Франк Тилье - Проект «Феникс»
— Ему там сказали, что ты не просто звонил, но во время отгула приезжал поговорить с заключенным. И ты же знаешь Робийяра: он копнул чуть глубже и обнаружил, что в тот же день приезжала еще одна особа. Мать девочек-двойняшек, которых похитил Царно. Ее зовут… — Он достал из кармана бумажку. — Ее зовут Люси Энебель. Знакома тебе такая?
Кровь Шарко застыла в жилах, но он не дрогнул.
— Нет. Я ездил туда, чтобы поговорить с тюремным психиатром об одном из их арестантов, числящемся в списке Евы Лутц. Вот и все.
— И ничего нам не сказал! Меня просто бесит, что ты давным-давно знаешь о самоубийстве Царно в камере и молчишь. Почему? Почему никому — никому! — не рассказал об этих его перевернутых картинах, о приступах ярости и непереносимости лактозы?
— Это детали. Я думал, они не имеют отношения к нашему делу. Лутц действительно приходила к нему, но задавала стандартные вопросы — точно такие же, как другим заключенным в других тюрьмах.
— Детали? Ничего себе детали, если они привели тебя сюда! Ты врал, ты умалчивал о важных вещах, ты придерживал их для себя, как последний эгоист, во вред следствию и коллегам, которые работают с тобой в одной команде. Ты превратил наше расследование в свое личное!
— Неправда. Я хотел поймать убийцу и понять его мотивы, как любой из нас.
Белланже замотал головой:
— Ты выходишь за рамки, ты слишком уж часто выходишь за рамки, Шарко! Ты позволяешь себе проникнуть на территорию, находящуюся в частной собственности, без разрешения, и никого об этом не проинформировав. Ты настолько грубо нарушил правила, что может полететь к чертям вся наша работа. И к тому же ты пробрался в этот дом, разбив окно, а теперь у нас на руках два трупа. Теперь придется как-то оправдывать твои действия.
— Но я не…
— Помолчи, дай мне закончить. Из-за тебя куча неприятностей у Леваллуа, и, вполне возможно, он получит выговор. Версальская бригада выбивается из сил, работает, не зная отдыха ни днем ни ночью, и они вот-вот явятся сюда, чтобы разобраться, с какой радости мы здесь. Какая муха тебя укусила, с чего ты вдруг решил обогнать версальцев?
Белланже, нервничая, бегал взад-вперед перед домом.
— И уж совсем меня добило то, что сообщил Маньян.
Шарко рассвирепел — от одного только упоминания этого подонка ему хотелось блевать.
— Ну и что же он такого сообщил?
— Он просто уложил меня на обе лопатки, рассказав, как ты вел себя на месте преступления, когда убили Фредерика Юро. Как тебе было плевать на все и всех, как ты нарушал правила. Он сказал, что ты тогда нарочно все там истоптал и везде оставил свои отпечатки — только из-за того, что вы друг друга терпеть не можете.
— Маньян просто идиот! И непременно воспользуется ситуацией и постарается меня утопить.
— Ему и стараться не надо. — Бригадир посмотрел Шарко в глаза. — Ты понимаешь, что я не могу сделать вид, что ничего не было?
Комиссар молча направился к дому, но почти уже с порога бросил, не оборачиваясь:
— Потом поговорим, а сейчас надо работать.
Тем не менее обернуться ему пришлось, потому что на плечо легла тяжелая рука.
— Похоже, ты ничего не понял, — заорал Белланже.
Шарко высвободился:
— Ошибаешься, я прекрасно все понял. Но прошу тебя, дай мне еще несколько дней. У меня нюх на это дело, и я знаю наперед все, что может случиться. Позволь мне присутствовать на вскрытии, позволь покопаться в новых направлениях, которые сейчас открываются. Дай мне несколько дней, чтобы я мог разобраться до конца. А потом, обещаю, сделаю все, что скажешь.
Бригадир покачал головой:
— Уже не могу. Знай обо всем этом только ты и я, может, мне бы и удалось спустить все на тормозах, но…
— Опять Маньян?
Николя Белланже кивнул:
— Он. Бертран уже в курсе насчет того, что было здесь, что было в Вивонне, он донесет начальству… он не оставил мне выбора.
В этот момент комиссар увидел Марка Леблона, правую руку Маньяна: тот вдалеке разговаривал с кем-то по телефону, глядя в их сторону. Шарко сжал кулаки:
— И тут его шпионы!
— Что поделаешь? Стало быть, я обязан принять меры — все, какие положено в таких случаях. Я обязан защитить бригаду, да и себя самого. Я не хочу, чтобы из-за тебя досталось всем, и прежде всего — Жаку.
Шарко печально посмотрел на парня, тот стоял неподалеку, сложив руки на груди и опустив глаза. Наверное, тоже опасается за свое будущее, за свою карьеру, которая вот-вот полетит в тартарары.
