Гарри Стейн - Серебряная пуля
— А вы?
— А я президент, и меня вообще здесь не будет. Моя задача — добывать деньги.
— А как много вы уже собрали?
Северсон поднял два больших пальца.
— Девятьсот сорок тысяч.
Логан все больше начинал понимать, что в так называемом реальном мире расстояние между действительным и желаемым может быть удивительно незначительным. Северсон не просто сочинял небылицы — он верил в них сам.
Логан в общем-то понял, что Северсон обладал способностью самообольщаться, глядя на него как на престижного работника.
— Слушайте, — переходя на тон рекламного агента, продолжал Северсон. — Я знаю, каким хочет видеть это место человек вроде вас. Но мы не вбухиваем деньги в оборудование. Мы не покупаем какой-то прибор в трех экземплярах, если хватит одного. Но если вы способны и готовы к тяжелой работе, то здесь есть преимущество. Начнем с того, что вы сами себе хозяин. Можете вы такое сказать про институт рака?
Он улыбнулся и Логан подумал, не знает ли он чего-то о его недавнем прошлом. Да нет. Если бы так, его бы тут не было.
— Дело в том, что я в общем-то тот человек, на которого стоит работать. Вы работаете, а я счастлив. Все. Никаких проблем. Спросите Переса.
Без всякого сомнения, это предложение имело свои преимущества. Не говоря уж о шансе работать вместе со старым другом. Поскольку Рубен был единственным работником компании, он являлся мастером на все руки. И они постоянно будут вместе.
Когда Северсон ушел, Логан обнял друга за плечи.
— В общем-то, самая большая награда за пребывание здесь — твое общество.
— Да, восемь часов в день ежедневно. Только запомни, я старше по рангу.
— Прекрасно, — засмеялся Логан, — если ты собираешься играть в мяч, то уж я заставлю тебя слушать классическую музыку.
Перес хмыкнул.
— А я думал, что здесь уже хуже быть не может.
Логан осмотрелся, зацепившись взглядом за синтетическую обшивку стены, покоробившуюся в середине.
— Нет, не может.
— Ты прав. Но знаешь, здесь никому нет до тебя дела. И я в один прекрасный день оценил это место гораздо выше, чем Клермонт.
— Да уж…
— Работа в больнице на Ривер-Айленд была бы хуже. — В голосе Переса прозвучало раздражение.
— Потом, это все работа, а не карьера.
Работа, которую Перес приберег для него.
Логан кивнул.
— Я знаю, что ты прав.
Сабрине следовало поехать туда хотя бы ради удовлетворения своего чрезмерного любопытства.
Откровенно говоря, у нее не было ничего, кроме адресам Филлусштрассе, 29. Звонок в местный адресный стол не дал ей даже номера телефона. Но еще более настораживало то, что ее письма герру Кистнеру остались без ответа.
Но она все же не могла отказаться от своей идеи. В первую пятницу декабря, когда она была свободна от работы до воскресенья, Сабрина отправилась в аэропорт и купила билет до Кельна. Она прилетела утром и удивилась, что температура здесь на целых двадцать градусов ниже, чем в Риме.
— Довезите меня до собора, пожалуйста, — по-немецки попросила она таксиста.
На въезде в город перед ней возникло историческое здание, нарядное и сверкающее красками Рождества. Оно казалось сказочным среди «коробок» послевоенной постройки.
— Как он уцелел?
Водитель пожал плечами.
— Я слишком молод. Меня еще на свете не было. Но говорят, английским пилотам дали приказ не трогать собор. И люди очень скоро сообразили, куда бежать во время бомбежки. Вы пойдете внутрь?
— У меня нет времени. Не могли бы вы объехать вокруг него, чтобы я посмотрела?
Когда он остановился у края заполненной народом площади, она протянула ему клочок бумажки с адресом.
— Это очень далеко?
— Нет, фрейлейн. Это вот туда. — Он махнул рукой.
Они подъехали к кирпичному четырехэтажному зданию, и Сабрина почти не верила, что найдет его имя в списке жильцов. Но оно было, самое первое из восьми: «Р. Кистнер». Он жил внизу. Она нажала на звонок и слышала, как он заливается внутри квартиры по другую сторону стеклянной двери, но ответа не было. Она нажала еще раз. Ничего. Подавленная, Сабрина стояла в растерянности. Что теперь? Может, ей снять комнату в отеле и прийти позже? Или оставить записку?
Она вышла наружу, холодный порыв ветра налетел на нее. На скамейке через улицу громоздились фигуры. Дрожа от холода, она пошла туда.
— Простите, — обратилась девушка к пожилой женщине, сидевшей ближе всех. Та не двигалась. — Я ищу одного человека. Не можете ли вы мне помочь?
