Нацуо Кирино - Гротеск
Пойманным перебежчикам одна дорога — в тюрьму. Знаете, какие там порядки? Мне рассказывали. Запихают в тесную камеру с клопами, которые кусаются как звери, и придется биться с сокамерниками за право усесться на загаженный унитаз.
Зато в море — никаких заборов. Там только волны мешают свободе. Окажись я там, тоже бы поплыл. В Макао, а то и в Гонконг.
В Китае судьба человека зависит от того, где он родился. От этого никуда не денешься. Цзянь Пин попробовал изменить судьбу, поставив жизнь на карту. Его поступок и меня сделал другим. Я решил занять место Цзянь Пина и добраться до свободной страны за морем, попасть туда, где можно заработать денег сколько хочешь.
В конце года у Мэйкунь появился жених. Для такой нищеты, как мы, это было очень выгодное предложение. Посватался один из нашей же деревни, из семьи с достатком, не то что наша. Однако он был намного старше сестры: ей — всего девятнадцать, а ему — тридцать восемь. Маленький, неказистый мужичонка. Неудивительно, что в такие годы он ходил холостой.
— Пойдешь за него? — спросил я сестру. — Будешь жить как человек, не как сейчас.
Мэйкунь быстро покачала головой:
— Ни за что! Терпеть не могу эту противную макаку! Коротышка! Подумаешь, богач! Я ему нужна, чтобы на мне поле пахать. Не хочу превратиться в старуху, как сестра.
Я посмотрел на Мэйкунь. Она была права. Наша сестра — старше меня на шесть лет — ушла в такую же бедную семью, нарожала детей, быстро постарела и увяла.
Мэйкунь — совсем другое дело… На нее все засматривались. Она была настоящая красавица — пухлые щечки, тонкий прямой нос, стройная фигурка. Сычуань всегда славилась красивыми женщинами. Как я слышал, девчонки из Сычуани в любом городе нарасхват. А в сестре еще текла кровь деда, который пришел из других краев, вот и получился такой результат. Она была самая красивая в округе и самая сильная и настойчивая.
— Я бы за такого, как ты, пошла, — серьезно и тихо проговорила Мэйкунь. — Я у Цзянь Пина по цветному телику разных артистов видела. Ты ничем не хуже.
Стыдно признаться, но я и сам записывал себя в разряд красавцев. В масштабах нашей деревни так оно, похоже, и было, но я знал, что в большом городе встречу немало парней куда лучше меня. Тем не менее слова сестры придали мне уверенности. Уже когда я оказался в Японии, мне часто говорили, что я очень похож на артиста Такаси Касивабару.[33] Сестра посмотрела на меня и сказала:
— Мы симпатичные — и ты, и я. Вести себя умеем, манеры и все такое… Устроимся на телевидение, в кино будем сниматься. Кучу денег заработаем. В деревне сидеть — нет смысла. Никаких шансов. Лучше умереть, чем здесь зачахнуть. Поедем в Гуанчжоу. Вместе. А?
Сестра обвела взглядом пещеру, где ютилась наша семья. Темно, холодно, с потолка вода капает. Снаружи доносились невеселые голоса матери и Аньцзи. Они обсуждали, когда начинать сеять чумизу. Хватит! Сколько можно так жить! Я заткнул уши, чтобы не слышать брата. Сестра, наверное, чувствовала то же самое. Она взяла меня за руку.
— Уедем отсюда. Будем жить вдвоем в бетонном доме. Там водопровод, за водой ходить не надо. Электричество — провода в стенах. Тепло, светло. Туалет, ванна. Купим телевизор, холодильник, стиральную машину… Вот заживем!
В нашу пещеру мы провели электричество всего два года назад. Я перебросил провода — краденые, конечно, — с ближайшего столба.
— Я тоже хочу уехать. Но у нас нет денег. Придется копить.
Сестра посмотрела на меня как на идиота.
— Ты что?! Я уже старухой стану, пока ты накопишь! Чего тянуть? Ждать, когда билеты на поезд подорожают?
Слухи такие ходили. Говорили, что после Нового года. Надо как-то выбираться скорее, но на что купить билеты?
— Знаешь, если я соглашусь выйти за этого карлика, он даст чего-нибудь на свадьбу. Вот нам и деньги.
Конечно, то, что предложила сестра, — последнее дело, но другого способа сбежать мы придумать не могли. Я скрепя сердце согласился.
Жених был на седьмом небе от счастья, когда сестра согласилась, и притащил деньги, которые откладывал несколько лет. Целых пятьсот юаней. Больше, чем имела наша семья в год. Обрадованный отец спрятал деньги в шкаф. Мы забрали их и на следующий день после Нового года по лунному календарю удрали из деревни. Стараясь не попадаться никому на глаза, поспешили на рассвете на автобусную остановку на окраине деревни, чтобы успеть на первый автобус.
