Клювы - Максим Ахмадович Кабир

…Спагетти, адронный коллайдер, социальные сети, 3D-очки, кофе по утрам, мороженое в рожках, раздражающая реклама, левые и правые, модернисты и консерваторы…

Было множество вещей, от которых стоило избавиться, но и ради них он шел по ущелью. Огонь перебросился на предплечья, на плечи и испепелил страх. Душа запела огненную песню.

Ракшасы переключили внимание на Корнея. Свет скользил по белым чумазым лицам. Ракшасы падали, как костяшки домино, толкая друг друга. Тела стелились справа и слева.

Корней думал о пастеризованном молоке, пробках, Леди Гаге, Уолте Диснее, Квентине Тарантино, порносайтах и рыбалке.

По сторонам от него один за другим отключались ракшасы. Власть над ними пьянила Корнея – или того, кто в нем поселился и вел его сквозь опадающую толпу.

Он подумал о Моисее и расступающемся море.

А потом любые мысли вышибло из разума.

Корней увидел Лунное Дитя.

Оно было огромным. И не имело ничего общего со старыми сказками.

Пятиметровый зверь восседал на груде спрессованных и перекрученных людей. Не меньше полусотни лунатиков понадобилось, чтобы смастерить трон, и многие из них были еще живы. Трон стонал и сопел, выпученные глаза мучеников были преисполнены благодати. Их кости раздробили, чтобы соорудить подлокотники для могучих лап.

Задние конечности чудовища упирались в подставки из коленопреклоненных женщин.

От гнева пламя, охватившее Корнея, заискрилось.

Туловище Песочного человека напоминало туловище гориллы. Длинные передние конечности и короткие задние, выпяченная массивная грудь. На этом сходство заканчивалось. Плоть была гладкой и осклизлой, как шляпка гриба. Покатые плечи венчала громадная голова, отдаленно похожая на кабанью. Близко посаженные глазки сияли лунами. Кривые бивни торчали вверх, но вместо пятачка Песочный человек имел клюв, и этим загнутым двухметровым клювом он терзал удерживаемую в пальцах жертву. Расковыряв грудную клетку, выщипывал мясо. Серебристый луч бил из раны умирающего лунатика в небо.

Потрясенный Корней догадался, что так, вынимая из своих рабов свет, тварь кормит детенышей. Он подумал о старой тибетской традиции – небесном погребении, когда мертвецов измельчают, смешивают с ячменной мукой и отдают на съедение гималайским белоголовым грифам – визжащей своре «небесных танцоров».

Чудовищный вепрь издал трубный глас – довольство, переходящее в угрозу.

Он наконец заметил распавшиеся ряды воинства и светящегося золотым ореолом Корнея.

Одним движением Песочный человек разодрал пополам мужчину и разбросал кровоточащие куски. Кольца кишок повисли на омерзительном кресле.

Белая туша сидела под остановившимся метрономом, под пухлой и гадкой Луной – клещом, присосавшимся к небу. Кровь заливала площадку, струилась по ступенькам. Трон скрипел зубами.

Кто-то (второй бог-шахматист?) подсказывал Корнею: эта гротескная морда кабана – не истинное обличье Лунного Дитяти. Таким – для устрашения – он предстает перед паствой.

Глаза-луны вгрызлись в голову.

Корней пошел мимо падающих ракшасов. Столб золотого огня взметался над ним выше и выше. Химера заклекотала. Корней ощутил волны, источаемые чудовищем.

Страх.

Оно боялось той силы, что бурлила в маленьком человечке.

Сила требовала выпустить себя наружу.

Теперь ракшасы смотрели на Корнея, приближающегося к лестнице.

Расстояние между ним и монстром неумолимо сокращалось. А Песочный человек словно скукоживался, уменьшался. Изогнутый клюв щелкал исполинскими ножницами. Передние лапы громыхали кулаками по плитке.

Корней шагнул на лестницу.

Адская боль пронзила его правую руку от плечевого сустава до кончиков пальцев. Свет замельтешил и медленно погас, втянувшись в кожу. Кровь хлестала из рваной дыры чуть выше локтя. Корней потрогал обожженные края раны. Обернулся – равнину словно завесили красной пленкой.

Совсем рядом, у подножия лестницы, вспыхнуло. Волосы обдало сквозняком. Пуля чиркнула в миллиметре от черепа, срезав часть уха и опалив скальп. Корней вскрикнул, зажимая ладонью разорванный хрящ.

