Клювы - Максим Ахмадович Кабир

– Ты харкнул в меня, – удивленно сказал Миша. – Зачем, Корь?

– Прости.

Корней зажмурился и ударил. Кулак разнес голову призрака, словно она была отражением в воде. Птенцы прятались за шипами в ячейках, их плач – плач младенцев – сплетался с гулом космоса.

Корней шагнул к башне…

И очутился на площадке, возле скорчившегося ревущего монстра.

Кровь лилась из ран Корнея, сознание металось по волнам грядущей темноты, как хлипкое суденышко. В желудке шипел раскаленный металл.

«Оксана… – отрывисто подумал Корней. – Успеть…»

Химера уменьшилась в размерах и стремительно менялась. Как хамелеон меняет свой цвет, она перетекала из формы в форму, листала обличья. Она была хнычущим ребенком и взрослым мужчиной в костюме шестнадцатого века, рыцарем в серебряных доспехах и лебедем, прекрасной лошадью и скорпионом, рыбой и пучком стрел.

Корней собрал воедино мощь распирающего огня и направил его на корчащуюся многоликую тварь. Все, что было в нем, весь до капли свет вышел наружу.

Лунное Дитя завопило от ужаса. Стена белого пламени обрушилась, испепеляя осклизлую плоть. Чудовищный силуэт – тень вепря – замер на мгновение в воздухе и взорвался брызгами серебра.

Корней упал на площадку, лицом вниз.

Жизнь уходила толчками.

Свет, выполнив миссию, покинул умирающее тело.

Каждую ночь на протяжении двадцати семи лет Корней погружался в темноту без образов и красок.

А в той, непоправимой темноте увидит ли он сны?

Хотя бы один сон?

Корней опустил веки – чтобы проверить.

Сердце остановилось.

В конце концов у Радека Адамова появился свой корабль. Не такой роскошный, как было обещано, зато маневренный и быстроходный, – незаменимые качества в трудные для флота времена. Боевой крейсер бороздил просторы Атлантического океана, направляясь к побережью Южной Америки. Его палубы были отдраены, флаги подняты, а торпеды готовы отражать любую атаку. Лучшие артиллеристы, опытнейшие моряки служили под командованием Адамова.

Однако тревога поедала капитана. Дурное предчувствие, сладенький запашок гнильцы.

Над крейсером сгущались тучи. Их не разгонял ни томящийся в трюме гарем, состоящий из повернутых на сексе нимфеток; ни командированный из парижского ресторана L‘Arpиge повар.

Адамова настораживала его собственная команда. То, как матросы застывают вдруг и смотрят на капитанский мостик немигающими рыбьими глазами. Облизывают губы в язвах и говорят на неведомых языках.

– Завтра утром, – сказал Адамов, поправляя китель, – мы прибудем в Бразилию. Я хочу, чтобы треть этих дикарей уволили, а на их место взяли нормальных матросов.

– Не думаю… – лениво ответил старпом, похожий на официанта Томаша, как брат-близнец. Его даже звали так же. – Не думаю, что мы куда-нибудь приплывем, капитан.

Адамов насупился:

– Как прикажешь трактовать это заявление?

Томаш улыбался. Его лицо покрывала воспалившаяся короста прыщей.

– Я полагаю, кусь, что вы сошли с ума.

– Чушь! – рассмеялся Адамов. Сплюнул и двинулся, пошатываясь, к корме. – Я никогда в своей жизни не мыслил так трезво. И кстати… – Он топнул ногой – крыса юркнула под лавку. – Кстати, ты тоже уволен. Катись…

Адамов споткнулся и врезался в низкий бортик. Перевалился, охнув. Ледяная вода хлынула в рот, в уши. Пресная вода Влтавы.

Никто из команды не шелохнулся, чтобы помочь ему. Три раздувшихся трупа продолжали лежать на лавках.

Он уперся кулаками в песок, попытался встать. Дряхлая лодка уткнулась носом в отмель. Вода едва достигала колен. Но выползти из этой лужи оказалось труднее, чем покорить Джомолунгму.

Адамов хлебал холодную жижу и ворочался в иле. Силы покинули его. Не получалось даже изогнуться, чтобы поймать глоток кислорода. Ногти царапали песок. Вода наполняла легкие.

