Филипп Ле Руа - Последнее оружие
131
Мари и Поль Жоффруа жили в пятом округе, в большом комфортабельном доме. Натан проскользнул в холл вслед за каким-то жильцом, который набрал код доступа. По домофону ему ответил женский голос.
– All thay you can't leave behind,[36] – сказал Натан.
– Что?
– «Ю-Ту», Эфиопия, хамеры.
– Натан, это ты?
– Можно подняться?
Автоматическая дверь холла открылась с тихим жужжанием. Мари он увидел на лестнице, она стояла на верхней ступеньке, одетая в мужскую рубашку. Она почти бросилась на него и стиснула в объятиях.
– Я так рада тебя видеть, Натан. Я бы не поверила…
– Как ты?
– Мы вернулись три дня назад. Поль отказался лечиться в Аддис-Абебе. Первым же рейсом его отправили в Париж. Нога воспалена, но хирурги надеются, что все будет в порядке.
– А Хлоя?
– Она спит.
Натан обвел глазами жилище Жоффруа. Современная квартира, дизайнерская мебель, экзотические безделушки, привезенные из путешествий, белые стены, увешанные афишами, DVD с мультиком на столе в гостиной, детские башмачки на стуле, плазменный телевизор, вмонтированная в стенку стереосистема, колонки, откуда лилась негромкая мелодия.
Be still my lion heart!A revolution ready to pounceAll passioneersUp and out of the house![37]
– «Ю-Ту»?
– «Колдплей». «Х энд Y».
В кухне она сварила ему кофе.
– Я могу увидеть Хлою?
Вопрос удивил Мари.
– Ну да… если хочешь… Пойдем.
Она толкнула дверь комнаты в конце коридора, и они оказались в полумраке. Небольшой ночник лил мягкий рассеянный свет, который освещал увешанные 4ютографиями и рисунками стены, стеллажи с детскими книжками. В постели, заваленной мягкими игрушками, спала четырехлетняя девочка. Светлая головка выделялась на кружевной подушке, которая делала кроватку похожей на гигантский торт. Натан вдохнул запах ванили и цветных карандашей. Святилище покоя и невинности. Мари неотрывно смотрела на него, задавая себе вопрос, о чем он сейчас думает. Она предложила ему пройти в гостиную и сесть на диван, рядом со свернувшимся в клубок котенком.
– Красивая, правда?
– Как и мать.
Мари покраснела и низко склонилась над чашкой.
– Ты выполнил свою задачу в Эфиопии?
– Спасибо за мейл. Благодаря тебе я встретился с тем, с кем было нужно.
– Что привело тебя в Париж?
– Моя задача еще не выполнена.
Натан не хотел распространяться на эту тему. Говорить ей о том. что тот, кто нанял его выполнить эту набегу, недавно умер, было бессмысленно. Она и так знала слишком много.
– Хочешь переночевать здесь?
– Ты не боишься?
– Кого? Поля?
– Что сюда нагрянет банда убийц.
– Я все время думаю о том, что с нами случилось в Африке. С тобой я получила больше впечатлений, чем за всю свою прошлую жизнь.
– Ты часто думаешь о Камте?
– Я каждую ночь вижу его лицо. Я думала о том, что ты мне сказал. Ты привлек меня тем, что показал другое измерение, то, где все кажется возможным. Жизнь коротка, Натан, и я осознаю, что делаю лишь вещи ничтожные и неприятные. Я не могу сказать, что счастлива. Моя поездка в Африку, вопреки тому что я от нее ожидала, лишь выявила пошлость моего существования.
Ты направила свою энергию на то, чтобы достичь несуществующего.
– Что я должна делать?
– Жить с этим.
– С чем?
– Извлекать пользу из всего, что вокруг.
– Из чего? В этом-то и все дело. Я замужем, и этого уже не изменить, я делаю идиотскую работу, Поль зациклился на своей, мы взяли кредитов на двадцать лет, будущее никогда не казалось мне таким унылым.
– Ты изрекаешь банальные сентенции, все эти «всегда» и «никогда» только прикрывают твои проблемы. Избавься от» того. Убей Будду.
– Ты богохульствуешь?
– «Будда» – это не Бог. «Убить Будду» – означает сделать первый шаг к свободе. Убей ожидания, верования, убей свои предрассудки.
– Я тебя не понимаю.
– Радость есть во всем, надо только уметь отыскать ее.
– Легко сказать.
– Надо радоваться повседневной жизни. Нельзя пренебрегать никаким, даже самым обычным действием или жестом. Налить другу кофе, сделать букет, составить список покупок, вымыть чашку, проводить ребенка в школу… Повторение самых банальных жестов позволяет разуму избавиться от химер прошлого и будущего.
– Вряд ли ты сам часто делаешь покупки в супермаркете.
