Франк Тилье - Проект «Феникс»
— Что случилось, Франк?
Комиссар, прищурившись, смотрел в окно. Вниз, на кафельный пол. Сердце неистово колотилось.
— Ах, черт! Не может этого быть…
По кухонному полу — от стула до двери в комнату — тянулся кровавый след. Явно тащили раненого, тяжело раненного, причем, судя по следам, тащили за ноги. Шарко, весь в поту, двинулся к соседнему окну.
Столовая. Ужас! Здесь, глядя мертвыми глазами в потолок, лежал труп. С черным, покрытым засохшей кровью лицом. В окровавленной, наполовину искромсанной — возможно, каким-то холодным оружием — одежде. Убитый был лысым, на черепе сохранилось лишь несколько седых волосков. На вид лет пятьдесят.
— Отец, старший Ламбер.
Полицейские, задыхаясь, прижались к стене дома. Ситуация внезапно изменилась. Леваллуа побледнел как снег.
— Надо ехать обратно, Франк. Или срочно вызвать сюда подкрепление.
Голос Жака прерывался. Франк прошептал ему в самое ухо:
— Если мы вызовем полицию, здесь все опечатают. А убийца сейчас наверняка там, внутри. И может быть, опасность угрожает еще кому-то. Надо, наоборот, войти. Ты в состоянии идти со мной, Жак, чувствуешь, что в состоянии?
Жак, ухватившись за стебли плюща, прижался головой к стене. Потом посмотрел широко открытыми глазами в небо и кивнул. Без единого слова. Шарко, тоже молча, двинулся в сторону двери, попробовал опустить ручку локтем — дверь была заперта. Больше не раздумывая, он стащил с себя куртку, обмотал ею руку и поспешил обратно к окну.
— Ну что — в атаку? Ты берешь на себя левую сторону, я правую.
Комиссар с силой ударил по стеклу, осколки посыпались вниз со страшным грохотом. Он быстро удалил остатки стекла в раме, дернул и потащил вверх внутренний шпингалет. Не прошло и десяти секунд, как две тени с оружием в руках спрыгнули в столовую. От звуков телевизора сотрясались стены — наверняка был включен музыкальный канал. Но дом, казалось, затаил дыхание. Сколько тут комнат? Неужели все они такие большие и такие безжизненные? Леваллуа скользнул в соседнее помещение. Через несколько секунд вернулся и покачал головой:
— Никого.
Вдруг оба они застыли затаив дыхание: наверху, прямо над их головами им послышались шаги. Тяжелые, равномерные, как ход маятника. Пять секунд — и снова все стихло.
Бесшумно пробежав по залу, они вышли к лестнице и стали подниматься наверх: Шарко впереди, Леваллуа за ним. Не одолев и одного марша, они почувствовали, что ступают по воде. Вода потихоньку стекала со второго этажа. А на стенах и украшавших стены гобеленах они увидели отпечатки окровавленной руки.
— Рука левая. Боже ты мой, что здесь случилось?
Стараясь не производить ни малейшего шума и прицелившись в стену, комиссар продолжил подъем по лестнице. Сердце стучало уже в висках, он ощущал, что само его тело приготовилось к опасности. Тошнотворная смесь запахов — испражнений, мочи и крови. Края гобеленов оторваны от стены, воды на ступеньках прибывает. Как в ночных кошмарах.
Второй этаж. Они свернули направо и подошли к ванной.
Кран умывальника был отвернут до конца, вода была везде. По полу плавала грязная одежда.
Полицейские двинулись дальше. Все двери были распахнуты, кроме одной — в глубине коридора. А ручка у этой двери — вся в крови. И отпечатки кровавой руки на стене вели именно сюда — никаких сомнений. Зверь укрылся в своей берлоге.
И ждет.
Слегка присев и затаив дыхание, Шарко остановился слева от двери, прислушался, попытался дернуть ручку. Бессмысленно: дверь заперта то ли на ключ, то ли на задвижку. Им не войти.
Комиссар прижался щекой к пистолету, затылком он чувствовал теплое дыхание Жака.
— Полиция! Поговорите с нами?
Молчание. Нет, вроде бы слышно какое-то мяуканье, а может быть, плач. Непонятно даже, кто там: женщина или мужчина. Может быть, Ламбер оставил в живых вторую свою жертву?
Они переглянулись, у обоих в глазах застыл ужас. Шарко предпринял еще одну попытку поговорить по-хорошему:
— Мы могли бы вам помочь, достаточно открыть дверь и сдаться добровольно. С вами есть кто-нибудь?
Молчание.
Шарко еще подождал. Наверное, преступник вооружен, и, скорее всего, ножом или чем-то в этом роде — иначе он бы уже выстрелил. Тишина такая, что слышно, как муха пролетит.
Всё! Больше ждать нельзя, пора переходить к действиям.
