Стивен Кинг - Возрождение
— Где Дженни? — спросил я. Джейкобс сел на диван, я — напротив него, в кресло с изогнутой спинкой, которое попыталось проглотить меня целиком.
— Занята.
— Чем?
— Пока что не твое дело, хотя скоро оно станет твоим. — Он наклонился вперед, сложив руки на набалдашнике трости, и стал похож на хищную птицу. Птицу, которая скоро будет слишком стара, чтобы взлететь. — У тебя есть вопросы. Я это понимаю лучше, чем ты думаешь, Джейми. Я знаю, что любознательность сыграла важную роль в том, что ты приехал сюда. Ты получишь все ответы в свое время, но, скорей всего, не сегодня.
— А когда?
— Трудно сказать. Но скоро. А пока будешь готовить нам еду и приходить, когда я позвоню.
Он показал мне белую коробочку, похожую на ту, с которой я имел дело в тот день в Восточной комнате. Только на этой вместо ползунка была кнопка, и на ней значилось название фирмы – «Нотифлекс». Он нажал кнопку, и звук колокольчика наполнил все большие комнаты нижнего этажа.
— Тебе не придется водить меня в туалет — это я пока в состоянии сделать сам, но, боюсь, ты должен будешь находиться рядом, когда я принимаю душ. На случай, если я поскользнусь. Мне прописали мазь, которой ты будешь дважды в день натирать мне спину и бедра. И еду тебе придется в основном носить ко мне в номер. Не потому, что я ленив или хочу превратить тебя в прислугу, но потому, что я быстро устаю и мне нужно беречь силы. Я должен сделать еще одно дело. Это большое и жизненно важное дело, и когда придет время, надо, чтобы у меня хватило на него сил.
— Я с радостью буду готовить и подавать еду, Чарли, но что касается обязанностей сиделки, я думал, что Дженни Ноултон…
— Она занята, как я уже сказал, так что тебе придется принять у нее вахту… Почему ты так на меня смотришь?
— Вспоминаю день, когда мы познакомились. Мне было всего шесть лет, но я так ясно все помню. Я возвел гору из земли…
— Точно, точно. Я тоже хорошо это помню.
— …и играл со своими солдатиками. На меня упала тень. Я поднял глаза и увидел вас. И вот сейчас я подумал, что ваша тень накрывала меня всю жизнь. Мне бы сейчас сесть за руль и уехать от нее навсегда.
— Но ты не уедешь.
— Нет. Не уеду. Но кое-что скажу вам. Я помню, каким вы тогда были, как вы встали на колени рядом со мной и вступили в игру. Я помню вашу улыбку. Сейчас, когда вы улыбаетесь, я вижу ухмылку. Когда вы говорите, я слышу только приказы: «сделай то, сделай это, а уж потом я скажу тебе, зачем». Что с вами случилось, Чарли?
Он с трудом поднялся с дивана, отмахнувшись, когда я попытался ему помочь.
— Если ты задаешь мне этот вопрос, значит, из умного мальчика вырос глупый мужчина. По крайней мере, потеряв жену и сына, я не стал наркоманом.
— У вас было тайное электричество. Это ваш наркотик.
— Спасибо за ценный психоанализ, но поскольку в этой дискуссии нет смысла, давай ее на этом закруглим, хорошо? На втором этаже приготовлено несколько комнат. Уверен, ты найдешь одну себе по вкусу. На обед я хотел бы сэндвич с яичным салатом, стакан обезжиренного молока и овсяное печенье с изюмом. Говорят, грубая пища полезна для кишечника.
— Чарли…
— Довольно, — сказал он, ковыляя к лифту. — Скоро ты все узнаешь. А пока что держи при себе свои буржуазные суждения. Обед в полдень. Принесешь его в люкс «Купер».
Я остался один, слишком потрясенный, чтобы произнести хотя бы слово.
Прошло три дня.
На улице стояла страшная жара, и горизонт был затянут туманной дымкой. Внутри же было прохладно и приятно. Я готовил нам еду, и хотя во второй вечер Чарльз поужинал со мной внизу, все остальные трапезы происходили у него в номере. Принося их, я слышал, как орет телевизор — видимо, слух у него тоже ухудшился. Похоже, ему особенно нравился канал с прогнозом погоды. Когда я стучал в дверь, он всегда выключал телевизор, прежде чем пригласить меня войти.
Эти дни превратились для меня во вводный курс в мастерство сиделки. Он пока еще мог сам раздеться и включить душ по утрам — у него было специальное инвалидное кресло, в котором он мог намыливаться и ополаскиваться. Я сидел на его кровати и ждал, когда он меня позовет. Потом выключал воду, помогал ему выбраться из душа и вытирал его. Его тело превратилось в жалкий огрызок того, каким он был в дни своего служения в церкви и потом — выступлений на ярмарках. Тазовые кости у него торчали, как кости у индюшки в День благодарения; каждое ребро отбрасывало отдельную тень, а ягодицы стали размером чуть больше печенья. Из-за последствий инсульта Чарли всего перекашивало вправо, когда я вел его обратно к кровати.
