Джек Кертис - Заколдуй меня
Паскью выпил еще немного, потом еще, подумал о домике в Тоскане, о здоровом образе жизни. И внезапно пожалел, буквально пришел в отчаяние от того, что не спросил у Карен имена ее дочерей. Усталость подступала потрескивающими где-то в затылке электрическими разрядами. Он подумал: «Я знаю, что такое сон как средство самозащиты». И уснул.
Софи всегда появлялась в тот момент, когда он бывал в расслабленном состоянии. Паскью почувствовал, как кто-то взял у него стакан, и, открыв глаза, увидел на кухне Софи.
— Я говорила тебе, что это небезопасно. Тут недалеко есть пивнушка. Из нее я наблюдала за твоим парадным. Должна сказать тебе, Паскью, что живешь ты в гиблой зоне. Ты знаешь об этом? Совершенно гиблой. Я выпила всего три рюмки какой-то жуткой дряни, напоминающей мочу, которую там выдают за вино, и за это время успела выслушать по меньшей мере двадцать различных предложений: заняться сексом с мужчиной, с лесбиянкой, извращенными видами секса, сексом втроем, вчетвером, участвовать в оргиях, фотографироваться, сняться на видеопленку. — Она вернулась из кухни и остановилась возле него. — Я зареклась туда ходить. Тебе придется переехать.
— Она просит развода, — сказал он.
— По-хорошему?
Паскью рассмеялся. От охватившей его слабости смех получился каким-то визгливым.
— Да, конечно.
— Ладно. Я поставила кофе. Чуть позже расскажу тебе кое-что. — Она протянула ему руку и, когда он ухватился за нее, рывком поставила его на ноги, потом потащила к кровати. — Я старалась не прислушиваться ко всем этим грязным разговорам, но, говоря по правде, пара предложений меня заинтересовала...
* * *— Ты перестал думать, Валлас, — сказал Кэри. — Если он не контролирует ситуацию, значит, и ты тоже. Хотя внешне это выглядит иначе, но...
— Я разговаривал с ним. Мы виделись около часа назад.
— У него в доме?
— Да. Нам передали новые инструкции. Время наше истекает.
— Ему не нравится, когда приходят к нему домой — из-за Карлы.
— Плевать мне на то, что ему нравится! — Они сидели в ресторане отеля «Виндбраш». Эллвуд заказал котлеты из баранины, с фасолью и грибами и ел руками. — Плевать мне на то, что ему нравится, и на него самого.
— Я сыт всем этим по горло, Валлас! Даже более того.
Эллвуд зажал котлету между большим и указательным пальцами и откусил сразу половину. Прожевал, улыбнулся и вытер стекавший по подбородку сок тыльной стороной ладони.
— Послушай, Том. — Он снова откусил. — Я думаю, это не займет много времени. Просто побудь здесь. Ему надо с кем-то разговаривать.
— Ты не понял меня, Валлас. Дело не в этом. Не в том, что я струсил, устал или просто мне все это надоело. Говорю тебе, с меня достаточно. Я не хочу в этом участвовать. Я больше не твой должник. Вообще ничей должник, разве что свой собственный. Вы играете на верности, амбициях, вере, а все это умерло много лет назад. Я чувствовал себя ответственным. Чувствовал некое родство с ним, и — Бог знает почему — с тобой тоже. Поэтому и приехал сюда. Но происходящее здесь не имеет никакого отношения ни к преданности, ни к вере.
— Хватит валять дурака! — Эллвуд зажал стручок фасоли губами и стал всасывать его в себя, как спагетти. Потом вытер салфеткой рот и руки, перед тем как отпить красное вино из бокала. — Знаешь, это просто замечательно! Котлета такая округлая, сочная.
— Не надо насмехаться надо мной, Валлас.
Эллвуд улыбнулся. Улыбка перешла в хихиканье, хихиканье — в короткий смешок. Эллвуд заговорил, едва шевеля губами, прерывистым шепотом, напоминающим повизгивание ручной пилы:
— Для меня наш разговор становится просто невыносим, отец Том, благочестивый отец Том. Я просто не могу все это слушать. Есть вещи, которые я обязан делать, о которых обязан позаботиться, благочестивый отец Том. Этим сейчас заняты мои мысли. И я не могу тратить время на твою дурацкую болтовню, отец Том, Ваше Благочестие.
Кэри почувствовал в нем бьющую через край энергию насилия и дикой ярости. Слова, казалось, клокотали у него в горле, выскакивая наружу капельками и маленькими струйками. Он сидел, уткнувшись в тарелку, и челюсть его вздрагивала, будто каждый изданный им звук ударял по оголенному нерву зуба.
