Джон Сирлз - Экзорцисты
– Я обещаю, – сказала я с полнейшей искренностью. – Я не стану читать книгу. Ни единого слова.
– Ты моя хорошая девочка. – Она снова убрала волосы от лица и вытерла слезы. – Я знала, что могу на тебя рассчитывать. А теперь, Сильви, мне нужна твоя помощь в другом деле. После того, что произошло с Роуз и книгой, твой отец будет очень расстроен, когда вернется домой. И мне бы хотелось, чтобы одним поводом для огорчений у него было меньше.
Мы долго сидели рядом, тишину нарушало лишь наше дыхание, чириканье птиц и шорох бегающих белок. Маме больше ничего не нужно было говорить; я знала, о чем она просит. И хотя мне ужасно хотелось отказаться, другая часть моего сознания – та, что мечтала порадовать маму, та, что с таким упорством использовала мой ум для решения любых проблем, – уже начала обдумывать, что следует сделать. Мне потребовалось совсем немного времени, чтобы прийти к самому очевидному решению. Я встала, сказала маме, что сейчас вернусь, потом вошла в дом и стала спускаться в подвал.
Когда я потянула за свисающий с потолка шнур, загорелась лампочка, осветив закрепленный на стене топорик, книжную полку, закрывающую нишу, письменный стол отца в центре и пустое пространство, где раньше стояло мамино кресло-качалка, теперь находившееся в гостиной, куда его перенесли для Пенни. Я подошла к письменному столу и вытащила ящик. В нем, как и много лет назад, лежали потускневшие инструменты, связанные резиновой лентой. Я взяла инструмент для удаления зубных камней и щипцы и с их помощью согнула кончик инструмента так, что он стал напоминать рыболовный крючок. Затем нашла мамину корзинку для вязания и взяла клубки ниток.
Когда я снова вышла из дома, мама продолжала сидеть на ступеньках, переворачивая страницы рукописи Сэма Хикина. Она подняла голову, чтобы узнать, что я собираюсь делать. Я отодвинула фанеру и заглянула в темный колодец. Мне почти сразу удалось разглядеть Пенни, плавающую лицом вниз в воде. Я стала опускать свою импровизированную удочку, описывая «крючком» восьмерки. Рука, рукав, прядь рыжих волос – я рассчитывала, что крючок зацепит какую-то часть куклы. Дважды мне сопутствовал успех, но когда я тащила Пенни наверх, ее вес всякий раз оказывался слишком большим и кукла соскальзывала с крючка.
Чтобы нить не разорвалась и не соскочил крючок, я вытащила нить обратно – сложила ее втрое, завязала страховочные узлы и тщательно их проверила. После того как я снова бросила крюк вниз и начала водить им взад и вперед, у меня возникло ощущение, которое бывает у рыбака, поймавшего крупную рыбу. Я стала осторожно поднимать свою добычу. Чем ближе была кукла, тем громче становился шум бегущей с нее воды. Я продолжала наматывать нить между ладонью и локтем, пока мне не удалось другой рукой подхватить Пенни.
Мама отложила рукопись Хикина и присоединилась ко мне у колодца. Она смотрела, как я бросила куклу на землю. Вода стекала с нее, и тоненькие ручейки огибали мамины тапочки и мои теннисные туфли.
– Вот, – сказала я, стряхивая воду с одежды, – то, что ты хотела.
Мама посмотрела на Пенни – несколько мертвых листьев застряли в ее волосах, но в остальном она выглядела так же.
– Благодарю тебя, Сильви. И я тоже сожалею.
– Сожалеешь? – сказала я.
– Твоя сестра была права. Твой отец и я – мы старались не подпускать вас с Роуз к нашей работе. Но прошло время, и я поняла, что у нас ничего не получилось.
Упоминание о Роуз и о том, что она сказала перед отъездом, заставило меня вспомнить о печали и собственной вине.
– Вчера вечером ты сказала, что сначала им не верила, – начала я, чтобы сменить тему.
– Кому не верила?
– Той паре из Огайо. Энвистлам. Когда я пришла к тебе в комнату, ты сказала, что не поверила в то, что они рассказали про куклу. А чему ты веришь теперь?
Мама тяжело вздохнула, глядя, как вода стекает с Пенни; казалось, кукла впитала в себя столько, что ручеек никогда не высохнет.
– Я плохо к ним относилась, – сказала она. – Тут не может быть сомнений. Но по письмам, которые они присылали, у меня сложилось впечатление, что это супружеская пара, горюющая о гибели своей дочери и лелеющая несбыточные надежды. Так я и сказала твоему отцу.
– Но тогда зачем вы туда поехали?
