хэтеуэй.
— Всего одну минуточку!
В руках у нее возникает миска с печеньем.
— Ей-богу, у меня нет сейчас времени, миссис Хэтеуэй.
Не проходит и двух минут, как Джек сидит через стол от нее в комнате 117.
— Миссис Хэтеуэй, — начинает умолять Джек, — сегодня я просто не могу с вами разговаривать. Я очень расстроен. И говорю вам в последний раз: за ложки я платить не буду. Ни сейчас, ни потом.
— Я не по поводу ложек.
Что это она?
— Тогда зачем…
— Я пришла сказать, что меня навестил адвокат, — говорит Оливия. — Мистер Гордон, так его звали, кажется.
— Пол Гордон?
— Вы с ним знакомы?
— Похоже на то.
— Так или иначе, — говорит Оливия, — он пришел просить меня выступить с иском против вас. С коллективным иском.
— С коллективным иском?
— Именно так, — говорит Оливия. Она вытаскивает вязанье и принимается за работу. — Он сказал, что у него имеется двадцать, если не больше, обманутых вами клиентов, которые собираются сообща выступить против вас с иском и обвинить в уголовно наказуемых деяниях. Он утверждал, что мы можем выиграть и поделить потом миллионы долларов.
— Он называл вам кого-нибудь из этих двадцати?
— Всех я не помню, — говорит Оливия, — но там были мистер Вэйл, мистер Боланд, кажется, миссис Веч…
— Веччариос?
— Да, — говорит Оливия. — И мистер Азмекян.
— Мистер Азмекян? — переспрашивает Джек.
— Да.
— Кэззи Азмекян?
— Нет, — говорит она. — По-моему, он назывался Казимир.
Джек сидит и слушает, как она перечисляет ему претензии, которые он отверг за последние семь лет. Как будто она зачитывает список его грехов.
Изловить всех этих людей, думает Джек, Гордон мог, лишь получив доступ к моим бумагам.
Он слышит слова Оливии:
— Мистер Гордон очень хотел, чтобы я участвовала в групповом иске. Он даже предлагал мне акции «Вествью».
— Какие акции?
— Компании «Вествью», дорогой. Между нами, конечно.
— И что же вы ему сказали? — спрашивает Джек.
Оливия поднимает глаза от вязанья:
— Сказала, чтобы убирался к чертовой матери. Печеньица?
— Да, мэм. Я возьму штучку.
Голубые глаза глядят на него очень серьезно.
— Я умею распознавать подонков с первого взгляда, — говорит она. — Вот с сахаром, ваше любимое.
