Домохозяйка - Фрида МакФадден
Я стискиваю губы. Мною владеет такая ярость, что я даже ответить ему не в состоянии.
— Я дам тебе время подумать, Милли. Вернусь позже.
Клянусь Господом, я все еще верю, что он шутит, когда его шаги затихают в коридоре.
52
После ухода Эндрю прошел час.
Я воспользовалась ведром. Не хочу говорить об этом. Просто пришел такой момент, когда, если бы я не сходила на ведро, моча потекла бы у меня по ногам. Своеобразный опыт, мягко говоря.
Удовлетворив одну насущную нужду, я ощутила другую — мой желудок начал урчать. Проверила мини-холодильник, где я обычно держу кое-какие закуски — например, йогурт. Но холодильник почему-то оказался пуст. Там остались только те три маленькие бутылочки воды. Я разом заглотила содержимое двух из них и тут же пожалела об этом. А вдруг он оставит меня тут еще на несколько часов? Или даже дней? Мне очень пригодилась бы эта вода.
Натягиваю джинсы и свежую футболку, затем присматриваюсь к стопке книг на полу. Эндрю сказал, что я должна держать их у себя на животе в течение трех часов, после чего он меня выпустит. Не совсем понимаю сути этой смехотворной игры, но, может, просто выполнить его требования и дело с концом? Он меня освободит, и я свалю отсюда ко всем чертям.
Я растягиваюсь на голом полу. Сейчас начало лета, что означает — на чердаке невыносимо жарко, но пол все еще прохладный. Опускаю голову на пол и беру книгу про тюрьмы — толстенный том весом в несколько фунтов. Кладу его себе на живот.
Ну, давит немного, но не сказать, чтоб было очень неудобно. Если бы я сделала это до визита к ведру, наверняка сейчас бы обмочилась. А так можно терпеть.
Подбираю второй том, про пытки. Полагаю, книги он выбрал не совсем случайно. А может, и случайно. Кто его знает.
Опускаю том себе на живот. Теперь давление становится несколько более неприятным. Уж больно эти фолианты тяжелые. Лопатки и копчик упираются в твердые доски пола. Особо радоваться нечему, но пока еще терпимо.
Но он требовал положить все три.
Берусь за последнюю — телефонный справочник. Он не только тяжелый, но и громоздкий. Его трудно поднять, удерживая на животе две другие книги. После пары-тройки попыток ухитряюсь возложить толстенный том поверх остальных.
Вес у всех трех книг такой, что я не могу вздохнуть. Две еще можно было терпеть, но три — это кошмар. Очень, очень некомфортно. Вдохнуть глубоко невозможно. А край нижнего тома врезается мне в ребра.
Нет. Я этого не выдержу. Не смогу.
Сбрасываю с себя все три книги. Поднимаю плечи, пытаясь вдохнуть. Не может же он требовать, чтобы я держала все три книги несколько часов подряд!
Или может?
Поднимаюсь на ноги и начинаю расхаживать по комнате. Не пойму, в какую игру играет здесь Эндрю, но я этого делать не собираюсь. Он выпустит меня отсюда, в противном случае я сама найду путь на свободу. Должен же здесь быть другой выход! Это ведь не тюрьма, в самом деле.
Может, я найду способ вывинтить шурупы, на которых держатся дверные петли. Или на которых держится ручка. У Эндрю в гараже есть ящик с инструментами, и я отдала бы все на свете, чтобы заполучить сейчас этот ящик. Но у меня в комоде накопилось много всякой всячины. А вдруг там найдется что-нибудь, что можно будет использовать как импровизированную отвертку?
— Милли?
Снова голос Эндрю. Я бросаю поиски инструмента и тороплюсь к двери.
— Я подержала все три книги у себя на животе. Пожалуйста, выпусти меня.
— Я сказал — три часа. Ты держала их около минуты.
Так, это дерьмо мне осточертело.
— Выпусти. Меня. Отсюда. Немедленно.
— Или что? — смеется он. — Я сказал, чтó тебе нужно сделать.
— Черта с два!
— Прекрасно. Тогда будешь сидеть взаперти.
Я трясу головой:
— Значит, ты оставишь меня здесь умирать?
— Да ладно тебе — «умирать». Как только у тебя закончится вода, ты поймешь, что надо сделать.
В этот раз я почти не слышу его удаляющихся шагов за собственными воплями.
* * *
Я держу все три книги у себя на животе уже два часа и пятьдесят минут.
Эндрю был прав. Как только опустела последняя бутылка воды, мое отчаянное желание вырваться из каморки усилилось стократ. Когда перед моими глазами затанцевали призрачные водопады, я поняла, что нужно выполнить его требование. Конечно, гарантии, что он сдержит свое слово, у меня нет, но надежда все еще жива.
Задание и вправду очень, очень неприятное. Не буду лгать. Бывают мгновения, когда я чувствую, что больше не выдержу ни секунды, что вес этих томов в буквальном смысле раздавит мне тазовые кости, но потом я делаю вдох поглубже — насколько это позволяют дурацкие фолианты на животе — и держусь дальше. Скоро все закончится.
А когда я отсюда выйду…
Но вот три часа подходят к концу, и я сбрасываю с себя книги. Испытываю бешеное облегчение, но когда пытаюсь сесть, живот болит так зверски, что на глаза слезы наворачиваются. Наверное, на животе останутся синяки. Несмотря на это я кидаюсь к двери и колочу в нее:
— Я сделала это! Сделала! Теперь отпусти меня!
Но, конечно, он не приходит. Возможно, он меня видит, но я-то понятия не имею где он — дома? На работе? Он может быть где угодно. Он знает, где я, а я этой привилегии лишена.
Чертов ублюдок.
Проходит час, прежде чем я слышу шаги за дверью. Мне хочется вскрикнуть от облегчения. Раньше я никогда не испытывала приступов клаустрофобии, но сегодняшний опыт меня изменил. Не думаю, что отважусь когда-нибудь зайти в лифт.
— Милли?
— Я все сделала, говнюк, — рычу я двери. — Выпусти меня!
— Хм-м. — Его небрежный тон вызывает во мне желание вцепиться ему в шею и сдавить изо всех сил. — Боюсь, я не могу это сделать.
— Но ты же обещал! Сказал, что если я продержу книги на животе три часа, ты меня выпустишь.
— Верно. Но видишь ли, какое дело. Ты сбросила их на одну минуту раньше положенного срока. Боюсь, тебе придется повторить все сначала.
Мои глаза выкатываются из орбит. Если бы настал момент, когда я превратилась бы в Невероятного Халка и сорвала бы эту дверь с петель, то это как раз тот самый момент.
— Ты издеваешься?! — ору я.
— Мне очень жаль, но таковы правила.
— Но… — бормочу я, — у меня не осталось воды…
— Какая жалость, —
