Александр Бородыня - Крепы
— А почему ты голая? — спросил Тим.
— Из ванной…
— А я прямо из машины… — сказал он. — Представляешь, на полной скорости грузовик бросил.
Взмахнув своей веревкой, Эльвира сильным ударом сбила с ног Антонину, и мертвая учительница покатилась по полу под ноги колонистов, цепляясь за смятые ковры и истошно крича. Потеряв руководителя, беспризорники потеряли и весь свой боевой задор. Толпа распалась на отдельные личности и сама собою рассредоточилась.
«Их бросок через пространство был такой же неожиданностью, как и мой… — думала я. — Но кто тогда это с нами проделал? Дурацкая комиссия? Вряд ли. Если бы у них были такие возможности, никогда бы они не обратились за помощью к юным головорезам. Тогда кто?»
Осторожно повернувшись, я — более интуитивно, чем сознательно — поискала какое-нибудь зеркало. Нашла его — высокое, узкое, в бронзовой раме. Смотреть на себя было неприятно: голая сгорбленная девица, вся покрытая струпьями и засохшей пеной. Мое изображение в зеркале вздрогнуло. Только на одно мгновение оно заменилось другим. На меня глянули мягкие карие глаза Александра Евгеньевича. Я будто услышала его тихий голос: «Девочка, не задавай себе глупых вопросов! Не нужно! Кто же это сделал, если не ты сама?!»
Опять громыхнул залп, но уже в отдалении — звук, как удар в подушку. Олег смотрел на меня и моргал. В глазах мальчика были слезы. Что я могла ему сказать?
Он отвернулся.
— Здравствуй, Эльвира! — сказал он.
— Здравствуй, — отозвалась она. Эльвира тяжело дышала и никак не могла остановить веревку, кружащую в руке. — А ты повзрослел.
— Прошло очень немного времени… — сказал Олег. Он был бледен, но слезы быстро просыхали на детских щеках. Это было невероятно, но мальчик продолжал удерживаться в своем мертвом теле. Он опять смотрел на меня. — Анна, пожалуйста, надень что-нибудь, — попросил он.
— Слушай, они мне чем-то даже симпатичны! — сказал Тим, блестящими глазами перебегая с одного малолетнего бандита на другого. — Уголовнички юные!
Взбежав по лестнице, я обнаружила в верхнем этаже кучу зеркал и шикарные платяные шкафы. Ногам было холодно ступать по мрамору, но очень хотелось найти хоть какую-нибудь одежду. Распахивая полированные скрипучие дверцы, я окунулась в ворох одежды; ее было так много, что не сразу удалось выбрать подходящее платье.
Затягивая шелковый поясок, я с верхней площадки окинула взглядом всю картину в целом. Я больше не задавала себе вопросов. Полковник осматривал машину, вероятно собираясь на ней ехать, Тим, поймав за ухо какого-то мелкого мертвеца, что-то с удовольствием ему выговаривал. Определенно, мы выиграли это сражение. Меня насмешила Антонина: она истошно визжала и пыталась вырваться, тогда как Эльвира и обаятельный призрак в окровавленных бинтах держали ее за руки и за ноги и сильно раскачивали, собираясь кинуть в разложенный у левой стены большой костер. Окровавленный призрак был молод, над его верхней губой весело топорщились светлые усики. Когда Антонина с визгом полетела в огонь, он поправил свои бинты и кокетливо глянул на меня снизу вверх. У него были голубые веселые глаза.
Я сбежала вниз по лестнице.
— А красивая баба была! — объяснял Тим. Он отпустил мальчишку и длинной палкой разбрасывал угли. Той же палкой он бил Антонину по локтям и коленям, не давая ей выбраться из огня. — Хорошо, что мертвые горят… — сказал он довольным голосом. — А то что с ними делать, с красивыми бабами?
— Поеду! — сказала я.
Подошла Эльвира. Она держала за волосы маленького мальчика. Мальчик извивался, скалился и размахивал тонкими ручками. На лице трубочиста плескались отсветы пламени.
— Куда ты поедешь?
— Назад, в город. Нужно кое-что еще вспомнить. А вам, я думаю, надо обратно… Домой… Теперь я и одна управлюсь. Наверное, скоро увидимся.
— Ты что-нибудь понял? — спросила Эльвира у Тима. Она размахнулась и швырнула маленького беспризорника в догорающий костер. — По-моему, нас просто использовали?
Тим скалился, он был просто счастлив происходящим. Я подумала, что ему нравится подобное использование.
XII
Втроем мы вытолкнули машину через пролом, и она с грохотом покатилась с холма. Никто нас не преследовал. Юные бандиты только осторожно выглядывали в окна. Полковник был совсем плох, завуч водить машину не умел, поэтому за руль села я. Очень трудно было ориентироваться в почти полной темноте: из опасения, что нас засекут военные, я не включала фары, и джип все время соскакивал с дороги, его трясло и бросало во все стороны. Потом за ветровым стеклом слабо засветилась узкая бетонная полоса, и я смогла немножко расслабиться. Мы пересекли кольцевую дорогу и покатили по городу.
