Александр Бородыня - Крепы
Длинная сигарета в руке одного из мужчин сделала в воздухе над скатертью замысловатую петлю, и я непроизвольно откинулась на стуле, сдавила подлокотник.
— Нет, не полтергейст, — сказал Алан Маркович. — Видите ли, несколько дней назад я вернулся из командировки…
Его голос как бы отдалился от меня и звучал где-то на заднем плане. С сигареты осыпался пепел, и я почувствовала, как одиннадцать пар глаз пронизывают меня насквозь. Здесь было восемь мужчин и три женщины.
— Прекрасный экземпляр, — сказал один из мужчин и потянул длинными нервными пальцами узел своего галстука. — Я вас поздравляю, господа.
— Если они все такие, эти крепы, то уж действительно… — отозвался другой. — То уж ничего не попишешь… Мы уйдем, а они останутся…
Коричневый саквояж стоял уже на столе, и Алан Маркович дрожащими пальцами все пытался справиться с его замочками. Ничего этого он не видел и не слышал. По его расстроенному лицу я поняла, что он на пределе.
— Я привез вам отчет, но, к сожалению, документ испорчен. — Замочки саквояжа отскочили, и Алан Маркович выложил свой отчет на стол, прямо на горлышко бутылки с минеральной водой. — Вот все, что от него осталось.
Рука бюрократа протянулась к листам отчета. Алан Маркович побледнел.
— Здесь каракули какие-то, — сказал чиновник и поднял на Алана тусклые глаза. — Это ваш почерк?
— Нет, — Алан задохнулся. — Это они сделали.
— Простите, но я не понимаю, — сказал чиновник. — Это ваш отчет?
— Мой.
Трудно было не догадаться: чиновник методично симулировал полное непонимание. Хотя цель его и не была мне ясна, но реакция невидимых Алану Марковичу остальных членов комиссии, передающих друг другу листки отчета, их краткие жесты и кивки не оставляли сомнения: документ произвел фурор. Меня они изучали с тем же интересом, что и листы испорченного отчета.
— Можно спросить? — как вежливая ученица сказала я и даже чуть не подняла руку.
— Конечно… Конечно, девочка… Спрашивай, — отозвалась одна из женщин. Очень полная, с круглым розовым лицом, она смотрела на меня добрыми, ясными глазами благополучного мертвеца. Такие глаза были у нас в городе лишь у тех покойников, кому не приходилось делить своего жилища с живыми. — Что бы тебе хотелось узнать?
— Да, наверное, вреда не будет, — пробулькал старик в расстегнутом пиджаке и тугой жилетке, сидящий справа от меня.
— А с самого начала никакого вреда не было, — сказала женщина с розовым лицом. — Я с самого начала была против этого идиотского плана. Если мы хотим привлечь это явление на свою сторону, так зачем же лишать его памяти. — Она снова глянула на меня. — Спрашивай, девочка. Что ты хочешь узнать?
Вопрос дался мне с трудом. Собственно, я уже знала на него ответ. Ответ во многом складывался из того, что я знала с детства. Я ничего не помнила из последнего времени, но мужское лицо в зеркале, неожиданно сменяющее мое собственное отражение, говорило о многом.
— Я ничего о себе не помню… — начала я. — Скажите, я не человек?
Последовал кивок. Кто-то из сидящих за столом сделал в блокноте запись. Стало так тихо, что я услышала, как за дверью в приемной маленькие призраки перебрасывают буквы. Я даже услышала, как упала с кончика носа полковника капля пота. Я почему-то подумала, что от такой большой капли на штанине должно образоваться неприятное темное пятно.
— А кто же я тогда?
— Разумное существо… — сказала женщина с розовым лицом. Глаза ее были так добры, что мне показалась, она с удовольствием бы погладила меня по голове. — Ты была человеком. Раньше… Недавно… Видишь ли, девочка, мы и сами толком не знаем, как это происходит, но при каких-то условиях два человека объединяются в одно существо.
Зачем-то запихивая свои листки назад в саквояж, Алан Маркович просто дрожал от ярости. Если б он только мог сейчас приложить к своему глупому носу цветок. Если б мог услышать все это! Если б мог хотя бы на миг увидеть комиссию в полном составе! Но он видел лишь единственного ее живого представителя.
— Она действительно ничего не помнит? — сказала расстроенным голосом женщина с розовым лицом.
— Совершенно ничего. Это называется — поручили работу Антонине.
— Не вижу особого криминала! — возразил старик в жилетке.
— А то вы не знаете, что происходит, когда Антонина берется за дело?
— Ну, предположим, знаем… Допустим, она немного перестаралась. Но будто бы мы могли это еще кому-то поручить! Вас послушать, милочка, так получается, будто у нас на посылках армия… А нет никакой армии. Никого нет! — Он не выдержал и расстегнул нижнюю пуговицу своей жилетки. — Никого у нас нет!