Я растирал его «Вольтареном», который должен был облегчить боли, потом приносил пластиковый футляр с таблетками, в котором было не меньше отделений, чем клавиш у фортепиано. К тому времени, как Чарли с ними управлялся, начинал действовать «Вольтарен», и он мог одеться сам — за исключением правого носка. Его приходилось надевать мне, но я всегда ждал, пока он натянет трусы. Мне не хотелось оказаться нос к носу с его старческими причиндалами.
— Ну вот, — говорил он, когда носок оказывался натянутым на его тощую голень. — Дальше я сам. Спасибо, Джейми.
Он всегда говорил «спасибо», и телевизор всегда включался сразу же, как только я закрывал дверь.
Эти дни тянулись долго. В курортном бассейне воду уже спустили, а для прогулок было слишком жарко. Правда, там был спортзал, и когда я не читал (в отеле обнаружилась плохонькая библиотечка, в основном состоявшая из книг Эрла Стенли Гарднера, Луиса Ламура и старых приложений к «Ридерз Дайджест» — сокращенных версий романов), то тренировался в одиночестве в этом кондиционированном раю. Я пробегал милю за милей на дорожке, проезжал милю за милей на велотренажере, шагал на степпере, занимался с гантелями.
Телевизор в моей комнате принимал только одну станцию — 8 канал из Поланд-Спринг, да и то с такими помехами, что смотреть было невозможно. То же относилось и к огромному экрану в Закатной гостиной. Видимо, где-то была спутниковая тарелка, но подключен к ней был только Чарли Джейкобс. Я хотел было попросить его подключить и меня, но передумал. Он мог бы и согласиться, а я больше не хотел ничего от него принимать. На дарах Чарли всегда болтался ярлычок с ценой.
Несмотря на все тренировки, спал я отвратно. После стольких лет вернулся старый кошмар: мертвые члены моей семьи за столом в столовой и заплесневелый именинный торт, исторгавший из себя громадных насекомых.
Тридцатого июля в начале пятого утра меня разбудил какой-то шум на первом этаже. Решив, что это отголоски сна, я снова улегся и закрыл глаза и уж было задремал, но тут шум послышался вновь: приглушенный звон. Возможно, кастрюль.
Я встал с постели, надел джинсы и побежал на первый этаж. На кухне никого не было, но в окне я заметил, как кто-то спускается по лестнице со стороны погрузочной платформы. Когда я выбежал на крыльцо, Дженни Ноултон садилась за руль гольф-кара с надписью «Козья гора» на борту. На пассажирском сидении стояла миска с четырьмя яйцами.
— Дженни! Подождите!
Она вздрогнула, но при виде меня улыбнулась. Я бы с радостью поставил ей «отлично» за старание, но улыбка вышла плохонькой. Со времени нашей последней встречи Дженни, казалось, постарела на десять лет, а темные круги под глазами говорили о том, что не только я мучился бессонницей. Она перестала краситься, и у корней глянцевито-черных волос проступила седина.
— Я вас разбудила, да? Простите, но вы сами виноваты. На сушилке полно кастрюль, а я задела ее локтем. Вас мама не научила пользоваться посудомойкой?
Нет, потому что посудомойки у нас никогда не было. Зато она научила меня сушить посуду на воздухе, если ее не слишком много. Но кухонные дела меня сейчас не интересовали.
— Что вы здесь делаете?
— За яйцами пришла.
— Вы знаете, что я не это имел в виду.
Дженни отвела взгляд.
— Не могу сказать. Я дала обещание. Даже подписала контракт. – Она усмехнулась. – В суде его вряд ли примут всерьез, но все равно я не собираюсь его нарушать. За мной должок, так же, как и за вами. К тому же вы скоро все сами узнаете.
— Я хочу все узнать сейчас.
— Мне пора, Джейми. Он не хочет, чтобы мы общались. Если узнает – разозлится. Мне просто захотелось яиц. Уже мутит от бесконечных «Чириос» и «Фростед Флейкс».
— Может, у вас в машине сел аккумулятор? А то вы могли бы съездить в Ярмут и купить сколько угодно яиц.
— Мне нельзя никуда выезжать, пока все не закончится. И вам тоже. Больше меня ни о чем не спрашивайте. Я хочу сдержать обещание.
— Ради Астрид.
— Ну… он мне платит за исполнение обязанностей медсестры, да так, что хватит на безбедную старость, но в основном ради Астрид, да.
— Кто за ней присматривает, пока вы здесь? Только не говорите, что никто. Не знаю, что вам рассказал Чарли, но его исцеления иногда сопряжены с побочными эффектами, которые могут быть…
