Стивен Кинг - Возрождение
Еще пара фактов тебе на заметку.
Первый: до середины семнадцатого века в Католической церкви изучение potestas magnum universum (силы, что движет миром) наказывалось отлучением.
Второй: Википедия утверждает, — безо всяких, впрочем, подтвержденных ссылок, — будто бы самая известная цитата из лавкрафтовского «Некрономикона» списана с экземпляра «De Vermis», к которому у писателя был доступ (сам он был слишком беден, чтобы купить такую редкость). Вот эта цитата: «То не мертво, что вечно недвижимо: спустя эонов тьмы умрет и смерть». Мне снились кошмары от этих строк. Я не шучу.
Ты иногда называл Чарльза Дэниела Джейкобса «своим старым пятым персонажем». Надеюсь, ты с ним наконец покончил. Раньше я бы посмеялась надо всем этим, но раньше я считала, что чудесные исцеления на ярмарках — чепуха для лохов.
Позвони мне как-нибудь, ладно? Дай знать, что оставил Джейкобса позади.
Как всегда, с любовью,
Бри
Я распечатал письмо и перечитал его дважды. Потом нагуглил «De Vermis Mysteriis» и обнаружил все то, о чем Бри написала в письме — и еще кое-что, чего в письме не было. В блоге об антикварных книгах под названием «Темные фолианты магии и заклинаний» кто-то назвал оберегаемый от чужих глаз гримуар Людвига Принна «самой опасной из когда-либо написанных книг».
Я вышел из квартиры, спустился на улицу и купил пачку сигарет впервые после краткого флирта с табаком в колледже. В нашем доме курить было запрещено, так что пришлось усесться на ступеньки. После первой же затяжки я закашлялся, голова закружилась, и я подумал: «Эта дрянь убила бы Астрид, если бы не вмешался Чарли».
Да. Чарли и его чудесные исцеления. Чарли, который схватил тигра за хвост и не хочет отпускать.
«Что-то случилось, — сказала в моем сне Астрид с ухмылкой, в которой не было ни тени ее прежней прелести. — Что-то случилось, и Мать скоро будет здесь».
И потом, когда Джейкобс впустил в ее голову свое тайное электричество: «В стене есть дверь. Ее увил плющ. Мертвый плющ. Она ждет». А когда Джейкобс спросил, кто ждет, Астрид ответила: «Не та, кто нужен вам».
«Я могу нарушить обещание, — подумал я, отбрасывая сигарету. — Мне не впервой».
Да, но только не в этот раз. Не это обещание.
Я поднялся к себе, смяв пачку сигарет и выкинув ее в урну возле почтовых ящиков. Наверху я набрал мобильный номер Бри, собираясь оставить сообщение, но она ответила. Я поблагодарил ее за письмо и сказал, что не собираюсь больше встречаться с Чарли Джейкобсом. Ни сомнений, ни угрызений совести за эту ложь я не испытывал. Муж Бри был прав; ей надо было покончить со всем, что связано с Джейкобсом. А когда придет время вернуться в Мэн и выполнить свое обещание, я солгу Хью Йейтсу по той же причине.
Давным-давно двое подростков влюбились друг в друга так сильно, как могут только подростки. Несколько лет спустя они занялись любовью в разрушенной хибаре под рокот грома и вспышки молний — прямо как в романе Виктории Холт. Прошло время, и Чарльз Джейкобс спас их обоих от страшной расплаты за их дурные привычки. Я задолжал ему вдвойне. Конечно же, вы это понимаете, и я мог бы на этом и закончить, но тогда я умолчал бы о более важной истине: мне было любопытно. Помоги мне Бог, я хотел увидеть, как он снимет крышку с ящика Пандоры и заглянет внутрь.
— Это ты мне так ненавязчиво намекаешь, что хочешь выйти на пенсию, а? – весело спросил Хью Йейтс, но в глазах его читалось беспокойство.
— Ничего подобного. Просто хочу взять отпуск на пару месяцев. Может, на полтора, если заскучаю. Хочу побыть с семьей в Мэне, пока не поздно. Я ведь не молодею.
От семьи я собирался держаться как можно дальше. Мои родичи и так жили ближе к Козьей горе, чем мне бы хотелось.
— Ты еще мальчишка, — мрачно сказал он. – Этой осенью мне будет столько лет, сколько тромбонов на большом параде. Весной ушел Муки, и если теперь меня покинешь еще и ты, то, скорее всего, мне придется закрыть лавочку.
Хью тяжело вздохнул.
— Были бы у меня дети, которые взяли бы бразды правления в свои руки, когда меня не станет… но часто ли так получается? Нет. Ты им говоришь, что хочешь передать им семейное дело, а они тебе: «Прости, пап, но мы с моим друганом-укурком, которого ты терпеть не мог, уезжаем в Калифорнию и будем там продавать серфингистам доски с вай-фаем».
