Робин Кук - Злой умысел
Дэвлин рассмеялся и отрицательно покачал головой, не веря своим ушам. Он все еще не мог привыкнуть к реакции людей на свой внешний вид. Но эта женщина ему определенно нравилась — больше всего он ценил чувство юмора.
— Простите, если я показался вам невоспитанным и грубым, — начал он, — но мне нужно задать всего лишь один вопрос. Только один. Я боялся, что вы захлопнете дверь.
— У меня черный пояс по каратэ, — спокойно произнесла женщина.
— Ну, до этого дело не дойдет. Я просто ищу одного человека, Кристофера Эверсона. Так как у меня в списке указано, что этот дом принадлежит Эверсону, я решил заехать и спросить, вдруг кто-то о нем слышал.
— А зачем он вам нужен?
Когда Дэвлин объяснил, женщина приоткрыла дверь.
— Мне кажется, я читала о каком-то Кристофере Эверсоне в газетах, — поморщив лоб, сказала она. — По крайней мере, я уверена, это был Кристофер.
— В бостонских газетах? — спросил Дэвлин.
Женщина кивнула.
— В «Глоубе». Около года назад или чуть больше. Мне это бросилось в глаза из-за фамилии, естественно. Эверсонов не так уж много вокруг. Мой муж и его семья, например, из Миннесоты.
Дэвлин хотел было не согласиться с ее утверждением о количестве семей Эверсонов в этом районе, но решил лишний раз не спорить.
— А вы не помните, о чем эта статья? — спросил Дэвлин.
— Помню. Это было на странице некрологов. Некролог о его смерти.
Дэвлин вернулся к машине и сел за руль. Он был зол на себя. Ему даже в голову не пришло, что Кристофер Эверсон мог умереть. Запустив двигатель, он развернулся посередине дороги и поехал в обратном направлении. Теперь он знал, куда ему ехать. Вся поездка заняла не более получаса. Припарковавшись у пожарного гидранта на Уэст-стрит, он пешком прошелся до Тремонта и вошел в здание Государственного департамента по социальному здравоохранению.
Отдел регистрации смертельных случаев и статистики находился на первом этаже. Дэвлин заполнил требование на свидетельство о смерти Кристофера Эверсона. В графе год он указал 1988. Дэвлин знал, что в случае необходимости дату можно изменить. Заплатив в кассу пять долларов, он сел на стул и стал ждать. Но его скоро потревожили — оказывается, год не тот. Тогда Дэвлин переправил 1988 на 1987. Через двадцать минут он уже направлялся к своей машине с копией свидетельства о смерти Кристофера Эверсона.
Дэвлин тут же развернул документ. Первое, что его сразу поразило, это то, что у Кристофера Эверсона была жена. И звали ее… Келли Эверсон!
Дэвлин вспомнил, как он был у того дома. За дверью послышался странный шум, как будто на кафельный пол упали пустые банки из-под пива. Однако дверь ему так и не открыли. Достав из кармана список с фамилиями, он проверил адреса К. С. Эверсона и вдовы Кристофера Эверсона, куда он собирался заехать еще раз, если остальные адреса не принесут никакого результата. Итак, адрес один и тот же.
Он вновь прочитал свидетельство о смерти. Кристофер Эверсон был врачом. В графе причина смерти было указано самоубийство. Она наступила вследствие блокады дыхательных путей, но ниже диагноза стояла приписка, что смерть была из-за самовведения в вену большого количества сукцинилхолина.
С неожиданной злостью Дэвлин скомкал свидетельство о смерти и бросил его на заднее сиденье. Такую же гадость вколол ему Джеффри Роудс в машине. Странно, что Роудс тогда не убил его.
Заведя машину, Дэвлин выехал на проезжую часть и влился в поток движения на Тремонт-стрит. Его гнала вперед вспышка оскорбленного самолюбия, ему захотелось как можно быстрее поймать этого Джеффри Роудса.
Был полдень, и Дэвлин не мог двигаться быстро. От Бостона до Бруклина на дорогу ушло больше, чем от Марблхэда до центра. Когда он свернул на улицу, где жила Келли Эверсон, и подъехал к ее дому, было уже около часа. Внешне все так же, но он все-таки заметил кое-какие изменения. На первом этаже все шторы были задернуты. За день до этого они были открыты. Он вспомнил, как пытался заглянуть в окно столовой, и улыбнулся. Да, не надо обладать особыми умственными способностями, чтобы понять: здесь что-то происходит.