Он ощупывал паническим взглядом толпу.

Позади ликующе взревела химера.

Третья пуля впилась в живот.

Ночная Летна казалась полотном пуантилиста, собранным из мельчайших точек людских голов. Филип не думал об опасности, он бежал по тропинке, окаймленной павшими сомнамбулами. Те, что стояли на ногах, были слишком заняты.

Он видел Корнея, поднимающегося по ступеням, и тварь, распростершуюся над импровизированной сценой. Не то обезьяну, не то птицу, не то свинью. Воздух гудел, вибрации отдавались в пятки. Рокот стоял над Прагой, будто сами звезды рычали.

Тварь запрокинула морду к небесам и щелкала уродливым клювом. Свет Луны был нестерпимо ярок, а свет, клубящийся вокруг Корнея, угасал с каждым выстрелом.

Филип стиснул топорище.

Фантасмагорическая тень накрыла пошатнувшегося Корнея.

«Держись, мальчик!»

Филип врезался в толпу, расталкивая собой оцепеневших сомнамбул. Стреляли отсюда, точно отсюда, из-под дерева. Треснул третий выстрел. Он пошел на звук. Различил синее пятно, выделяющееся среди пижамной массы. Капитанский китель. Радек Адамов.

Филип отшвырнул попавшегося на пути ракшаса.

– Эй ты!

Адамов начал поворачиваться. Ствол пистолета пополз вниз, а редкие брови – удивленно – вверх.

Даже это насекомое Филип не мог убить. Но обух топора вышиб пистолет из руки. Филип схватил администратора за лацканы и ударил лбом в центр изумленной физиономии. Хруст сминаемого носа был упоительной музыкой для души.

Адамов, булькая и заливаясь кровью, повалился на землю. Ракшасы напирали со всех сторон, их ноги топтали хныкающего Адамова. Кольцо лунатиков сужалось. Пути к отступлению были перекрыты. Пойманный в ловушку, Филип посмотрел на метроном.

Встретился взглядом с Корнеем. Или с тем, кого он называл Корнеем.

Ибо на лестнице стоял Солнечный Король, и яростная лава лилась из его глаз, языки пламени дрожали, вырываясь из отверстия в животе, из пальцев, изо рта.

Филип заслонился от обжигающего света.

Тысячи глоток одновременно выдохнули.

Солнечный Король уперся огненными глазами в Филипа – и узнал его. Улыбка тронула тонкие губы на пылающем лице. Потом Король повернулся и медленно побрел к маятнику.

Мир исчез. Исчезли ступеньки, толпы сомнамбул, Филип и Песочный человек. Созвездия поменяли форму и место расположения, явив новую невиданную карту. Бело-голубая планета, полускрытая космической чернотой, висела над округлым горизонтом.

«Это Земля, – подумал Корней. – Это мой дом».

Пулевое отверстие над пупком исторгало огненные гейзеры, но боли он больше не чувствовал, как и страха. Он перешагнул рубеж, за которым человеческие эмоции утратили силу.

Вокруг раскинулся мертвый стерильный пейзаж. Долины, усеянные вулканической породой, укутанные темной мантией скалы, извилистые ущелья. Метеориты исчертили пустоши нечитаемыми письменами. Вдали, окутанные мглой, лежали руины циклопической постройки. Чуждая разуму башня устремлялась ввысь, собранная из матово-белых кубов, сплошь поросшая шипами и изъязвленная туннелями. В ячейках-кубах копошились существа: что-то среднее между аистами и пауками. Их пронзительный писк отдавался эхом в голове Корнея.

– Остановись.

Перед ним возникла высокая тень. Элегантный пиджак превратился в лохмотья, очки свисали на одной дужке. Линзы растрескались. Маска Паши Дыма то и дело растворялась, демонстрируя истинное лицо – шершавое от морщин лицо столетнего старца.

– С дороги! – сказал Корней.

Отто Леффлер отшатнулся от света:

– Не надо!

Птенцы запищали отчаянно из низин.

Корней занес пылающий кулак.

– Он вернется, – мстительно проговорил Леффлер. – Придет снова по нитям лучей. Нельзя уничтожить Луну!

– А тебя? – спросил Корней.

Осколок выпал из круглой оправы.

Вместо