Долорес Редондо - Невидимый страж
— Когда мне было девять лет, я пришла однажды вечером в цех. Мать меня выследила и ударила стальной скалкой по голове. Когда я без сознания лежала на полу, она ударила меня второй раз. Затем она бросила меня в чан с мукой и высыпала на мое тело два мешка муки по пятьдесят килограммов каждый. Она сообщила об этом моему отцу только потому, что сочла меня мертвой. Поэтому я жила остаток моего детства с тетей.
Ее голос звучал безразлично и был лишен интонации, как будто они имели дело с психофонией из другого измерения.
Роз молча плакала, не сводя глаз с сестры.
— Бог ты мой, Амайя, почему ты мне об этом не рассказала? — ужаснулся Джеймс.
— Я не знаю. Поверь, за последние годы я об этом практически не вспоминала. Эти воспоминания скрывались где-то глубоко в подсознании. Кроме того, у меня всегда была наготове официальная версия того, что произошло. Я повторила ее столько раз, что сама начала в нее верить. Я думала, что все забыла. Кроме того, мне было очень… стыдно… Я ведь не такая, и я не хотела, чтобы ты подумал…
— Тебе нечего стыдиться, ты была маленькой девочкой, и та, которая должна была о тебе заботиться, причинила тебе боль. Ничего более жестокого я в своей жизни не слышал. Мне так жаль, милая, так жаль, что с тобой произошло нечто столь ужасное, но сейчас тебе уже никто не может сделать больно.
Амайя с улыбкой смотрела на него.
— Ты и представить себе не можешь, как хорошо я себя сейчас чувствую. У меня как будто гора с плеч свалилась. Помехи на пути, — вдруг произнесла она, вспомнив слова Дюпре. — Это также может быть фактором, вызывающим стресс. Когда я вернулась сюда, вернулись и воспоминания, а невозможность рассказать обо всем тебе легла на меня дополнительным грузом.
Джеймс немного отстранился, чтобы посмотреть на жену.
— И что будет теперь?
— А чего бы ты хотел?
— Амайя, я понимаю, что сейчас ты чувствуешь себя хорошо. Тебе кажется, что ты сбросила груз, который столько времени тащила на плечах. Но то, что ты вчера выхватила оружие, направив его на сестру, а затем проделала то же самое в кондитерской, это уже не шутки.
— Я знаю.
— Амайя, ты утратила самоконтроль.
— Ничего же не случилось.
— Но могло случиться. Как мы можем быть уверены, что подобная ситуация не повторится?
Амайя не ответила. Высвободившись из объятий Джеймса, она поднялась на ноги. Джеймс посмотрел на Энграси.
— Ты в этом специалист. Что нам делать?
— То, что мы делаем. Надо продолжать об этом говорить. Пусть Амайя рассказывает об этом, объясняет, что она при этом чувствует, делится переживаниями с теми, кто ее любит. Другой терапии не существует.
— Почему ты не применила этот метод, когда ей было девять лет? — с упреком в голосе спросил он.
Энграси тоже встала и подошла к камину, к которому прислонилась Амайя.
— Наверное, в глубине души я всегда надеялась на то, что она обо всем забыла. Я осыпала ее любовью. Стремилась сделать так, чтобы она забыла то, что с ней случилось, и больше никогда не вспоминала. Но как может девчушка перестать думать о той боли, которую ей намеренно причинила ее собственная мать? Как могла она не тосковать по поцелуям, которых она никогда не знала, по сказкам, которых ей никогда не рассказывали перед сном? — Энграси понизила голос почти до шепота, как будто ужасные и жестокие слова, которые она произносила, так причиняли меньше боли. — Я пыталась исполнить эту роль. Я укутывала ее каждую ночь, я заботилась о ней и любила ее, как никого никогда не любила. Бог мне свидетель, если бы у меня была моя собственная дочь, я не любила бы ее сильнее. И я молилась о том, чтобы она забыла, чтобы этот ужас не омрачил все ее детство. Иногда мы говорили о случившемся, которое называлось у нас «То, что произошло», потом она перестала это упоминать, и я отчаянно надеялась, что она уже никогда о нем не вспомнит. — Две крупные слезы скатились по ее щекам. — Я ошибалась, — дрожащим голосом закончила она.
Амайя прижала ее к своей груди и опустила лицо в седые волосы Энграси, которые, как всегда, пахли жимолостью.
— Джеймс, это больше не повторится, — твердо заявила она.
— Ты не можешь быть в этом уверена.
— И все же я уверена.