— Оставайся тут. Мне не хотелось бы, чтобы беременная женщина осталась вдовой.
— Вот еще! Я иду с тобой.
Комиссар кивнул, полицейские бесшумно передвинулись, чтобы оказаться напротив двери, Леваллуа прицелился в замочную скважину и выстрелил. Еще секунда — и Шарко, вмазав как следует ногой по двери, влетел в комнату, Жак за ним. Оружие у обоих было наготове.
Комната выглядела пустой, но в углу, это Шарко увидел сразу же, стоял человек гигантского роста — ссутулившись и прижав к груди кулаки. Его обведенные фиолетовыми кругами глаза были ярко-желтыми и блестели, будто в лихорадке. Шарко перевел на него дуло.
А колосс, уставившись на Шарко, вдруг принялся щипать себя за щеки. Комиссар стоял расставив ноги, его не смутишь и не запугаешь, Леваллуа тем временем тоже навел на парня пистолет:
— Не вздумай пошевелиться!
Феликс Ламбер был безоружен. Закрыв глаза, он кусал пальцы — до крови, лицо искажала гримаса боли. Губы у него были пересохшие, зубы острые, лицо безумное, вся фигура — словно воплощение зла, какого-то нереального зла.
Внезапно гигант задрожал, открыл глаза и кинулся к окну. Шарко и крикнуть не успел, а убийца уже пробил головой стекло.
И, не издав ни звука, рухнул с десятиметровой высоты.
36
Гаэль Лекупе нажала на «стоп» и чуть дрожащей рукой вынула кассету.
— Сколько лет ее не видела. И всё так же страшно…
Люси понадобилось время, чтобы прийти в себя. Неужели она видела все это на самом деле? Содержание записи было настолько же кошмарным, насколько достоверным: никаких сомнений в том, что объекты съемки и звук настоящие, разного рода шероховатости доказывали, что в фильме нет ни постановочных эффектов, ни комбинированных съемок. И ни малейших следов монтажа. Да, такое случилось где-то в мире сорок с лишним лет назад. Что-то ужасное случилось с обитателями джунглей, и человек, который знал о том, что это ужасное произойдет, пришел туда, чтобы запечатлеть все на пленке. Монстр, садист, он снимал выживших, даже не пытаясь им помочь, спасти их.
Знакомые Тернэ с ипподрома… Авторы «Феникса № 1»…
Может быть, один из них — тот самый убийца, которого разыскивает Люси? А может быть, убийцы они оба?
Люси тяжело вздохнула. С первого же дня расследование этого дела неизменно заводило ее в туман, каждый этап неизменно заканчивался новой тайной, она постоянно оказывалась лицом к лицу с собственным прошлым и была вынуждена тратить все силы на то, чтобы продолжать. Сейчас у нее было ощущение, будто здесь, на этой пленке, рассказано о жестокости мира как такового, будто в этих нескольких минутах видеозаписи сконцентрирован весь ужас, какой только может происходить на свете.
Господи, это же никогда не кончится!
Взяв себя в руки, Люси повернулась к собеседнице:
— Эта туземная деревня вымерла целиком. Можно сделать вывод, что люди там, в джунглях, были поражены каким-то вирусом…
— Похоже, так. Да. Вирусом, как вы сказали, или инфекцией.
Теперь у Люси было одно-единственное желание: разобраться, получить ответы.
— Что вам известно об этом репортаже?
Мадам Лекупе, закусив губу, помолчала, а когда начала говорить, попробовала уклониться от ответа хотя бы частично, рассказать не совсем о том, что так интересовало гостью:
— Представьте себе, что было, когда Стефан вернулся домой! С одной стороны он, обнаруживший, что супруга обшаривала его ящики, с другой я — требующая объяснений по поводу этого гнусного фильма, этих таинственных незнакомцев, с которыми он, по секрету от меня, встречается уже несколько месяцев. В тот день наша совместная жизнь и полетела ко всем чертям. Стефан пропал на несколько дней — пропал вместе со всеми своими секретами, со всеми своими бумагами и кассетами, не сказав мне ни единого слова, ничего не объяснив. А когда вернулся — понятия не имею откуда, — сообщил, что требует развода и отбывает в Реймс.
Рассказчица вздохнула, было видно, что она с трудом справляется с волнением. Даже четверть века спустя воспоминания о тех днях тяготили ее.
— Да, вот так вот все и было — совсем просто и совершенно дико. Он пожертвовал нашим союзом ради… ради чего-то, что помрачило его сознание. Я так и не узнала, почему он так внезапно сорвался из Парижа, почему уехал в Реймс заведовать этим родильным отделением. Я действительно предполагала тогда, что он хочет поставить здесь точку и вернуться к истокам. А может быть — уехать подальше от всей этой грязи, от этих странных типов… или одного из них, того, кто способен был снимать на пленку такие ужасы. И все, что у меня от него осталось, — только эта старая видеокассета.
