Александр Бородыня - Крепы
— Зря! — зло сказала девчонка. — Пеняй на себя!
Не удержавшись, я состроила ей ехидную гримасу. Она задержалась в дверях, покачиваясь, повернулась и прошипела:
— Мы еще вернемся! Вернемся!
Мне и в голову не могло прийти, что эта банда нападет на стариков. Впрочем, полковник и Герда Максимовна прекрасно управились и без моей помощи.
Я поднялась с постели и смешала два букета. Тот, что собрала с одеяла, и тот, что стоял в вазе в гостиной. Соединившись, цветы почти полностью нейтрализовали друг друга. В комнате осталось всего ничего: легкий, островатый запах. От такого запаха живой человек мог, конечно, увидеть кое-что, обычно для него невидимое, но опасности для жизни уже никакой.
«Хорошие старики какие!» — думала я, снова опускаясь в постель и непроизвольно прислушиваясь к шепоту за стеной.
Кажется, этой ночью они занимались любовью.
VI
В первую очередь город поразил меня присутствием птиц. Размышляя о чужом чемодане, о платьях явно не моего размера, о моем паспорте с чужой фотографией и чужим именем, я, однако, прекрасно воспользовалась чужими деньгами. Старики еще спали, а я успела обежать ближайшие магазины и поглазеть на город. Это был очень грязный, очень большой город, неаккуратный. И здесь вообще не учитывались права мертвых — мертвых просто никто не видел на улицах, на них не обращали внимания, как будто их и не было вовсе. Правда, мертвых в городе было совсем немного.
Я накупила еды и не без нахального удовольствия накормила моих стариков завтраком. Чувствуя ближайшее будущее, но почти не понимая его, я объявила, что скоро все разъяснится, и даже назвала приблизительные сроки. Уж не знаю, кто меня за язык потянул.
После завтрака мы втроем громили кабинет Егора Кузьмича. Можно было этого не делать: в прелестных деревянных фигурках, которые мы с таким ожесточением теперь уничтожали, не было даже и тени опасности. Но у живых свои смешные страхи, и я могла их понять.
Живой букет и мертвый букет в сочетании неожиданно создали в квартире невероятную атмосферу свежести и счастья. По крайней мере, я так это воспринимала. Отбросив все слова Антонины — мне неприятно было даже вспоминать о ней, — я сосредоточилась на пережитом ночью. В какой-то момент, в ванной, улыбнувшись своему отражению в зеркале, я вдруг увидела, что из блестящего стекла на меня смотрит мужское лицо. То самое, что склонялось над постелью, будучи мною. Мне показалось, что, если удастся разобраться в этом, я смогу вспомнить о себе все.
— Кто ты? — спросила я, протягивая к этому лицу дрожащие пальцы.
Но видение держалось всего несколько секунд: оно расплылось, и на его месте оказалось мое собственное лицо. Там, где были карие, мягкие мужские глаза, оказались мои собственные карие глаза.
Очень хотелось повторить, но видение не возобновлялось.
А на следующее утро позвонил человек, назвавший себя Аланом Марковичем. Ужасный человек. Он, оказывается, был в командировке в нашем городе, и его просили написать отчет обо всем. Этот дурак согласился, и теперь я ему понадобилась в качестве живого вещественного доказательства.
Старуха, бедненькая, еще спала, когда мы ушли. Полковник тихо, как мог, запер наружную дверь. Он даже по лестнице спускался на цыпочках. Я хотела рассказать ему о ночных визитерах, желавших отравить Герду Максимовну, но почему-то не стала. Я подумала и приняла решение слушать, смотреть, запоминать, но никому ничего не предлагать. Впрочем, других вариантов у меня и не было.
Алан Маркович заказал пропуска заранее. Он со своим докторским саквояжем выглядел довольно жалко. Теперь я узнала его. Именно он, именно этот человек предлагал выбросить меня из самолета.
В узких коридорах учреждения не было мертвых, но улыбчивые молодые люди, проверяющие документы и сидящие за регистрационными столами, не были и живыми. От них не исходило ни тепла, ни холода — скорее всего, это были роботы, современные куклы, в точности копирующие человека.
«Зачем такая роскошь — это же, наверно, безумно дорого? — подумала я. — Какой прок тратиться на механизм, когда можно посадить человека или мертвеца?»
Немного позже я сообразила, конечно, что ни живой, ни мертвый не обеспечат нужной степени секретности. Люди есть люди, надежности никакой, а механизм, он, во-первых, абсолютно послушен, а во-вторых, ничего не помнит.