— И ты понимаешь — я вижу, что ты это хорошо понимаешь, — я не могу тебя слушать, благочестивый отец Том; не могу тебя слушать, не могу ни единой минуты; и поэтому ты будешь делать так, как тебе говорят; делать то, что я хочу, потому что у нас нет на это времени; нет времени, нет времени на ту чушь, которую ты несешь, ты — засранец, Ваше Вонючее Благочестие! У нас есть время только на то, что мне нужно; на то, что говорю я; только на то, что я хочу сказать. Отец Том — мать твою! — Вонючее Преподобие, ты ведь понимаешь — только на это, и ни на что больше, Благочестивый отец; только на меня, только на мои дела, у тебя есть время только на это. — Эллвуд продолжал сидеть опустив голову, взгляд его оставался неподвижен — так смотрят на воду, льющуюся через плотину.
Кэри начал было:
— Как бы ты ни... — Но не успел договорить.
Эллвуд схватил стакан с вином, рывком поднес ко рту, сунул между зубов. Потом надавил рукой сверху, одновременно вскинув голову, и отломил зубами кусочек стекла. Затем повернул стакан и откусил снова, обломав стенку бокала почти до самой ножки. Он перегнулся через стол к Кэри и, тряся головой от ярости, выплюнул на него осколки с вином, с кровью. Люди за соседними столиками стали беспокойно оборачиваться. К Эллвуду и Кэри поспешил официант.
Лицо Тома и его рубашка были залиты вином и усыпаны кусочками стекла. Его била дрожь, Эллвуд сидел неподвижно, по подбородку текли вино, кровь и слюна. Немного погодя он взял миску с водой и прополоскал рот.
Официанту Эллвуд сказал:
— Мой друг поранился по неосторожности. — И ослепительно улыбнулся окровавленными губами. — Извините, с ним вечно что-то случается.
* * *Они занимались любовью, потом заснули; окна так и остались зашторенными. Мертвенно-бледное, желтовато-оранжевое неоновое сияние просачивалось в комнату, освещая подоконник и участок пола перед окном. Несмотря на раннее время — было начало четвертого, — до Софи доносилось приглушенное, но отчетливое тр-тр-тр — треск рации — и завывание полицейских сирен. Она приподнялась на локте и провела рукой по лицу спящего Паскью.
Лицо его немного поблекло, частично утратив былую привлекательность, но в нем оставалось что-то волчье, что запомнилось ей еще с тех лет. Удлиненный профиль, сильная челюсть, широкие брови, мясистый, слегка скошенный рот, отчего с губ его, казалось, не сходила хитроватая ухмылка. Когда он прикасался к ней, ей вспоминалась ширма, драпировка с бабочками и то, как они занимались любовью, повинуясь какому-то замысловатому ритму, словно взяв одну ноту и удерживая ее бесконечно долго вибрирующими от напряжения голосами.
Он зашевелился и повернулся, уткнувшись ей в плечо головой, словно ребенок.
Она прошептала слабым голосом, чуть слышно:
— Ты еще не знаешь, в какую беду мы с тобой угодили, Паскью. Тр-тр-тр... Треск рации звучал предупреждением из мертвой зоны. Она поцеловала его в губы.
— Мы действительно в беде — ты и я.
Глава 33
Они вышли из комнаты, направились по коридору к выходу и вышли на асфальтированную дорожку, чтобы прогуляться, — Клоун и Мужчина с Большим Галстуком-Бабочкой.
Дорожка по обе стороны была обсажена деревьями, и, когда они проходили по ней, фигуры их мелькали между стволами, то появляясь, то исчезая. Пайпер ковылял, держа за руку своего спутника.
Он думал: «Мне нравится этот клоун».
Аллея кончилась. Они приблизились к воротам, вышли за ограду и сели в автомобиль клоуна. Проехали через весь город и очутились на набережной.
Пайпер сидел в пассажирском кресле, выпрямив спину и идиотски улыбаясь, то сжимая, то разжимая покоившиеся на коленях руки. Потом высунулся из окна и стал махать проезжающим мимо машинам.
— Не надо, — попросил клоун.
Обернувшись, Пайпер обнаружил вдруг, что большой красный рот с опущенными уголками губ куда-то исчез, так же как румянец на щеках и дугообразные брови. Волосы были уже не оранжевого цвета, красный нос-картофелина превратился в самый обычный.
— А где тот клоун? — недоумевал он.
Под ногами у Люка Маллена валялся скомканный кусок марли, пропитанный кремом для лица и гримом.
— Это я, — пояснил он, — я и есть тот самый дурацкий клоун.
* * *— А куда идет Карла, когда ты отправляешь ее из дома? — спросил Эллвуд.
— Обычно просто гуляет. Ей нравится прохаживаться вдоль берега. Не волнуйся, она не скоро вернется.
Они находились в доме Люка и Карлы. Пайпер ходил по комнате, осматривая обстановку. В гостиной потолок был низкий, грубо сработанная дубовая перегородка, состоящая из частей квадратной формы, лоснящаяся от старости, поднималась от пола к поперечным балкам, разделяя комнату на две части. По другую сторону перегородки Пайпер увидел Тома Кэри, устроившегося в кресле.