Развернувшись в середине следующего квартала, Дэвлин проехал мимо дома второй раз, думая, что же ему теперь делать. Он развернулся еще раз и, съехав на обочину, припарковался. От дома Эверсона его отделяли еще два, сам дом находился по другую сторону дороги. Несколько секунд он не мог решить, какой же вариант в этой ситуации всего предпочтительней. По собственному опыту он знал — если это правильный след, то лучше ничего не делать.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Пятница
19 мая 1989 года
11.25
— Сдачу оставьте себе, — сказал Джеффри водителю, выходя из такси возле городского морга. Водитель что-то ему ответил, но Джеффри, не расслышав, наклонился к стеклу.
— Простите, что вы сказали? — переспросил он.
— Ты что, издеваешься? Пятьдесят центов на чай? — И чтобы показать свое отношение к такому пренебрежению его трудом, водитель выбросил сдачу в окно и, не жалея резины колес, умчался прочь.
Джеффри проводил взглядом упавшие четвертаки. Бостонские водители слишком о себе высокого мнения. Он подошел к обочине и подобрал монеты. После этого повернулся и посмотрел на фасад Бостонского городского морга.
Старое здание было покрыто толстым слоем грязи, которая осталась на нем еще с тех времен, когда весь город обогревался только углем. Это огромное сооружение украшал какой-то египетский орнамент, не придавая ему, правда, никакого величия. Оно выглядело скорее как специальное сооружение для съемок фильма ужасов в Голливуде, чем здание научной медицины.
Через центральный вход, руководствуясь табличками на стенах, Джеффри поднялся на второй этаж, в кабинет медицинского эксперта.
— Могу ли я вам чем-нибудь помочь? — снисходительно спросила его какая-то женщина за столом. За спиной у нее в беспорядке стояли пять старых металлических столов, все заваленные письмами, формулярами, конвертами и инструкциями по эксплуатации. Джеффри показалось, что он вдруг случайно попал в прошлое лет на двадцать, к черным телефонам с цифровыми дисками.
— Я врач из больницы Святого Жозефа, — представился Джеффри. — Меня интересует одно вскрытие, которое, если я не ошибаюсь, назначено на сегодня. Это Карен Ходжес.
Не удосужившись ответить, женщина отвернулась, взяла доску расписаний и стала водить по ней пальцем. Где-то на половине она остановилась.
— Это будет делать доктор Уоррен Сейберт. А где он сейчас, я не знаю. — Женщина еще покопалась в каких-то бумагах, с умным видом обвела комнату задумчивым взглядом и, пожав плечами, произнесла: — Скорей всего, наверху в секционном зале[31].
— А где он находится? — Хотя Джеффри проработал в Бостоне почти двадцать лет, в городском морге ему бывать не доводилось.
— Можете подняться на лифте, если хотите, но я не советую, — сказала женщина. — За углом лестница, лучше поднимитесь по ней. После сверните сначала направо, а затем налево. Не волнуйтесь, заблудиться там просто невозможно. Секционный зал вы сразу найдете.
Джеффри сделал все так, как ему сказали. Фразу «заблудиться там просто невозможно» он слышал до этого много раз, особенно когда говорили о секционном зале в морге. Теперь ему пришлось убедиться в правильности этих слов самому. Еще не дойдя до цели, он уже знал, куда идти, потому что этот отвратительный запах ни с чем нельзя было спутать.
Дверь оказалась открытой. Джеффри с опаской переступил через порог и остановился, не решаясь идти дальше. Секционный зал представлял собой комнату в сорок футов длиной и двадцать шириной, с матовыми стеклами на окнах. В углу комнаты на металлическом шкафу старый обшарпанный вентилятор, разнося во все стороны затхлый воздух, создавал иллюзию ветра.
В секционном зале три длинных стола, сделанных из нержавеющей стали, в данный момент были заняты трупами, двумя мужскими и одним женским — молодой блондинки с кожей цвета слоновой кости, на которой уже проявился характерный синеватый оттенок отмирания.
У каждого стола работали по два человека. В комнате стоял тихий гул, нарушаемый режущими, скрипящими, пилящими звуками да короткими репликами патологоанатомов. Сначала Джеффри показалось, что все врачи — мужчины, но, присмотревшись, он увидел, что это не так. Все выглядели одинаково — в медицинских комбинезонах, с резиновыми фартуками, перехваченными в некоторых местах резиновыми завязками, глаза защищают специальные плексигласовые очки, лица скрыты хирургическими масками, длинные резиновые перчатки почти до локтя закрывают руки. В углу стояла огромная каменная раковина, в которой постоянно журчала вода. Сквозь журчание, хоть и с трудом, но все-таки можно было расслышать ненавязчивую мягкую мелодию из включенного радио.
