Андрей Троицкий - Черный Бумер
Господи, что же делать? И выхода нет, двери заблокированы. Да и выскочить из машины, идущей на бешеной скорости, это тот же смертный приговор. Только сейчас он понял, что тачка давно свернула с трассы на какой-то проселок, дорога идет лесом, в свете фар виднеются стволы деревьев и придорожный кустарник. И вспомнил человека, сидевшего рядом. Он приходил на репетицию, представился журналистом, а потом, когда Поветкин поймал молодого человека на вранье, заявил, что он знакомый Лары Демидовой. Вот оно как… Этот тип давно готовил похищение, примеривался. Матерый преступник, профессиональный убийца.
— Куда вы меня везете? — мертвеющими губами прошептал Поветкин. — И зачем?
Машина чуть сбавила ход, водитель снял с головы картуз, врубил свет в салоне и оглянулся назад. За рулем сидела Лариса Демидова. Сердце Поветкина провалилось в левую пятку, а потом подскочило, застучав у самого горла.
— Это вы Ларочка? — Поветкин хотел улыбнуться, но лицо свело судорогой. — Надо же…
— Ты хотел уединиться со мной, — сказала Демидова. — Сейчас у тебя будет эта возможность. Любовничек хренов.
— Я ничего такого не хотел. Я поддался случайному порыву страсти…
Свет погас. Дима ткнул режиссера пистолетом так, что тот охнул от боли. Поветкин прижал руки к лицу и тихо застонал. Воображение уже нарисовало картину скорой расправы. Он с простреленным брюхом валяется в придорожной канаве. Поветкин еще жив, он держится за живот, разорванный пулями, запихивая в себя вылезающие наружу кишки. Он плачет, просит о помощи. Но никто не слышит. Вокруг ни души. Только луна с темного неба наблюдает за его мучительной агонией.
Или убийцы посчитают такую смерть слишком легкой? И тогда его оскопят… И оскопленного, избитого до полусмерти, бросят в ту же канаву. Но сначала Лариса снимет с себя туфельку и ее острым каблучком выдавит Поветкину глаза. Один за другим. Раз, два… Бабы — самые жестокие существа на свете. Они способны на такое, что побоится сделать самый крутой жестокий мужик. Поветкин застонал громче, мысли и жуткие образы окончательно перепутались в голове. Машина остановилась.
— Снимай пиджак, — прошипел Дима.
— Что? Как вы сказали?
Оглушенный страхом, Поветкин не сразу понял, чего от него хотят, а когда понял, долго путался в рукавах пиджака, стягивая его с себя. Режиссер почувствовал, что преступник ловко обмотал его запястья бельевой веревкой, затянул узел и прошипел в ухо:
— Ну, выходи, тварь. Чего вылупился? Шевели поршнями.
***Элвис лежал на верхнем ярусе нар и разглядывал фотографии, сделанные в ту пору, когда он проходил службу по контракту в Чечне. Вот, вытянувшись во весь свой прекрасный рост и повесив автомат на грудь, стоит сержант Митрофанов, он же Буратино. Вот присел на край железнодорожной платформы рядовой Паша Замотин, внешне он очень похож на Бобрика. Только моложе. И уже никогда не состарится. Вот греется у печки лейтенант Мазаев, человек, у которого был ответ на все вопросы. Он самый умный и самый скучный офицер, которого Элвису довелось встретить в армии. Точнее, был умным. Все в прошедшем времени. Вот медсестра Марина Бояркина, блондиночка с роскошными формами, тогдашняя любовь Элвиса. Говорили, что она выскочила замуж за одного полкана, родила двух мальчиков и теперь живет где-то под Читой.
В тюремной камере вырубили верхний свет, оставив включенной лампочку над дверью. Отбой. Элвис сунул фотографии под подушку, подложив руки под голову, он смотрел в темноту и вспоминал товарищей, с которыми его свела война. Когда же это было? Четыре года назад? Или пять? Или все сто? Тогда в Гудермесе задержалось чудесная пора бабьего лета, пахло прелыми листьями, отгоревшими пожарами и угольной пылью. Роту десантников по воздуху перебросили туда из Моздока. Задача взвода под командованием лейтенанта Мазаева, где служил Элвис, сменить сводный отряд транспортного ОМОНа, отправленный на переформирование, и до наступления зимы сопровождать поезда по маршруту Гудермес — Грозный.