– Рядом с тобой существует источник счастья.
Она смотрела на него, не понимая. Он уточнил:
– Комната Хлои – неисчерпаемый кладезь радости. Она вся пропитана радостью.
– Из тебя получился бы идеальный отец.
Чтобы отогнать мысль о том, что он чуть не стал им, Натан призвал на помощь философию Ли Бо:
– Один китайский поэт сказал, что для него наивысшее счастье – это слушать, как поет маленькая девочка, которая спросила у вас дорогу и теперь уходит. Что же касается меня, это ребенок, который закрывает глаза, чтобы превратить мир в мечту.
– Ты проповедуешь, но сам не следуешь своим проповедям, Натан. Ты превозносишь радости повседневной жизни, но сам никогда не просыпаешься в одном и том же месте дважды и каждый день рискуешь жизнью.
– Возбуждение – это черта, присущая сумасшедшим. Мудрец спокоен.
– Так, выходит, ты чокнутый?
– В настоящее время – да. Обычно я стараюсь медитировать у моря, разглядываю гальку, словно это драгоценные камни, смакую ананас, словно ничего не ел уже много дней, возношу благодарность солнцу, которое дарит тепло и свет, с восхищением смотрю на все, что меня окружает. Рисковать жизнью – это просто.
– Проста, что надоедаю тебе, наверно, у тебя есть более важные дела, чем выслушивать какие-то депрессивные бредни матери семейства.
– Это гораздо интереснее, чем прыгать из самолета в огонь.
– И на том спасибо.
Она поднялась, чтобы подлить ему кофе, фиксируя каждый свой жест, стараясь осознать его, как он только что ей посоветовал. Мари слушала и воспринимала все очень быстро, она не зацикливалась на своих жалобах.
– Что у тебя за философия, Натан?
– У нее нет названия. Как только название появляется, все замыкается в себе.
– На что, по-твоему, похож мир?
– До Платона философы считали его чем-то безупречным, идеально организованным. Каждое живое существо, включая человека, являлось из космоса и туда же возвращалось, но уже в виде частиц. В шестнадцатом и семнадцатом веках человека возвели в ранг бога. Прогресс сделался синонимом благополучия. Потом появился Ницше, который проповедовал разрушение и дал нам понять, что это не обязательно в интересах человечества. Столетия развития философской мысли были уничтожены. Как если бы все было лишь иллюзией.
Поджав ноги под себя, Мари внимательно слушала его, словно от этого зависело ее будущее. Время от времени она легко касалась его ладонью или коленом, непреодолимо стремясь к большей близости. Три пуговицы ее рубашки были расстегнуты, то есть на одну больше, чем тогда, когда он увидел ее на лестнице. «Почему я встретила Натана раньше, до Поля?» – спрашивала он себя.
– Тогда не было бы Хлои, – сказал он.
– Что?
– Я ответил на твой вопрос.
– Ты умеешь читать мысли?
– Близость обостряет ясновидение.
Она подвинулась еще ближе и коснулась губами его щеки.
– Тогда скажи, о чем я думаю.
– О Камте.
– Это не смешно, – сказала она, отодвигаясь.
– Я счастлив, что встретил тебя, Мари, но все, кто со мной сближался, жили недолго.
– Но это все-таки жизнь.
– Была.
– Почему ты ко мне пришел?
– Я могу позвонить?
132
– Вы знаете, который час?
Подполковник Морен был в отвратительном настроении. Его разбудили в час ночи, как раз тогда, когда он во сне осуществлял захват террористов. Тем более что тот, кто помешал ему проявить героизм, обладал внешностью типичного американца, чего Морен не переносил на дух. И в довершение всего тот заговорил с ним о деле, которое у него отняли.
– Кто теперь занимается этим треклятым делом? – спросил Натан.
– Не время и не место обсуждать это.
– Ладно, тогда буду у вас через двадцать минут.
– Об этом не может быть и речи.
– Тогда расскажите, что вы знаете, и я повешу трубку.
– Это папа римский.
– Что?
– Это я своей жене, которую вы тоже умудрились разбудить!
– Извинитесь перед ней от моего имени.
– Я не ору, Эстель! – заорал Морен.
Натан услышал, как его собеседник велел жене идти спать, а потом продолжил:
– Дело передано вверх по инстанции.
– То есть?
– В Главное управление Национальной полиции.
– Кто стоит во главе?
– Шарль Фуркад.
– А кто над ним?
– Существует еще Министерство внутренних дел. Но дело находится у Фуркада.
– Спасибо, подполковник.
– Я всегда говорил, что от вас один вред, Лав. С самого начала вы пытались разъединить дела Доманж и Баллан. Тайандье слепо вам доверял. В результате расследование забуксовало и фактически провалилось.