Несмотря на ранний час, автобус был набит битком. Услышав, что железная дорога скоро подорожает, люди рвались в город. Нам удалось кое-как упаковаться в автобус вместе с тяжеленным баулом, который взяли с собой. Всю дорогу — больше двух дней — мы простояли на ногах.
— Ничего, потерпи еще. Скоро уже Гуанчжоу. Сбудется твоя мечта, — смеясь, подбадривал я сестру.
Когда мы подъехали к железнодорожной станции — это даже была не станция, а сельский полустанок, — где у автобуса конечная, пошел снег с дождем. Еле живой от усталости, я стал высматривать, где бы укрыться от падавшей с неба воды, но увидел такое, от чего крепко схватил сестру за руку.
Перед станцией прямо на размокшей от дождя земле сидели люди. Очень много. Огромная толпа. Наверное, тысяча человек. Парни и девушки, напялившие на себя все, что можно, отчего сделались похожими на надутые шары, в покорном ожидании поезда мокли под дождем, прижав к себе пакеты с кастрюлями, одеждой и другими пожитками. Две ночлежки поблизости наверняка были полны под завязку. Вокруг глушь, ни одного магазина. Только людские волны, колыхавшиеся у входа на станцию. От промокшей до последней нитки толпы к небу поднимался белый пар от дыхания и испарявшейся влаги.
Наш автобус оказался не единственным. После того как мы сошли, полные автобусы стали подкатывать один за другим. Они привозили из еще более глухого захолустья таких же бедных крестьян, как и мы. Толпа перед станцией продолжала расти. Вновь прибывшие уже не могли подойти к станции и толклись на подступах. То тут, то там возникали мелкие стычки, вспыхивали ссоры. Появились железнодорожные охранники, но что они могли сделать?
«В такой давке не то что на поезд не сядешь — билет не купишь», — ошеломленно подумал я. Мы украли деньги жениха, так что обратно в деревню нам пути не было. Решительно настроенная Мэйкунь и та пала духом. Казалось, вот-вот расплачется.
— Чего делать-то? Мы тут на неделю засядем. Людей все больше будет собираться, а потом подорожают билеты.
— Как-нибудь прорвемся.
Утешая сестру, я проталкивался сквозь толпу, чтобы подобраться ближе к станции, и услышал за спиной:
— В очередь!.. Куда прешь?! Назад давай!
Я сердито оглянулся. Один нахальный парень уже готов был кинуться на меня с кулаками, но тут сестра запричитала тонким жалобным голосом:
— Ой! Мне плохо! Сейчас умру!
Парни нехотя подвинулись, освободив сантиметров пятнадцать. Я просунул туда ногу и поставил на раскисшую землю кастрюлю. Кое-как пристроившись на ней, посадил на колени сестру. Она уткнулась лицом в мое плечо, делая вид, что ей совсем худо. Наверное, нас принимали за мужа и жену, изо всех сил поддерживавших друг друга. Это был кошмар, мы думали, сердца вот-вот разорвутся. В голове у меня все смешалось. А куда деваться? Оставалось только ждать поезда.
— По-моему, здесь все с билетами, — прошептала сестра, оглядываясь. — Без билетов нас не посадят.
Касса уже закрылась. Я стиснул ей плечо, чтобы говорила тише. Какие в такой толпе могут быть билеты? Вопрос в другом: как тут выжить, как выбраться отсюда, опередив других. Во имя этого я был готов идти по головам.
Ждать пришлось шесть часов. Народу все прибывало. На сельском полустанке, через который проходила одноколейка, скопилось больше десяти тысяч человек, и стало ясно, что все в поезд не сядут. К тому же на других станциях людей скопилось не меньше. Среди них, конечно, были и такие, кому уже расхотелось ехать, но подавляющее большинство, вроде меня, с налитыми кровью глазами готовы были вырваться с этой станции любой ценой.
Наконец послышались крики:
— Едет, едет!
Крестьяне зашумели и повскакивали с земли. Испугавшись напиравшей толпы, станционное начальство решило билеты не проверять. Платформу окружили несколько десятков охранников, но народ давил все сильнее. Даже если бы начали стрелять, толпу было не остановить.
Лица охранников, на которых напирала огромная живая масса, застыли от страха. Охрана понимала: натиска не сдержать. Шоколадного цвета поезд плавно подошел к платформе, и возбужденная толпа разочарованно охнула. Окна запотели, разглядеть что-то через них было невозможно, но отовсюду торчали руки, нога, узлы и баулы. Пассажиров набилось как огурцов в бочке.
— Так мы никогда отсюда не уедем. Не выпускай мою руку, что бы ни случилось. Мы обязательно сядем, — сказал я, крепко сжав руку сестры.
