Р. Скотт Бэккер - Нейропат
— Полегче, профессор, — сказал Джерард, пошатываясь в такт наносимым Нейлу ударам. — