Алан Уильямс - История ленивой собаки
– Это не остановит Оума, – сказал Финлейсон. – За последние четыре года он дважды пытался совершить переворот. В последний раз у него чуть не получилось, однако генерал потратил шесть драгоценных часов на ужин с одним французом в Луангпхабанге вместо того, чтобы маршировать на Вьентьян.
– Это был правый или левый переворот?
Финлейсон покачал головой:
– Ни то, ни другое, старина. Когда дело касается Оума – это абсолютно личное.
– Вы его друг? – улыбнулся Мюррей.
– Шапочное знакомство, если можно так выразиться. У нас довольно много общего, – добавил он загадочно, когда они приблизились к машине, большому пыльному «мерседесу» с сиденьями, обтянутыми сморщенной, потрескавшейся кожей. – Запрыгивайте. Здесь, дальше по реке есть французское местечко, вполне приличное для Вьентьяна.
Мюррей сел рядом с Финлейсоном, машина засвистела, как астматик, и тронулась с места.
– Итак, Оум Раттибоум помимо других войн участвует в опиумных?
Финлейсон пожал плечами и переключил скорость:
– Можно только догадываться. Никто не знает, что происходит в этой стране, даже генералы. Предполагается, что численность Королевской Лаотянской армии – пятьдесят тысяч человек. Чепуха, конечно. Хорошо, если они имеют тысяч пятнадцать. Оум и другие генералы попросту вытягивают жалованье на тридцать пять тысяч несуществующих солдат, – продолжил он, когда «мерседес», подняв клубы пыли и гравия, понесся прочь.
– Значит, их несложно подкупить?
– Подкупить? Гораздо сложнее предложить конфетку ребенку!
Когда по встречной полосе они подъехали к воротам со слонами, навстречу им пронеслась длинная черная машина с лаотянским флагом, она прошла всего в нескольких дюймах от «мерседеса», и Мюррей понял, что если бы она ехала по своей стороне, столкновения «лоб в лоб» было бы не миновать.
Финлейсон вел машину с удивительным спокойствием. «Мерседес» с грохотом мчался по рытвинам вдоль берега широкой черной реки. Немного помолчав, Мюррей сказал:
– Вы знаете миссис Жаклин Конквест?
– Жаки? Конечно! Чудесное создание, не правда ли? Бедная рыбка.
– О?
– Без воды, старина. Замужем за цээрушником, чего еще ожидать? Вы знакомы с ее мужем?
– Не разговаривали.
– Не самый привлекательный человек во Вьентьяне. К счастью, он скоро возвращается в Сайгон. Вы ведь и сами приехали оттуда, не так ли?
– Через Пномпень.
Финлейсон поднял брови:
– Не думал, что журналистов пускают в Камбоджу, особенно после того, как кто-то из вашей братии написал, что мать Сианука содержит все бордели.
Мюррей, улыбаясь, смотрел на освещенную фарами извилистую дорогу.
– По паспорту я профессор университета.
– А, да, – кивнул Финлейсон, – кажется, Чарльз Пол говорил мне об этом. Вы читали лекции во Вьетнаме в Хюэ, верно?
– Верно. Читал, писал и бунтовал.
– Что вас заставило бросить это и заняться журналистикой?
– Я не бросал. Университет бросил после наступления Тета. Они прикрыли факультет иностранных языков.
Финлейсон резко крутанул руль, чтобы объехать собаку – паршивое горбатое существо, – и на мгновение Мюррей снова очутился на улицах сырого, утреннего Хюэ: обстреливали здание университета, и Мюррей, прихрамывая, бежал зигзагами; шрапнелью ему оторвало кусок ляжки; его подсадил в джип морской пехотинец с белым лицом в звании капрала, они ехали сквозь теплый дождь, и капрал, не переставая, повторял одну и ту же молитву; кругом трещали автоматные очереди, Мюррей, истекая кровью, неловко сидел рядом; джип свернул за угол, и они увидели собаку, тощую, как гончая, под шкурой торчали ребра; она вгрызалась в живот разбухшего трупа вьетнамца в серых мокрых брюках, с отброшенной в грязь рукой; в воздухе стоял пресыщенно кисло-сладкий запах, Мюррей почувствовал привкус желчи во рту и, когда капрал, сыпля сквозь сжатые зубы пуританскими проклятьями, вскинул М-16 и пристрелил собаку одной короткой очередью, перегнулся через дверцу и выблевал в грязь.
– Вы приятель Чарльза Пола? – вдруг спросил Финлейсон, и Мюррей резко вернулся к реальности. – Как он там поживает в Камбодже?
– Живет не жалуется. Когда он с вами связался?
– Примерно десять дней назад. Сказал, вам нужно, чтобы кто-нибудь показал вам округу, помог наладить контакты, познакомил с людьми и все такое прочее.
– И поэтому прием? Мы не могли встретиться вместо этого в каком-нибудь тихом баре?
