Нацуо Кирино - Гротеск
— Сколько еще до Чунцина?
Я не мог ответить — у меня не было часов. Однозубый мужичонка тут как тут:
— Еще часа два. Там тоже знаешь какая толпа. Опять полезут. Что поезд, резиновый, что ли?
— А что делать-то? Куда им деваться? В деревне сидеть? Зубами от голода щелкать и думать, будет завтра что пожрать или нет? Ждать у моря погоды? Уж лучше здесь, — заявил прыщавый.
Я думал так же. В поезде, конечно, был ад, зато впереди новая жизнь — большой город. Свобода. Заработаешь денег — и свободен. А в деревне как их заработать? Правда, Цзянь Пину захотелось еще больше свободы, свободы в другой стране, и он погиб. Но набившиеся в поезд люди, оказавшись в таких диких условиях, все равно были готовы на все, лишь бы не возвращаться в деревню.
Я вдруг услышал журчание. Ехавшие с нами деревенские девчонки смущенно хихикали. Одна, взятая подружками в кольцо, справляла нужду в ту самую банку, из которой пила чай.
— Вот и «Нескафе» пригодилось, — засмеялась сестра.
— Ты как?
Сестра повернула бледное личико к окну, в которое был виден кусочек неба. Я понял, что ей приспичило, и, не зная, как поступить, посмотрел на закрытую дверь уборной.
— Хочешь?
— Ну нет! Двадцать юаней! С ума сойти. Нам еще столько ехать… Мы так все деньги потратим. А эти гады на нас будут наживаться, — проговорила она, стиснув зубы.
— И что делать?
— На пол будем.
Ничего другого не остается, подумал я, глядя в потолок. Уже темнело, но горела всего одна желтая лампочка. В сумерках особо никто и не заметит. Сестра тихонько пустила струю. Чтобы отвлечь от нее внимание, я обратился к стоявшему у меня за спиной беззубому:
— А в Чунцине можно что-нибудь поесть купить и воды?
— Ну ты даешь! — хмыкнул мужичонка. — Как ты потом в поезд влезешь? Поэтому все с собой что-нибудь взяли.
— А попить никто не даст?
— Дам, — услышал я и с надеждой обернулся. Мужик в залатанной маоцзэдуновке встряхнул грязную пластиковую бутылку, наполненную водой. — Десять юаней.
— Что так дорого?
— Тогда гуляй. От себя, можно сказать, отрываю, а он еще ломается!
— Десять — за двоих! — отрезала сестра. Я с удивлением посмотрел на нее.
— Ладно, пейте. Черт с вами!
Услышав, как мы договариваемся, стоявшая в конце прохода женщина протянула нам крошечный мандарин:
— Купите и у меня за десятку!
— Водички попьем и подумаем, — холодно ответила сестра.
Женщина цокнула языком.
«Бедняжка, — подумал я о сестре, — пришлось справлять нужду на людях». Но похоже, ей уже было все равно — она сделала безразличное лицо, глаза ее сверкнул и. Взяв бутылку, сестра стала пить, задрав голову и показывая белое горло. Напившись, передала бутылку мне и шепнула:
— Мне хватит. Пей, не стесняйся. За десять-то юаней.
— Правильно.
Удивительно! Сестра менялась прямо на глазах. Я поднес бутылку ко рту — вода оказалась теплой и отдавала ржавчиной. Но у меня целых полдня во рту не было ни капли. Я пил и не мог остановиться. Пока не услышал злобный крик:
— Стой! Хватит!
Но я притворился дурачком:
— В чем дело? Это моя вода.
Вокруг засмеялись:
— Ну и продавец!
— Деньги давай! Быстро!
Я достал из кармана нашу наличность — перетянутую резинкой пачку бумажек. Народ сразу оживился, шум поднялся такой, что по ушам ударило. Конечно, мне не хотелось светить деньги перед чужими, но что тут сделаешь, когда стиснули со всех сторон?
Вытянув шеи, все уставились на мои руки. Я перебирал деньги дрожащими пальцами и никак не мог отсчитать десять юаней. Дело не только в том, что на меня смотрели столько людей, — в деревне мне ни разу не приходилось отдавать кому-то такую кучу денег. Сестра громко сглотнула. Видно, ей тоже было не по себе.
За несколько глотков воды — такие деньги! У меня это не укладывалось в голове. Еще неизвестно, откуда он ее взял, эту воду. Может, из лужи. Ну что за люди! Но мы получили хороший урок. Потому что это было только начало. Мы ехали в большой город, где нам предстояло увидеть и услышать много удивительного. Я до сих пор помню, как, попав в Японию, выходил из себя, видя, как люди без раздумий и сожалений бросают деньги на ветер. Мне хотелось крикнуть им: «Что вы делаете, черт побери?!»
Я отсчитал десять бумажек по одному юаню, и, пройдя через несколько рук, деньги в конце концов дошли до продавца воды. Он с ненавистью выкрикнул:
— Ишь ты, деревенщина! Разбогатели! Сволочь! Надо было с тебя больше содрать!