– Сначала им казалось, что кукла странным образом принесла надежду в их жизнь. Но через какое-то время они написали, что ее присутствие оказывает разрушительное воздействие.
– Что именно они имели в виду? – спросила я.
И вновь мама вздохнула. Она никогда не любила говорить о таких вещах, в отличие от отца, и я боялась, что она не ответит. Однако она продолжила рассказ:
– Разбитые тарелки и зеркало. Пожар в магазине под их квартирой. Но еще больше их пугало странное непреходящее ощущение катастрофы, наполнявшее дом. В конце концов твой отец убедил меня, что мы должны их навестить и попытаться помочь. Но с того самого момента, как вы с Роуз уехали в кино, у меня возникло такое же ощущение, как при чтении писем Энвистлов: эта пара подавлена страшным горем. Сначала мое мнение основывалось только на предчувствиях. Но подробности их жизни это подтвердили. Их дочь умерла три года назад, но когда Энвистлы показали нам ее спальню, она была такой же, какой девочка ее оставила, от заколок для волос до лежавшей в корзине для грязного белья одежды. Миссис Энвистл рассказала, что большую часть ночей она провела здесь с куклой на руках, а не в своей спальне, рядом с мужем.
– Значит, они лгали, когда рассказывали о вещах, которые делала Пенни?
– Ну, не совсем так. Скорее делились с нами той правдой, которую придумали для себя. В некотором смысле это не слишком отличается от того, что делают другие. Их правда состояла в истории, которую они сочиняли вместе в течение трех лет, прошедших после их ужасной потери, – они постоянно добавляли новые детали, пользуясь любой возможностью для поддержания своей веры. Ты поймешь, когда станешь старше, Сильви, возможно, не на таких крайних примерах, что наступает время, когда намного проще себя обмануть, чем принять неприятную реальность. Ты меня понимаешь?
Я кивнула.
– А что относительно… – Я замолчала, мне хотелось сказать: оторванных ног моих лошадей, исчезнувшей в ту ночь куклы с кресла и того, что она оказалась в твоей постели. Но вместо этого я спросила: – А как же разбитая посуда и треснувшее зеркало? И пожар?
Мама не могла найти объяснения этим фактам, заметив, что посуда и зеркала часто бьются. Что же до пожара, магазин «Подержанные товары Дракеттов», расположенный на первом этаже, показался маме слишком загроможденным разными вещами, когда она заглянула в витрину.
– Старые вещи, которыми был набит магазинчик, могли легко загореться от любой искры.
Наконец поток воды из куклы стал ослабевать. Мне хотелось задать множество вопросов, но я выбрала только один.
– Когда мы постучали в дверь, у папы на руке была кровоточащая царапина. Что случилось?
– Ну, тут нет никакой тайны. Мистер Энвистл показывал твоему отцу куски разбитого зеркала, которые он держал в пластиковой сумке. Отец порезался.
– Понятно, – сказала я.
– Я знаю, что ты думаешь, Сильви.
– Правда?
– Да. Могу спорить, тебе непонятно, почему, если я не верила в то, что они рассказывали про Пенни, я согласилась с отцом и мы забрали куклу из их дома?
Она не ошиблась, я думала именно об этом.
– Не имело значения, верю я им или нет. Они хотели, чтобы куклу унесли из дома, и это казалось самым разумным решением – естественным, добрым поступком, – чтобы помочь им нормально жить дальше. К тому же папа им поверил. Такое случалось уже не раз. Он видит многие вещи не так, как я. Когда мы молились вместе с ними, он почувствовал, что дверь внутри той квартиры открылась. Вот почему он просил меня никого не подпускать к кукле до тех пор, пока мы не вернемся домой. В особенности он не хотел, чтобы вы с Роуз к ней приближались… – Мама замолчала. – К кукле, как заметила твоя сестра. Наверное, мне следует отказаться от привычки так ее называть.
На этот раз упоминание Роуз привело к тому, что я попыталась представить сестру на пассажирском сиденье и папу за рулем. И тяжелое молчание в машине, которая мчится к границе штата Нью-Йорк и школе, расположенной еще дальше. «Может быть, Роуз права, – подумала я. – Может быть, любое место лучше, чем наш дом, если учесть, какие странные вещи здесь происходят».
Глядя на куклу и размышляя о том, что мама говорила о ее безобидности, я не удержалась и сказала:
– Мне все равно не нравится, что Пенни где-то рядом. Не нравится, когда она сидит в твоем кресле. И совсем не нравится, когда оказывается в твоей постели. К тому же мне не нравится, что ее фотография оказалась в газете. Дети в школе, люди в городе – все знают, что здесь происходит, мама. Они сломали наш почтовый ящик и перевернули мусорные баки, чтобы показать, как они к нам относятся.
