Джон Сирлз - Экзорцисты
– Давай поговорим с ними еще раз. Убедим не делать этого…
– Слишком поздно, Сильви. В особенности если учесть, что с самого начала их старалась переубедить ты. К тому же это не так неожиданно, как кажется. Папа давно задумал меня туда отправить. Он нашел для меня место и только ждал, когда я совершу ошибку. Но оказалось, что мне и не нужно. Ты все сделала за меня. Наверное, мне следует тебя поблагодарить, ведь в любом другом месте мне будет лучше, чем здесь.
Внизу пронзительно зазвонил телефон. Должно быть, кто-то быстро взял трубку, потому что после второго звонка все стихло.
– Я не хочу, чтобы ты уезжала, – сказала я сестре.
Роуз попыталась закрыть чемодан, но в нем было слишком много вещей. Она вытащила глобус и часть одежды и отбросила в сторону. После этого я помогла ей, присев на чемодан сверху.
– Нет, хочешь, Сильви, – сказала она, когда оба замка защелкнулись один за другим. – Ты просто еще не знаешь. Без меня жизнь здесь станет заметно спокойнее.
– Но когда я тебя снова увижу?
– Это вопрос к маме и папе. Могу спорить, они скажут, что нужно подождать до тех пор, пока я не исправлюсь. Ведь они все время говорят обо мне глупости. В любом случае позволь дать тебе совет: ты помнишь про их любимое правило – мы можем им рассказывать обо всем?
Я кивнула.
– Не верь в него.
Она застегнула последний ремень, показывая, что разговор закончен, встала и пошла к двери. Должно быть, она хотела остаться на несколько минут одна, но я задержалась еще немного, глядя на маленькую спальню, в которой уже не чувствовалось присутствия Роуз.
– Знаешь, что я тебе скажу, малявка? Я всегда знала, что ты умная. Но ты еще и очень смелая. Бросить куклу в колодец!
Сейчас, сидя на набитом чемодане, я не чувствовала себя смелой. Пожалуй, глупой. Но какой смысл говорить об этом сестре? Когда я встала и прошла мимо Роуз в коридор, мне хотелось ее обнять. Но мы с ней уже давно не обнимались, и я не знала, как она на это отреагирует.
– Мне жаль, что я все испортила, – вместо этого сказала я.
Роуз отвернулась и посмотрела на чемодан, которым мы пользовались вместе во время путешествий с родителями.
– Не беспокойся, малявка. Ты не во всем виновата. А теперь оставь меня одну, чтобы я могла здесь закончить.
Я не хотела, но молча повернулась и ушла в свою комнату. Оказавшись там, я присела на край кровати, рассеянно поглаживая мягкие перья последней уцелевшей лошадки. И все это время думала о Пенни в колодце. Несмотря на желание мыслить рационально, я все еще опасалась, что кукла оказывает на нас влияние, хотя лежит в холодной темной воде.
Бум-бум-бум — я слышала, как сестра тащит чемодан вниз по лестнице. Я должна была предпринять еще одну попытку, чтобы не дать ей уехать. Но, когда я подошла к окну и увидела возле дома автомобиль с открытым багажником, я поняла, что обратной дороги нет. Отец и мама стояли у дороги и изучали содержимое почтового ящика, который какая-то машина сбила с шеста. Мусорные баки были тоже перевернуты, но родители не обращали на них внимания. Я смотрела, как отец поднимает почтовый ящик, осматривает покоробленные стенки и помятый красный флажок, который продолжал вращаться. Отец попытался повесить ящик на место, но он покачался и снова упал. Отец раздраженно пнул его ногой.
Затем открылась входная дверь, из дома вышла Роуз, стащила чемодан с крыльца и понесла его к машине. Несмотря на больную спину, отец подошел к ней, взял чемодан и засунул в багажник. Когда он собрался сесть за руль, мама достала из кармана кофточки конверт и протянула Роуз. Сестра стала отказываться, но мама настояла на своем и засунула его в карман Роуз. А потом сделала то, что побоялась сделать я, – обняла Роуз и прижала ее к себе. Но сестра не ответила, продолжая стоять, словно застывший обезглавленный шест от почтового ящика.
Дальше все произошло быстро: Роуз села в машину и пристегнула ремень. Отец последовал ее примеру и дал задний ход. Когда машина выкатила на подъездную дорожку, я помахала рукой сестре, мне очень хотелось, чтобы она подняла голову, посмотрела на меня и помахала в ответ. Но этого так и не произошло, хотя я продолжала махать даже после того, как «Датсун» выехал на улицу и умчался прочь.
Я еще долго стояла и смотрела на пустую подъездную дорожку, а мама задержалась на лужайке, глядя им вслед, словно надеялась, что они вернутся. Я видела маму плачущей только в тех редких случаях, когда она вспоминала о смерти своего отца. Но сейчас она вытирала слезы. Я больше не могла этого вынести, вернулась к своему письменному столу и начала сортировать отломанные лошадиные ноги. Наконец мне удалось разложить их в ряд, приготовив к необычной хирургической операции, к которой я уже начала привыкать.
Мне потребовалось несколько часов, чтобы все приклеить. И все это время в голове у меня роились вопросы о Роуз и о том, когда она вернется. Расставив лошадок по местам на полке, я вдруг сообразила, что тишину в доме нарушают только тиканье часов и звонки телефона. Я вышла из комнаты, заперла за собой дверь и прислушалась, пытаясь понять, где находится мама. Так ничего и не услышав, я спустилась на первый этаж. Распахнув входную дверь, я увидела, что мама сидит на крыльце в том же халате и тапочках, у нее на коленях лежит толстая стопка белой бумаги, а в глазах стоят слезы.
Я вышла из дома и села рядом. В туманном воздухе у нас над головами чирикали птицы, на березах резвились белки. Я посмотрела в усталое мамино лицо. Казалось, бегущие по ее щекам слезы способны смыть синеву вен под ее кожей.
– А где находится школа Святой Иулии? – спросила я после долгой паузы.
Мамины волосы выбились из-под шпилек и торчали в разные стороны, как солома. Она отбросила их в сторону.
– Твой отец назвал мне город. Но мой разум – ну, в последнее время у меня все как в тумане… Я ужасно устала, и мне как-то не по себе. Но это симпатичное место в сельской местности штата Нью-Йорк, где помогают таким людям, как Роуз, девушкам, у которых возникли разные проблемы. Твой отец разузнал о школе и обо всем позаботился. Если бы я чувствовала себя лучше, возможно, мне бы удалось удержать его – у меня ведь получалось последние несколько месяцев.
– Когда она вернется?
– Я не знаю, Сильви. В некотором смысле это зависит от нее самой.
Мама посмотрела на пустую подъездную дорожку, продолжая придерживать рукой толстую пачку бумаги, лежавшую у нее на коленях. Когда я спросила, что там, по ее щекам снова покатились слезы. Я протянула руку и погладила ее по спине, чувствуя выступающие позвонки. Наконец мама вздохнула и рассказала мне, что сегодня утром она проснулась и решила, что должна бороться со своей усталостью. Она встала, чтобы приготовить завтрак. Но она так долго пробыла в спальне, что ей захотелось сначала посмотреть на солнце. Когда она открыла входную дверь, то увидела сломанный почтовый ящик и перевернутые мусорные баки.
– Я вышла на улицу и подобрала часть мусора, а потом подняла почтовый ящик и обнаружила, что внутрь кто-то засунул рукопись. Ее принес репортер, которого твой отец пустил в нашу жизнь.
Из дома донесся телефонный звонок, который показался мне криком о помощи.
– Взять трубку?
Мама покачала головой, отмахнулась и посмотрела на заголовок, украшавший первую страницу. Я прочитала: «Помощь одержимым: необычная профессия Сильвестра и Роуз Мейсон». Сэмюель Хикин.
– Твой отец, – продолжала мама, когда телефон перестал звонить, – рассчитывал, что сумеет убедить этого человека опустить некоторые подробности, которые он ему сообщил, когда они выпивали после того, как официальное интервью закончилось. Но Сэм – мистер Хикин, я хотела сказать – уже закончил книгу и не собирался менять ни единого слова. Книга будет напечатана через несколько месяцев. Точнее, в сентябре. Вчера Хикин собирался отдать рукопись папе, но в последний момент струсил – так мне кажется – и оставил рукопись в нашем почтовом ящике, после того как отец его выгнал. А потом кто-то сломал ящик.
– Откуда ты все знаешь? – спросила я.
На мамином лице промелькнуло странное выражение: ее глаза широко раскрылись, и у меня возникло ощущение, что она сказала больше, чем собиралась. Она открыла рот, чтобы ответить, но тут снова заверещал телефон. И я опять спросила, не следует ли ответить.
– Рано или поздно я возьму трубку. Но он еще перезвонит.
– Он? Кто звонит?
– Ну, я не имела в виду он. Нам многие звонят. Другие репортеры, которые хотят взять у нас интервью. А еще люди, называющие себя организаторами лекций, они предлагают нам выступить в самых разных уголках страны. Я уже не говорю о незнакомцах, которым нужна помощь. Но есть один человек, который отличается особой настойчивостью. Он уже давно добивается нашего внимания. Но хватит об этом, – добавила мама, глядя на меня блестящими глазами. – Гораздо важнее другое, Сильви. Я хочу, чтобы ты обещала мне, что никогда не станешь читать эту книгу, даже после того, как она будет опубликована. Хикин теперь плохо думает о твоем отце. И кто бы ни был виноват – твой отец или я, – я не хочу, чтобы ты прожила свою жизнь, разочаровавшись в отце, который очень тебя любит и готов на все ради тебя.