Один из листков скользнул по полировке на пол, и Алан Маркович, нагибаясь, ловил его растопыренными пальцами.
— А что Антонина… Она тоже? — спросила я.
— Нет, Антонина обычная мертвая… Просто она внештатный сотрудник отдела… Выполняет отдельные поручения.
Следующий вопрос я, кажется, задала шепотом:
— Скажите, пожалуйста… Что такое крепы? — Я не поняла, кто из них мне ответил, но запомнила, что голос был мужской и неприятный:
— Креп — это функция, функция и только. Если хотите — результат эволюционного процесса. Естественный и жестокий результат. Как урок математики в средней школе! Обществу понадобилась новая функция, и появились вы.
— Мы? — Я разозлилась и прикусила губу, потом спросила: — Я не знаю, кто я, но теперь я знаю, кто на меня напал!.. — Я удерживалась, чтобы не сорваться на крик. — Кто дал вам право решать за других? Кто?
Скулы Алана Марковича шевелились, он тоже готов был закричать, замахать руками, устроить скандал. Наверное, мне было все-таки легче.
— Мы ничего не решаем, — мягко сказала сидящая по другую сторону стола немолодая седая женщина и поправила волосы. Перстни на ее полной руке безвкусно блеснули. — Мы только кое-что корректируем.
Уже отворив дверь, уже подняв ногу, чтобы сделать шаг и выйти из кабинета, Алан Маркович вдруг обернулся. Его пальцы сцепились на рукоятке саквояжа и побелели. Он напряженно смотрел в глаза единственному живому члену комиссии.
— Вы мне не верите? — спросил он.
Бюрократ отрицательно покачал головой, остальные члены комиссии заулыбались.
— Зачем вы с ним так жестоко? — возмутилась я.
— Таковы правила… В этом кабинете живые могут получить информацию только от нашего председателя…
— А он председатель чего? — спросила я.
— Очень глупый вопрос, между прочим… — сказала седовласая женщина. — Но ответ на него существует. Ответ, правда, такой же глупый, как и сам вопрос. Ибрагим Андреевич, — она указала на лысого пальцем, — и есть председатель Комиссии по аномальным явлениям. Но, как вы, наверное, уже догадались, о подлинных задачах комиссии он ничего не знает.
— Умрет — узнает! — буркнул мужчина в двубортном костюме.
— Конечно, — согласилась седая. — Умрет — узнает. Все мы прошли эту стадию. Все мы, когда нас назначали на этот внешне малозначительный пост, не были в курсе, и вот мы здесь.
— Чего вы от меня хотите? — спросила я. — Вам нужна какая-то моя помощь? Вообще, я не понимаю, кто вас больше интересует — живые или мертвые?
— Мы в равной степени учитываем права как мертвых, так и живых. Мы, конечно же, заинтересованы в сотрудничестве.
Будто порывом сквозняка меня вытолкнуло за дверь и, как в тесто, погрузило в собственное тело.
— Нас, кажется, не пригласили! — сказал полковник и потер свои ладони о колени. Ладони были мокрыми от пота.
В эту минуту я отчетливо поняла, что рядом со мной на банкетке сидит кандидат в крепы. Второй частью его послужит старуха Герда Максимовна, а механическим компонентом может стать любой из этих симпатичных роботов. Им может стать, например, механическая секретарша, листающая отчет с буквами-картами для маленьких мертвецов.
VIII
Ночью я лежала в той же комнате, что и накануне, и, напряженно прислушиваясь к окружающему зыбкому миру, пыталась связать между собой все известные мне факты и уловить хоть какое-то подобие смысла. Но ничего не получалось. В комнате еще сохранялся запах цветов. Старики заснули, я слышала, как они ворочаются за стеной. Отдаленные, доносились и разлетались вдрызг смутные голоса города. Что я узнала? Узнала, что существует некая Комиссия по аномальным явлениям. Ничего особенного в комиссии этой нет. Может быть, когда-то те люди, что ее создали, и были учеными, но их давным-давно заменили обычные бюрократы. Когда глава комиссии умирает, он присоединяется к мертвой ее части. Мертвые вообще значительно функциональнее живых. Комиссию интересуют крепы. Но чего они хотят на самом деле? Зачем они наняли эту банду, зачем они отняли у меня память? В самолете меня нейтрализовали, зачем? Ведь если я креп, должна же у меня быть какая-то конкретная цель, ведь не зря я превратилась в Арину и села в этот самолет? Но может быть, они хотят обратного, хотят уничтожить крепов? В этом случае меня лишили памяти для того, чтобы изучить.