«И что же теперь?… — думала я. — Назад к старикам? Лечь на кровать, закинуть руки за голову и попробовать вспомнить то, чего я еще не вспомнила? Если предположить, что никто не перебрасывал меня, а наоборот, это я, сама того не ведая, вызвала Тима и Эльвиру?.. Неужели это я?»
И тут я увидела отражение собственного лица в зеркальце. Зыбкое, еле заметное, такое знакомое лицо. Александр Евгеньевич опять прикладывал палец к губам.
— Есть еще одно дело, — прошептал он. — Главное дело, из-за которого ты здесь.
— Какое дело?
Со злости я ударила по тормозам. Машина остановилась.
Я потребовала, чтобы этот школьный завуч вышел. Действительно, он был какой-то явно лишней деталью в нашей игре. Но уже через двадцать минут я оказалась перед выбором: остаться с умирающим полковником или пойти за мальчиком. Я не могла оставить полковника без поддержки, я должна была принять у него смерть, но я не могла просто так отпустить мертвого мальчика.
Все-таки я осталась с полковником. Я была рядом с его постелью до последней минуты его жизни, до последнего вздоха и, только когда Егор Кузьмич понял, что ничего особенного с ним не произошло, кинулась догонять Олега.
Мальчиков я настигла уже возле гаража. Сквозь металлические листы отчетливо проступал старенький деревянный сруб. Сергей взбежал на крыльцо, легко преодолев белую жесть, и, налетев со всего размаха на запертую дубовую дверь, забарабанил в нее ногами, а Олег, обогнув здание, поднялся к себе домой. Совершенно невидимая ни живым, ни мертвым, я последовала за ним.
Алан Маркович сидел посреди комнаты, откинувшись в кресле, и в первый момент мне показалось, что он спит. Но когда Олег склонился к отцу, Алан Маркович открыл глаза и сказал:
— Хорошо что ты вернулся, Олег.
— Ты ждал меня? — удивился мальчик.
— Не знаю… Может быть, ждал. Наверное, мне просто очень хотелось, чтобы ты пришел.
«Почему он видит? — подумала я. Алан Маркович разжал ладонь, и на ладони оказалась знакомая луковица. Луковица была раздавлена нажатием пальцев. — Конечно, видит… Так он и меня заметит…»
XIII
Я покинула дом. Постояла минуточку у подъезда, вдыхая холодный запах ночи. Сделала несколько шагов и опустилась на скамейку. Закрыв глаза, я стала видеть. Сквозь белые вспышки из «ничто», сквозь звон, который был одновременно и беспрерывным другим светом — как сквозь золотой колышущийся занавес.
Я увидела полковника. Он бродил по городу, полному давно ушедших друзей, и, пытаясь осознать свою смерть как всего лишь возвращение назад, в прошлое, боролся с печалью. Я увидела Антонину. Таких, как она, оказывается, и огонь не берет. Антонина изгнала малышню и забавлялась на всю катушку в компании призраков-хранителей. Под пение граммофонной пластинки она поливала веселого усача шампанским, шипящие капли смешивались с капельками крови на бинтах и превращались в сверкающие драгоценности. Солдат галантно застегивал колье на высокой красивой шее Антонины, а та хохотала, глядя на себя в высокое зеркало. Я увидела маленькую девочку, Мусину, увидела, как та, сложив портфель и с трудом впихнув в себя завтрак, пошла в школу, но по дороге свернула к знакомому гаражу; я увидела, как дверь гаража распахнула прозрачная ручонка Сережи, и подумала, что вот же еще одна готовая парочка детей. Тоже будет, наверное, креп. Я увидела, как выводят из отделения милиции несчастного завуча и как его, уже окровавленного и бормочущего извинения, грузят в подкатившую санитарную машину… Я заглянула в комнату к старикам — должна была их напугать. Они должны были увидеть кусочек собственного будущего, вздрогнуть и отпрянуть, чтобы со временем привыкнуть к нему. Они тоже составят прекрасного крепа, и это в любом случае, но лучше, если они составят крепа еще при жизни старухи. Проникнув в здание комиссии, я подправила осторожно проводок-паутинку в голове одного из роботов, как раз галантно распахивавшего двери перед какой-то дамой.
Светало, белые звезды медленно таяли в нарастающем с востока языке серого утреннего свечения. Я открыла глаза и увидела, что рядом со мною на скамейке сидит человек. Мятый коричневый костюм — такие костюмы обожают ветераны — но, конечно, никаких медалей на впалой груди. Старенькие ботинки, деревянная палочка, поставленная между ними. Он подмигнул. Я узнала его. Там, в кабинете комиссии, он играл роль живого председателя. Он покачивал головой и осторожно вращал в ладонях свою тросточку.