— Да, конечно. Он — хороший полицейский.
— Знаю… Но и для тебя ничего еще не потеряно. Наверняка, вынося решение, примут в расчет твои заслуги, вспомнят, сколько преступников было задержано благодаря тебе. Всем известно, сколько ты сделал для уголовки за эти годы…
Шарко с нервным смешком пожал плечами:
— Какие годы? Последние пять лет я провел, болтаясь между кабинетом и психушкой, где меня лечили от чертовой шизофрении. Каждую неделю по понедельникам и пятницам мне приходилось являться к психиатру, чтобы тот разобрался, какая гайка слетела в моей голове. А если сейчас я здесь, то только потому, что мне помог большой начальник, который теперь в отставке. Так что никакой поддержки мне ждать не приходится, я погорел окончательно и бесповоротно.
Белланже протянул руку. Шарко вздохнул, достал служебное удостоверение, служебное оружие и отдал все бригадиру. Сердце у него разрывалось. Он смотрел на собеседника, не пытаясь этого скрыть.
— Работа — все, что у меня было. Хорошо бы тебе понять, что сегодня ты похоронил человека заживо.
Сказав это, он ушел по дорожке в парк и ни разу не обернулся.
38
Сначала он подумал, что это сон.
Она была здесь, здесь — на кухне его квартиры.
Люси Энебель.
Он постоял на пороге, бросил взгляд в гостиную: диван, телевизор, кое-что переставлено. В углу — какое-то большое комнатное растение на круглом одноногом столике. Приятно пахнет лимоном. Ошарашенный увиденным Шарко медленно двинулся в кухню. Люси встретила его улыбкой:
— Как тебе, а? Я подумала, что нужно чуть-чуть обновить обстановку… Ну и надо же мне было чем-то заняться, пока я тебя ждала, правда? А то нервы и все такое… Я купила это растение тут неподалеку, ты ведь такие любишь…
Ее, казалось, переполняла энергия, она накрывала на стол, ставила тарелки, доставала приборы, не задумываясь, в каком они ящике, словно у себя дома.
— А еще я подумала, что ты придешь голодный…
Она открыла холодильник и вынула оттуда блюдо с едой, две бутылочки пива.
— Ну и поскольку я не знала точно, в котором часу ты вернешься, приготовила ужин по-японски. Хоть какое-то разнообразие после макарон, которыми набиты твои шкафы — прямо как на складе Армии спасения! Ладно, давай поедим, и за работу.
Шарко смотрел на нее с нежностью, которую больше не удавалось скрыть. Ему хотелось бы говорить тверже, но сил на это уже не хватило.
— За работу? Но… Люси, как ты оказалась здесь? Я думал, ты поехала домой.
Он подошел к окну, выглянул, и Люси разгадала его тревогу.
— Я соврала, — призналась она. — Не хотела, чтобы ты помешал мне сделать то, что я должна была сделать. Иди садись за стол.
Комиссар постоял еще минутку спиной к окну, опустив руки, раздираемый противоречивыми чувствами, потом снял куртку, портупею с пустой кобурой и повесил это все на вешалку. Люси заметила, что кобура пустая.
— А оружие где?
Он посмотрел на нее, закусив губу.
— Они… они тебя уволили? — Сразу все поняв, она бросилась к нему, прижалась к его груди: — Черт, ты же не… Это же все из-за меня!
Шарко вздохнул, погладил ее по спине. Ему стало так хорошо оттого, что Люси с ним, но так горько, чтобы они снова сблизились, лишь пройдя через мрак.
— Нет, ты не виновата. Я сам в последнее время наделал глупостей.
— Не без этого… Они узнали про Вивонн, да?
Он закрыл глаза.
— Им ничего не известно о поездках Лутц, и они не знают, что Тернэ украл мумию кроманьонца.
— Тогда в чем дело? Что тебя тревожит?
Шарко чуть отстранился и потер виски.
— Мой бывший шеф, Бертран Маньян, ходит за мной по пятам с начала расследования и делает всё, чтобы отравить мне жизнь. Наша с тобой встреча в Вивонне, должно быть, насторожила его, а когда этот подонок начнет копать, он узнает о нас всё — и то, что было год назад, тоже. Он обнаружит, что мне известно прошлое Царно, известно, кого он убил. Он узнает нашу историю, и про твоих девочек тоже узнает.
Сердце Люси забилось сильнее.
— Ага, теперь я понимаю, почему ты такой. Это слишком для тебя личное, и ты не хочешь, чтобы они туда лезли. Только, в конце концов, какая разница, знают они или нет?
Комиссар отодвинул стул, плюхнулся на него, откупорил пиво. Пиджак и рубашка после долгого дня были измяты, как тряпки.