— Вам в третью комнату, идите направо по коридору. — Голос очередного молодого человека звучал в одной тональности, а розоватые щеки, если присмотреться, чуть отблескивали пластмассой. Он оправил расстегнутый пиджак. — Поторопитесь, прием до восьми… — Он улыбался, этот молодой человек, с каким-то неестественным расчетом. Синтетические губы растягивались. — Там большая очередь.
За узкой полированной дверью оказалась обычная приемная. Так же, как и в коридорах, — никаких мертвых. Люди, в ожидании изнывающие на банкетках, казались уставшими, многие нервничали. Внимание мое сразу привлекла секретарь-машинистка. Егор Кузьмич отдал ей пропуска, машинистка отметила что-то в журнале. Жирно подведенные глаза, так же как и глаза других роботов, были абсолютно безучастны.
Дурацкий саквояж с отчетом Алан Маркович поставил себе на колени. Было душно, никто не разговаривал — только громкое дыхание и пощелкивание пишущей машинки.
— Скоты! — сказал тихо Егор Кузьмич. — Морят людей в очереди… Аномальные явления… Зря… Зря мы сюда…
— А куда, вы считаете, нужно?
— Ну, я не знаю. — Полковник был уже изрядно раздражен. — Можно ведь все это как-то привязать к вооружению… К шпионажу.
— К шпионажу — это как раз здесь! — возразил Алан Маркович. — А к вооружению как-то оно у меня не привязывается, знаете!
«Они совсем ничего не видят… — отметила я. — И ничего не понимают… Этому Алану поручили огласить на весь мир факт существования нашего города… Не нашли, что ли, кандидата получше? Еще и меня приволок! Какое я доказательство?»
Меня заинтересовал стол секретарши: длинные пальчики шелушат толстую кипу листов, механическая улыбка, коротенький взгляд в мою сторону. Все-таки мертвые в комнате присутствовали. Это было так мило, так комично. На листе какого-то протокола прямо под длинными и острыми накрашенными ногтями женщины-робота устроились два призрака — каждый не больше спички. Я сначала и не сообразила, что они делают, но потом поняла. Два маленьких покойника, сидящие на листе бумаги, как на огромном мягком ковре, играли буквами, вынимая их из какого-то документа — так два шулера могли бы играть в карты.
«Интересно, — подумала я, — откуда же они, такие маленькие, взялись?»
Блестящий глаз секретарши закрылся, накрашенное веко на миг сомкнулось в одну черную жирную полоску. Потребовалось усилие, чтобы понять: это было всего лишь игривое подмигивание.
— Следующий… Проходите, следующий. — У нее был капризный высокий голос. — Не задерживайте очередь.
VII
Алан Маркович распахнул дверь кабинета, и я увидела еще одного мертвого. Мертвый был при галстуке, одет в строгий двубортный костюм, и, в отличие от шалунов, играющих буквами документа, он был нормального размера. Алан Маркович не глядя прошел сквозь него. Глаз секретарши еще раз подмигнул.
Дверь закрылась. Почему-то я смотрела, как крупная капля пота скапливалась на кончике носа полковника, но как она упала на штанину, я не увидела.
«Проходите!» — будто шепнули мне в самое ухо.
Послушно я выбралась из своего тела. Мы все это умели с детства: выйти из тела — не так уж это и трудно — и, оставив его сидеть за партой в поле зрения слепого учителя — пусть думает, что ты читаешь учебник, — выскользнуть из класса. Оставив тело сидеть на банкетке рядом с полковником, я, невидимая для очереди, прошла в кабинет.
На мгновение я ослепла: в приемной было все-таки темновато, а в кабинете оказалось неожиданно светло. Кабинет был просторный, под потолком горела небольшая, но очень яркая люстра, портьеры были опущены, на столе — минеральная вода, стаканы, пепельницы; часть бутылок уже распечатана, пепельницы полны окурков. За столом — одиннадцать мертвых и один живой.
— Дело очень необычное, — сказал Алан Маркович, обращаясь к единственному живому. Это был лысоватый, сухонький бюрократ лет семидесяти.
— У нас все дела необычные, — сказал он и скучными глазами посмотрел на Алана. — Вы наблюдали объект? Если да, то где, в какое время, какие имеете доказательства?
— Я не… Я не контактер…
— Значит, у вас полтергейст? — спросил старичок, и в голосе его не было даже и тени иронии.
Я поняла, что Алан Маркович не видит бутылок и пепельниц на столе, как не видит и остальных членов комиссии. Но и на него никто не смотрел — все внимание присутствующих было сосредоточено на мне. Пожилой человек в двубортном костюме, тот самый, что стоял в дверях, указал на стул, и я присела.