Поезда ходили от случая к случаю, когда сформируют эшелон, а телячьи и пассажирские вагоны набьют шерстяными одеялами, армейскими палатками, консервами, носильными вещами и прочей хренью. Военные грузы поездами не перевозили. В наследство от милиционеров досталась половина небольшого железнодорожного склада на краю станции. Приземистая постройка с толстыми стенами, сложенными из красного кирпича, и двускатной железной крышей, изрешеченной автоматными очередями. Отдельный вход на двор, вдоль стен два десятка железных коек, посередине помещения печка, сделанная из железной бочки. Бетонный пол застелен десятком шерстяных ковров, которые милиционеры натаскали из разбитых снарядами ближних домов. Элвис облюбовал койку в дальнем углу, бросил на нее три матраса, накрыл их плащ-палаткой, получилось королевское ложе. Роту потрепало в боях под Бамутом, потом были два месяца переформирования в Моздоке. Элвис думал, он был готов к тому, чтобы снова оказаться на переднем крае, а вышло что-то вроде курорта.
Тем вечером, как сейчас в СИЗО, Элвис валялся на кровати, смотрел в темный потолок. Чтобы не заснуть, дождаться одного местного парня, который вот-вот вернется назад с водкой, Элвис поднялся с койки, приземлился на ящик, стоявший возле печки. На ковре с другой поджав под себя ноги, расположился Мотя, рядовой второго года службы Паша Замотин. Он наводил глянец на почти готовый дембельский альбом.
— Может, поверх страниц паркетным лаком пройтись? — спросил он Элвиса. — Блестит и все такое. Солидно.
— Спусти штаны и еще мягким местом пройдись, — посоветовал Элвис. — Чтобы страницы еще ярче блестели.
Мотя поджал губы. Сегодня у него день рождение, Мотя получил посылку с домашней колбасой, сгущенкой и тремя флаконами цветочного одеколона. Колбасу разделили на две равные части, и сейчас один местный парень, бывший чеченский милиционер, побежал к земляку менять колбасу на водку. Должен вернуться с минуты на минуту.
Лейтенант Николай Мазаев развалился на ближней к печке койке. Вытащив из кармана письмо, полученное от жены неделю назад, в сто первый раз перечитывал его и, как всегда, хмурился. Все в роте, даже придурок каптер, знали, что с женой у Мазаева серьезные нелады, кажется, она снюхалась с каким-то прикинутым шпаком и собирается подавать на развод. Или уже подала. А лейтенант не может выдернуть из своего сердца эту занозу. Впрочем, все это только слухи. Какая кошка пробежала между Мазаевым и его супругой никто толком не знает.
Лейтенант сложил тетрадные листочки, засунул их в бумажник из искусственной кожи с потертыми краями. Элвис бросил окурок в печку. С восемнадцати ноль четыре бойца из взвода Мазаева заступали в караул, торчали на блокпосту у ворот, освещая прожектором ближние подступы к станции или, когда отрубался свет, пускали в темное небо осветительные ракеты. Еще один хрен получил наряд на кухню, боец Гусев попал в госпиталь с диагнозом «острая почечная недостаточность». За бетонным забором изредка постреливали, но на эту стрельбу никто не обращал внимания. На месте всего четыре бойца, считая лейтенанта и самого Элвиса. На столе, застеленном газетами, кастрюля с горячей картошкой, круг домашней колбасы, которую осталось только порубать и съесть. Только водка опаздывает…
Старшина Сергей Митрофанов, получивший прозвище Буратино, придвинув колченогий табурет поближе к печке, сосредоточенно чистил ботинки «Катерпиллар». Натянув башмак на левую руку, правой он обрабатывал гладкую поверхность кожи тряпочкой, смазанной дегтем. Рифленая подошва не скользит по льду и мокрому железу, высокие берцы, шнуровка и крючки, прорезиненная кожа. В таких прохарях не жарко летом и зимой не холодно. На вопросы, где он отхватил шикарную обувку, Буратино врет, мол, на тушенку сменял. Если откроется правда, можно загреметь под трибунал и схлопотать год дисбата, а это хуже крытой тюрьмы.
Элвис уже давно с завистью поглядывал на эти башмаки, но Буратино не хотел отдавать их ни за деньги, ни за харч. Но Элвис не отступал.
— Эй, Серега, сколько ты хочешь за это дерьмо? — спросил он. — Ну, если литрами водки?
— А? Чего? — повернув к собеседнику правое ухо, переспросил Буратино. Он часто переспрашивал.
— Я говорю, сколько водки возьмешь за эти говнодавы? Не стесняйся, называй цену.
— Нисколько, — буркнул Буратино. — Во-первых, им цены нет. В такие ботинки обут офицерский состав американской армии, — Буратино трясет в воздухе башмаком. — Во-вторых, не хочу на гражданку вернуться алкашом, последним ханыгой. Спиться тут с вами на хрен.
— Возьми деньгами.
— Что в этой вонючей дыре можно купить за деньги? Ведро козьего навоза?
Буратино, волнуясь, стал чистить башмаки с удвоенной энергией.
— Я бы на твоем месте крепко подумал, — сказал Элвис. — На днях в Грозном случай был, в батальоне морской пехоты. За мародерство солдата расстреляли перед строем. Кажется, его фамилия Комков. Командир роты приказал — и шлепнули. Пять минут на писанину — и пуля.
