Маша из дикого леса - Дмитрий Александрович Видинеев
«Эти люди – психи, – говорил Мотя. – Все до единого ненормальные. И выглядят они счастливыми, потому что мозги набекрень».
Грыжа с ним не спорила. Психи? Да и плевать. Она не видела ничего плохого в том, что ей комфортно среди ненормальных.
Особенно Грыже нравились «вечерние представления», где сначала проповедники доводили паству до религиозного экстаза, а потом уже в дело вступал Куннар. Во время этих сеансов члены Церкви, словно бы освобождались от каких-то оков, становились донельзя странными. Порой Грыже казалось, что в них бесы вселялись. А как ещё объяснить подобное безумие? Некоторые рыдали, кто-то входил в транс и принимался раскачиваться, мотать головой, издавать чудные звуки. А какие в это время у них были глаза! Бессмысленные, тупые. Но когда на сцену выходил Куннар, а вместе с ним и Грыжа, всё менялось. Пустота в глазах людей сменялась благоговением. Все глядели на чудотворца, затаив дыхание, как на спустившегося с небес бога. Облачённый в белый костюм Куннар садился в кресло, больше похожее на трон. Грыжа становилась рядом, а проповедники служили фоном. Включалась спокойная приятная музыка, гасились фонари на всей территории лагеря и только один прожектор освежал сцену голубоватым светом. После короткого приветствия Куннар просил подойти к нему тех, кого мучает боль. Это всегда были люди со стороны, не члены Церкви Прозрения. Их приводили специально для более качественной демонстрации возможностей чудотворца. Часто они были настроены скептически, и это только добавляло драматизма. Эти люди рассказывали о своей боли. Истории были разными. Кого-то мигрень мучала, а кто-то изнывал от боли по причине смертельной болезни. Куннар выслушивал их, а потом приступал к «исцелению». Грыжа подводила его к пациентам, он снимал чёрные очки, обхватывал голову страдальца руками и стоял так с десяток секунд. Потом отпускал и выкрикивал:
– Боли больше нет!
Толпа тут же хором отзывалась:
– Боли больше нет! Хвала Господу! Хвала чудотворцу!
Пациент в это время обычно с недоумением хлопал глазами, не в силах поверить, что боль действительно ушла. А когда он в этом полностью убеждался, принимался или громко ликовать или плакать от радости. Как правило, такой человек становился членом Церкви Прозрения, несмотря на то, что Куннар всего лишь забирал боль, не лечил.
Всё это действо снималось на камеру и позже транслировалось на местном телевидении. Ежедневно целых два часа на городском телевизионном канале шли передачи о Церкви Прозрения. Проповеди. Интервью с исцелёнными, которые превозносили чудотворца Куннара до небес. Репортажи о жизни Церкви, её деяниях и благотворительных акциях. Картинка была идиллическая, и Грыжа быстро перестала удивляться, почему так стремительно пополняются ряды последователей Церкви. На агитацию тратилось много сил и средств. В местной типографии печаталась специальная литература, которую сектанты распространяли бесплатно и навязчиво. В здании городского кинотеатра часто проходили открытые семинары. А тех, кто выступал против Церкви, или подкупали, или находили более радикальные способы заткнуть им рты.
Грыже очень быстро убедилась: вывеска «Территория добра» на въездных воротах в лагерь – лживая. Добром тут и не пахло. Счастье на лицах сектантов было сродни эйфории наркомана, принявшего дозу. Проповедники учили любить только членов Церкви, а ко всем остальным относиться, как к врагам, которых, впрочем, можно завербовать. Рушились семьи. Матери начинали презирать своих детей, отказывающихся вступать в секту. Дети – матерей и отцов. Видя всё это, Грыжа не раз вспоминала слова: «Всё не то, чем кажется».
Впрочем, её такой расклад очень даже устраивал. В вывеске «Территория добра» ей иногда виделось «Территория Грозы». Она как-то с иронией сказала об этом Куннару, и тот одобрительно кивнул:
– Так и есть, Галина. Это территория Грозы. Но об этом знаем только мы с тобой и ещё несколько человек. Каково хранить такую тайну?
Она тогда коротко буркнула «нормально», хотя на самом деле её распирало от гордости. Хранить такую тайну, быть её частью – это лучшее, что с ней случалось. Именно тайна делала её пастухом среди тупых, ни о чём не подозревающих овец. И после того, как излечилась от алкоголизма, она часто припоминала Куннару его обещание открыть для неё дверь в Мир Грозы. Тот отвечал, что ещё не время, но уже скоро.
Что ж, скоро так скоро. Грыжа могла и потерпеть. Ей вообще теперь казалось, что впереди у неё целая вечность, словно она была бессмертной. И в середине декабря это «скоро» наступило, Куннар сдержал слово.
В тот вечер паства как обычно собралась на проповедь. На улице было довольно тепло, с крыш капало. Двое проповедников на сцене бойко, даже агрессивно, вещали о том, что всем, кто выступает против Церкви Прозрения, Бог уготовил незавидную участь, что их души уже разъедает скверна. Люди в толпе то гневно мычали, то одобрительно кивали. Примерно через час проповедники закончили, и на сцену вышел Куннар в сопровождении Грыжи. Заиграла спокойная музыка, погасли фонари. Всё было как обычно. Для Грыжи такие представления уже стали привычными, и под прицелом трёх сотен пар глаз чувствовала себя вполне комфортно. Она ни на секунду не забывала, что глядят на неё безвольные овцы, а потому и не тушевалась. Глупо пастуху нервничать перед своим стадом.
Впрочем, были тут и звери дикие – Мотя с Серёжей. Они стояли в сторонке, возле здания типографии. Грыжа была рада, что эти двое вместе с ней покинули деревню. Мотя согласился сразу, заявил, что смена обстановки ему не помешает. После письма от дочери он стал довольно апатичным. Не спорил, соглашался со всем, чего бы Грыжа ни сказала. А Серёжа поначалу уезжать не хотел, пришлось уговаривать. Он взял время на раздумье и явился в Церковь Прозрения уже когда Грыжа излечилась от алкоголизма. Серёжа объяснил своё решение просто: «С тобой и Мотей веселее». По настоянию Грыжи им выдали хорошие квартиры в здании, где проживали особо приближённые Куннара.
После