Женщина подняла на нее водянистые глаза.
— Вы не здешняя?
— Да, не здешняя. — Она помолчала. — Его зовут Рудольф Кистнер. Он живет в этом доме.
Женщина посмотрела на нее.
— Нет, не знаю.
— Может быть, — Сабрина с надеждой перевела взгляд на мужчину и женщину рядом с ней, — может, вы знаете?
Никто даже не повернул головы в ее сторону.
— Мы не знаем, — ответила женщина.
— Спасибо. — И, отходя от них, добавила: — Я оставлю ему записку.
Написав несколько слов на листе из записной книжки, она сунула его в почтовый ящик Кистнера и вышла из дома. Оглядываясь, нет ли такси, она обратила внимание на старика, поднявшегося со скамейки и идущего в ее сторону. Он опирался на палку, но шагал быстро. Отступив, она наблюдала, как он зашел в парадное, а потом, поймав ее взгляд, открыл почтовый ящик и принялся читать записку.
— Герр Кистнер? — спросила она, толкнув входную дверь.
Он оглядел ее долгим взглядом. Потом снова уставился на записку.
— Я могу сказать вам, кто я. Я из Американского института рака.
Если бы ее спросили, сколько ему лет, она бы сказала — девяносто. Лицо, испещренное сеткой глубоких морщин, белые как снег волосы.
— Американского?
Она кивнула.
— Я вам писала письма. Я занималась тем же исследованием, что и вы в свое время. С доктором Логаном. А почему вы не заговорили со мной там?
Он пропустил мимо ушей ее слова.
— А вы кто? Его помощница?
Сабрина была достаточна умна, чтобы не обидеться. Похоже, старику никогда не приходилось работать с женщиной на равных.
— В общем, да.
— Я очень стар. Я не люблю гостей.
— В своих письмах вы спрашивали о нашей работе. И поскольку я оказалась в Кельну, то подумала, что могу кое-что рассказать вам. — Не умея врать даже по мелочам, она заставила себя делать это, иначе ее могли просто выставить за дверь.
Его бледно-голубые глаза раскрылись шире.
— О да, я сделаю исключение.
Без слов он провел ее через прихожую в гостиную своей маленькой квартирки. Она вспомнила жилище своей бабушки в Ливорно. Такая же тяжелая мебель конца столетия, странный набор восточных ковров на полу, такой же удушливый запах пыли, исходящий от полок, уставленных тяжелыми книгами в коже.
— Извините, — сказал старик, поворачиваясь к Сабрине почти галантно. — Домработница приходит только раз в неделю. Может, чаю?
— Нет, спасибо.
Он сел на стул с жесткой спинкой. Она заметила на столе перед ним электронную шахматную доску. Партия была на середине.
— Вы играете?
— Немного.
— Хотите сделать ход? — Он повернул к ней доску.
Слегка покраснев, Сабрина изучила позицию. Она не была готова к такому испытанию. Но сделала ход.
Он улыбнулся.
— Хорошо. Очень хорошо. — Он посмотрел на Сабрину. — Теперь расскажите мне о вашем курсе. Ваш доктор Логан не сообщил никаких деталей.
— Мы получили, — ответила она осторожно, — очень обнадеживающие результаты. Лекарство действует. И в этом нет сомнений.
Он подался вперед так взволнованно, как отъявленный болельщик на соревнованиях.
— Так, понимаю.
— Но, к несчастью, очень высокая токсичность.
— Конечно. Как всегда. Сколько было женщин на курсе?
Итак, она начала с самого начала, широкими мазками нарисовала картину лечения соединением Q. Опустив лишь финал — уничижающий. Казалось, она намеренно давала ему понять, что эксперимент продолжается и что они с Логаном работают дальше.
— И вот поэтому я хотела спросить о Микио Накано, японском химике. Вы писали о нем с восхищением. — Ей показалось, что он испугался.
— Да? Может, и писал.
— Расскажите, что с ним случилось? И с его работой.
Он покачал головой.
— Нет-нет, я не знаю. После того как он ушел из нашей лаборатории, я его не видел.
Она с любопытством посмотрела на Кистнера.
— Ну, — напомнила она, нащупав в кармане ксерокопию письма, — вы же кое-что писали доктору Логану. Писали. — Она посмотрела на страницу. — «Я знаю, что он не прекратил работу над этой проблемой». Разве нет, господин Кистнер?
Он снова покачал головой.
— Это было очень давно. Извините.
— Но как вы узнали? — настаивала она. — До вас дошли какие-то слухи?
— Нет, ничего не слышал. Я очень старый. — Вцепившись в ручки кресла, он медленно заставил себя подняться. — Иногда я что-то пишу и сам не знаю почему.