Женщина, которая пыталась сплавить нам свой мандарин, тут же стала насмехаться над ним:
— Ну ты и жлоб! Чего набросился на парня? Кто же так торгует? По котелку себе постучи, совсем не варит. Может, лучше соображать станешь.
Все захохотали.
— А эта парочка неплохо запаслась! Юаней пятьсот, наверное, — объявил на весь вагон Однозубый.
Народ одобрительно загудел. Те самые четыре девчонки уставились на нас, открыв рты.
— Послушай, ну что ты болтаешь? — сказал я, но Однозубый только хмыкнул и поглядел на меня как на идиота.
— Жизни не знаешь. Ну кто так делает? Деньги надо было по разным карманам распихать. И никому не показывать.
Вот-вот. Люди вокруг — их это совершенно не касалось — согласно закивали. А Однозубый продолжал издеваться:
— Сразу видно, из деревни. Ты вообще о кошельках слышал? В деревне невест не хватает? В город решил податься?
— Сам ты деревенщина! Олух! Ты хоть моешься когда-нибудь? Ванну когда-нибудь видел? Может, у вас дома уборная прямо на полу? И убери свою грязную лапу с моей задницы! — набросилась на Однозубого сестра.
По вагону прокатилась волна хохота. Однозубый сделался красный, как свекла, и опустил голову.
— Здорово ты ему врезала, Мэйкунь. — Я сжал сестре руку.
— Нельзя давать им спуску, Чжэчжун! Скоро они перед нами стелиться будут. Мы станем звездами, все будут нами восхищаться. Разбогатеем.
Сестра говорила уверенно и для большей убедительности ткнула меня локтем в бок.
Сестра у меня была сообразительная, с сильным характером. Я за ней был как за каменной стеной. Но Мэйкунь больше нет. А я оказался один в незнакомой стране. В Японии. Поймите, как я растерялся, как тяжело мне пришлось.
— Ну так вы берете мандарин или нет? — послышался голос женщины, устроившей выговор продавцу воды.
— Нет, пока не надо.
— Горло пересохнет — скажите. У меня много.
— Спасибо.
— А пирожков не хотите? — послышалось в другом конце вагона. — Десятка штука. Попили, а теперь, может, закусите? Проголодались, наверное.
От слова «пирожок» у меня громко заурчало в животе. Стоявшие рядом засмеялись. Один дядька средних лет, обернувшись, с насмешкой произнес:
— Ого! Запел, запел живот. Жрать просит.
После путешествия в переполненном автобусе мы с сестрой собирались закусить и немного отдохнуть на станции, однако, увидев толпу, поняли, что об этом нечего и думать. Поэтому мы не пили и не ели двое суток. Все смотрели на нас. Сестра держалась совершенно спокойно, не показывая вида, что голодна. Парень с пирожками заголосил во все горло:
— Вкусные, из просяной муки! Мамаша испекла. Она у меня мастерица по этой части. Сахара и фасолевой начинки не жалеет. Вам на двоих десяток в самый раз будет. За девяносто юаней уступлю.
Я горько усмехнулся. Девяносто юаней — столько я зарабатывал за три месяца. Оказывается, весь мой труд стоит десяток пирожков. Это уже слишком!
— Ты что?! Я два пирожка за пять цзао брал. А здесь в тридцать раз!
В одном юане — десять цзао. Пять цзао — примерно десять иен. Парень молчал, возразить было нечего. Пассажиры гудели, с удовольствием следя за нашими переговорами. Еще бы! Не каждый день увидишь чудаков, севших в поезд без еды, без воды, зато с полными карманами денег.
— У тебя совесть есть? Спекулянт! Видишь, что мы голодные? Нажиться хочешь? — запротестовал я.
Вдруг все притихли, и я услышал сзади низкий голос:
— Ничего не поделаешь, старичок. Проголодался — надо платить. Иначе ничего не получишь. Ты покупаешь, он продает и на этом зарабатывает. Отношения спроса и предложения. Капитализм.
Это был тот самый полууголовный элемент. Посидел в уборной и вздумал меня поучить. Скотина! Я был вне себя. Стоявшая на соединительной гармошке между вагонами сильно накрашенная женщина лет двадцати восьми — тридцати, поддакнув этому типу, насмешливо хихикнула. Она крепко вцепилась в руку пристроившегося рядом парня, так и липла к нему.
— Ты не покупаешь — другой покупатель найдется. Дай-ка мне пять штук. Тридцать юаней.
— Сорок пять.
— Тридцать пять.
— Сорок два.
— Тридцать семь.
Они быстро договорились через мою голову. Продавец скорчил недовольную физиономию, но в конце концов согласился. Не теряя времени даром, женщина достала из пластикового пакета золотистые пирожки и разделила их с парнем. Пирожки в самом деле выглядели аппетитно, хотя, как мне показалось, порядком пострадали в давке. Мой живот снова запел свою песню. Сестра молча смотрела в пол.