– Вечером во Вьентьяне нет тихих баров, старина. Гораздо лучше встретиться на открытом месте. Вы получили возможность познакомиться с Люком Уилльямсом и Бучбиндером, не говоря о мистере и миссис Конквест.
Впереди сквозь листву деревьев замигали огоньки, Финлейсон съехал на песчаную обочину и затормозил у низкого кирпичного здания с красной неоновой надписью: «La Cigale – Genuine Cuisine Francaise»[7]. Он пошел вперед, золотой браслет на его запястье сверкал в свете вывески, как наручники.
Внутри было тихо и на удивление безлюдно, на столах свечи, за стойкой – ряды разноцветных бутылок. Финлейсон выбрал столик в углу и начал изучать большое меню, написанное от руки.
– У них очень хорошие жареные креветки, – сказал он, – и есть удивительно хорошее вино, молодое и очень свежее.
Мюррей предоставил ему сделать заказ подошедшему официанту-полукровке и обратил внимание, что Финлейсон, как и Хамиш Наппер, с легкостью беседует на французском; и так же, как в случае с Наппером, это заставило Мюррея воспринимать Финлейсона серьезнее, не как комичного англичанина за границей, а как человека реального и тем не менее таинственного. Он заказал «Рикард» как аперитив, рыбный суп, белое вино и речных креветок, а потом откинулся на стуле, глядя на Мюррея. Солидный и самодовольный, Финлейсон занимал собой весь стул.
– Итак, вы познакомились со стариком Полом в Камбодже? Не могли бы вы рассказать, как?
– А он сам вам не рассказывал?
– Не касаясь деталей. Только самое важное. Но, я думаю, детали тоже важны, если мы собираемся полностью доверять друг другу.
– Совершенно верно. В прошлом месяце я был в Пномпене в своего рода неофициальном служебном отпуске и повстречался с ним в ресторане. Это был поздний ланч, мы были единственными европейцами в зале, и он пригласил меня выпить.
– И тогда вы доверились ему?
– Нет. Только через два дня после знакомства. Он нанял машину, чтобы съездить в Ангкорват, и пригласил меня составить ему компанию. Я согласился. – Мюррей замолчал и в который раз за последний месяц подумал о том, что легкость, с которой он принял тогда решение, возможно, доказывает, что вся его жизнь предопределена каким-то роком.
– И какое он произвел на вас впечатление?
– Жирный.
Финлейсон усмехнулся:
– Да, мой Бог, он действительно жирный!
Мюррей подумал, что Пол, возможно, самый толстый из всех, кого ему приходилось видеть. Оживший Мичелин, шины жира врезались в плохо сидящий шелковый костюм, огромные ляжки свисали со стула – пышный, болтливый гурман с козлиной бородкой и нелепым локоном над одним глазом. Говорил он эрудированно, но забавно, прерываясь звонким, почти девичьим смехом. Сначала Мюррей сравнил его про себя со смешным профессором из фарса 19-го столетия, но через два часа знакомства, когда была выпита большая часть бутылки отличного коньяка, он узнал, что Чарльз Пол воевал на стороне анархистов в Испании, был двойным агентом Свободной Франции во время войны, а через два десятилетия, во время агонии Algerie Francaise снова появился в Северной Африке, работая против OAS на секретные службы голлистов. Пол отказался уточнять, чем именно он занимается в Камбодже, но по нескольким неприкрытым намекам Мюррей понял, что он работает кем-то вроде «советника» изменчивого правителя Камбоджи. Принц Нородом Сианук – универсальный диктатор, кинорежиссер, актер, кларнетист, поэт, поп-певец, человек-оркестр в политике, который зашел так далеко, что редактировал газету оппозиции, где раз в неделю самолично атаковал себя. Мюррей одобрял Сианука и был заинтригован Полом. Он решил на несколько дней сойтись поближе с французом и поэтому согласился отправиться с ним к руинам древней столицы Камбоджи – Ангкорвату.
Финлейсон, который имел привычку прерывать беседу и надолго умолкать, увлекся супом. Мюррей покончил с «Рикард» и, пробуя вино, подумал о том, как символично, что эта идея зародилась в Ангкорвате, в джунглях, на огромном пространстве, куда с трудом проникали солнечные лучи, среди поднимающихся из разъеденных временем камней храмов, подобно великолепному Версалю. Именно здесь, отдыхая на террасе с видом на мертвое озеро, Мюррей рассказал Полу свою историю. Тогда он не придавал ей особого значения: для Мюррея это был просто интересный анекдот войны, которая была полна ими, жестокостью и абсурдом. Его история была прямым пересказом истории, поведанной Мюррею за рюмкой в одном из В-и-В баров Бангкока молодым подвыпившим американцем. Мюррей пересказал ее слово в слово, как услышал сам, но француз так сильно пыхтел и потел, что Мюррею показалось, что его не особенно слушают.