Голос Томаша достиг ушей:

– Спокойной ночи, капитан.

Лицо Адамова погрузилось в песочную кашу. Стайка любопытных рыбок кружилась над мертвецом, словно озадаченная столь нелепой смертью.

Филип макнул пальцы в кровь и нанес последний мазок – дугу от правого до левого плеча Корнея. Выпрямился, оценивая результат. Корней лежал на спине. Багровые узоры переплетались, образовывая сложный нимб вокруг курчавой головы.

Тело Филип перенес на свободную от трупов площадку. Небо линяло, меняя шкуру с темно-фиолетовой на серую, вычесывая звезды, как пес вычесывает блох. В предрассветных сумерках лицо Корнея было умиротворенным и чистым. Такие лица хорошо высекать в базальте.

Боль утраты пронзила сердце Филипа. Пролилась скупыми слезами.

Корней погиб у него на глазах, выпустив пучок света, который уничтожил Песочного человека. Будто звезда родилась и погасла, оставив яркую точку на внутренней стороне век.

Филип мог пригнать автомобиль и увезти друга с собой, но он верил, что Оксана скоро проснется, и не хотел, чтобы она увидела мертвого Корнея в машине.

– Я вернусь за тобой, – сказал он.

Над головой Корнея было написано кровью: «Он разбудил мир».

Словно в насмешку над жертвой, мир продолжал спать.

Ракшасы, упавшие, как по приказу, после вспышки, так и валялись вповалку. Тысячи спящих, уже не опасных людей. Чуда не произошло.

Филип подумал, что больше никогда не притронется к кисти, а через минуту решил нарисовать объятого волшебным огнем мальчика – если выживет сам.

– Спасибо… – шепнул он Корнею и зашагал по тропинке, вдоль дышащего одеяла.

В автомобиле спали, припав друг к другу, Оксана и Камила.

Филип долго смотрел на свои красные пальцы. Наконец усилием воли прогнал оцепенение. Повел пикап по Чехову мосту, свернул на набережную Дворжака.

Подозрения подтвердились. Лунатики выключились синхронно. На газонах, в скверах, прямо на проезжей части спали мертвецким сном пражане и гости столицы. Лунное Дитя больше не повелевало их мышцами, но души оставались запертыми в некоем немыслимом лабиринте за пределами реальности.

Филип сморгнул песок.

Сердце при каждом ударе сталкивалось с клубком колючей проволоки, забившейся под ребра. Он испугался, что умрет за рулем, дождь смоет надпись, пробудившийся мир не узнает о подвиге Корнея… Как же его фамилия? Просто Корней.

«Надо ехать обратно», – подумал Филип. И понял, что не преодолеет и половины пути.

Дорога расплывалась. Дома двоились.

Корней, Вилма, Альберт…

Он упрямо катил вперед.

Белая лошадь бежала рысцой по набережной, сопровождала автомобиль, но отстала и исчезла за поворотом. А может, была галлюцинацией, порожденной агонизирующим мозгом.

Черные точки и зигзаги плясали на лобовом стекле.

– Столько света! – удивилась во сне Камила.

Но не проронила ни слова, когда Филип в очередной раз попытался ее растормошить.

Пикап ткнулся в бордюр. Филип не узнавал местность, не видел дальше вытянутой руки.

Он отворил дверцу, вывалился на асфальт.

Замычал нечленораздельно, сел и прислонился к автомобилю.

Черточки собирались в человеческие фигуры. Множество людей, демонстрация, радостные крики. Стоило огромного труда удерживать веки поднятыми. Филип пошевелил пальцами, будто ловил бабочку.

В заднем ряду рыжеволосая девушка вскинула вверх кулак. Знак мира был пришпилен к ее рукаву.

– Яна…

Девушка услышала тихий шепот. Обернулась, плеснув огнем волос, подарила спасительную улыбку.

«Помнишь день, когда нам было хорошо?»

«Каждый из дней».

Филип закрыл глаза и наконец-то погрузился в долгий сон без сновидений.

Голицыно…

Антона Журавлева разбудил стук. Кто-то колотил в подвальные двери.

Он втянул ртом воздух. Ноздри закупорила свернувшаяся кровь. Память