— Теперь, когда ты выговорился…
— Давай, возвращайся к корням, чего уж там. Играй в ладушки с малюткой-племянницей и помогай брату реставрировать очередную классическую тачку. Сам знаешь, как у нас тут летом.
Ну еще бы: полный штиль. Летом даже самые паршивые группы завалены работой, и пока они выступают в барах и на полусотне летних фестивалей в Колорадо и Юте, на студийные записи у них времени уже не остается.
— Джордж Деймон что-нибудь запишет, — сказал я. – Он с помпой вернулся в строй.
— Ага, — сказал Хью. – Во всем Колорадо только у него «Я тебя увижу» и «Боже, благослови Америку» могут звучать одинаково.
— А то и во всем мире. Хью, у тебя ведь больше не было случаев призматики?
Он бросил на меня удивленный взгляд.
— Нет. Ты это к чему?
Я пожал плечами.
— У меня все нормально. Пару раз за ночь бегаю отлить, но, думаю, в моем возрасте это обычное дело. Хотя… хочешь, расскажу смешную штуку? Правда, для меня она скорее жуткая, чем смешная.
Я не был уверен, хочу ли, но отказываться не стоило. Было начало июня. Джейкобс еще не позвонил, но я знал, что позвонит обязательно.
— Я часто вижу один и тот же сон. Мне снится, что я в Арваде, в доме, в котором вырос. В дверь стучат. Даже не стучат — колотят. Открывать я не хочу, потому что знаю: это моя мать, и она мертва. Довольно глупо, потому что в Арваде она еще была жива и здорова как лошадь. Но я все равно знаю, что это она. Я иду по коридору. Хочу остановиться, но не могу – ноги меня не слушаются, как это и бывает во сне. К тому времени она уже молотит в дверь кулаками изо всей силы. И тут в голове у меня всплывает рассказ-страшилка, который мы проходили в старшей школе. Кажется, «Августовская жара».
«Не «Августовская жара», — подумал я. – «Обезьянья лапа». Это там колотят в дверь».
— Я тянусь к ручке и просыпаюсь весь в поту. Что думаешь? Мое подсознание пытается меня подготовить к скорому уходу?
— Возможно, — рассеянно согласился я, думая о другой двери. О дверце, увитой мертвым плющом.
Джейкобс позвонил первого июля, когда я обновлял программы от «Эппл» в одной из студий. Услышав его голос, я уселся перед пультом и уставился в окно репетиционной, в которой не было ничего, кроме разобранной ударной установки.
— Очень скоро тебе придется сдержать свое обещание, — пробормотал он, как пьяный, хотя при мне он никогда не пил ничего крепче черного кофе.
— Хорошо, — довольно спокойно ответил я. И почему нет? Ведь я ждал этого звонка. – Когда мне приехать?
— Завтра. Самое позднее – послезавтра. Подозреваю, ты не захочешь остановиться в моей гостинице, по крайней мере, не сразу…
— Правильно подозреваете.
— …но когда ты мне понадобишься, ты должен будешь приехать максимум через час. По моему звонку.
Я подумал об еще одной страшилке под названием «Ты свистни – тебя не заставлю я ждать».
— Договорились, — сказал я. – Но, Чарли…
— Что?
— Я вам уделю два месяца – не больше. Ко Дню труда мы с вами расстанемся, что бы ни случилось.
Он снова замолчал, но я слышал его дыхание. Дышал он с трудом, и это напомнило мне Астрид в инвалидном кресле.
— Что ж… договорились.
«Договорилишь».
— Что с вами?
— Пережил еще один инсульт. – («Иншульт»). – Говорю я не так ясно, как раньше, но голова ясна как никогда, уверяю тебя.
«Пастор Дэнни, исцели себя», — подумал я уже не впервые.
— Я вам кое-что сообщу, Чарли: Роберт Райвард мертв. Помните того мальчика из Миссури? Он повесился.
— Очень сожалею. – Непохоже, судя по его голосу, и на выяснение подробностей он времени тратить не стал. – Когда приедешь, сообщи мне, где ты остановился. И помни: не дальше, чем в часе езды от меня.
— Ладно, — сказал я и положил трубку.
Несколько минут я сидел в невероятно тихой студии, разглядывая развешанные по стенам обложки альбомов в рамочках. Потом позвонил в Рокленд Дженни Ноултон. Она ответила с первого гудка.
— Как там наша дама? – спросил я.
— Отлично. Набирает вес и проходит по миле в день. Помолодела на двадцать лет.
— Побочные эффекты были?
— Ни одного. Ни припадков, ни лунатизма, ни провалов в памяти. О событиях в «Козьей горе» она мало что помнит, но, думаю, оно и к лучшему, правда?