— А я не уверен. И я не могу позволить тебе расхаживать с оружием, если с тобой может случиться панический приступ.
Амайя высвободилась из объятий Энграси и большими шагами пересекла комнату.
— Джеймс, я инспектор полиции. Я не могу работать, если при мне не будет оружия.
— Не работай, — заявил Джеймс.
— Я не могу бросить это дело. Это разрушит мою карьеру. Мне уже никто и никогда не будет доверять.
— По сравнению с твоим здоровьем это второстепенно.
— Джеймс, я не оставлю это расследование. Я не могу этого сделать. И даже если бы могла, все равно бы этого не сделала.
В ее голосе звучали решимость и сила духа, которые всегда были ей присущи. Перед ними стояла не Амайя, а инспектор Саласар. Джеймс встал с дивана и подошел к ней.
— Хорошо, пусть так, но без оружия.
Он думал, что она начнет протестовать, но она внимательно посмотрела на него, а затем на плачущую сестру.
— Ладно, — согласилась она. — Без оружия.
39
Виктор продолжал бриться традиционным способом — при помощи бруска мыла, помазка и ножа. Конечно, в идеале следовало бы пользоваться опасной бритвой, как это делали его отец и дед, но он однажды попытался пустить ее в дело и решил, что это не для него. Как бы то ни было, нож позволял ему быть всегда гладко выбритым, а крем оставлял на коже аромат, который Флора просто обожала. Он взглянул в зеркало и улыбнулся глуповатому виду, который ему придавала покрывающая его лицо пена. Флора. Если этот способ бритья ей нравился, значит, им он и будет пользоваться. Его жизнь полностью изменилась в тот момент, когда он смог признать, что не желает от нее отрекаться, что Флора с ее сильным характером и этим ее стремлением контролировать все на свете — это именно та женщина, которая ему нужна. В какой-то момент он возненавидел ее властный характер и деспотичные замашки, но теперь он научился все это ценить.
Он потерял лучшие годы жизни, находясь под воздействием алкоголя. Но тогда он был для него единственным выходом, путем спасения, к которому он прибегал, когда его инстинкты сталкивались с беспрерывной тиранией Флоры. Он был не в состоянии понять, что Флора — это единственная женщина, которая способна его любить, единственная женщина, которую способен любить он, и единственная, кого ему хочется удовлетворять. Размышляя об этом, он отдавал себе отчет в том, что начал так пить, чтобы отомстить ей, чтобы сбежать от Флоры и в то же время угодить ей, потому что алкоголь позволял ему приспособиться к ее железной дисциплине, оглушая его чувства и превращая его в того мужа, которого она хотела видеть.
Но в конце концов он утратил чувство меры, точную формулу, делавшую его жизнь под властью Флоры терпимой. Горькая ирония заключалась в том, что средство, позволившее ему сохранить брак, с годами стало причиной, по которой Флора его оставила. На протяжении первого года после расставания с ней он вел отчаянную борьбу со своей зависимостью и в первые месяцы даже опустился на самое дно, о чем у него сохранились лишь самые смутные и обрывочные воспоминания, похожие на старый черно-белый фильм на исцарапанной пленке. Однажды на рассвете, после того как он много дней не выходил из дома, предаваясь пороку и саможалению, он проснулся на полу, в луже собственной блевоты, и ощутил в душе такую пустоту и холод, которые до той поры были ему неизвестны.
Только после того как он осознал, что рискует потерять единственное, что наполняет его жизнь смыслом, он начал меняться.
Флора не хотела оформлять развод, хотя во всех остальных отношениях они расстались. Они не общались и стали друг другу чужими, и не потому, что он ее не любил. Флора приняла решение и применила к их отношениям новые правила, не считаясь с его мнением. Хотя справедливости ради следует признать, что в тот период он был не способен принять какое-либо решение, не подразумевавшее употребление алкоголя. Но никогда, даже оказываясь на дне этиловой бездны, он не хотел расставаться с Флорой.
Сейчас, похоже, их отношения начали меняться. Прилагаемые им усилия, количество трезвых дней, его опрятный вид и постоянные знаки внимания, которые он ей оказывал, похоже, начали, наконец, приносить свои плоды. На протяжении долгих месяцев он ежедневно являлся в кондитерскую и каждый день просил ее о свидании. Он надеялся, что они смогут вместе пообедать или погулять, посетить службу в церкви или съездить в деловую поездку. Но до этой последней недели она всегда ему отказывала. Лишь после того, как в честь годовщины их свадьбы он подарил ей букет роз, Флора смягчилась и снова приняла его общество.
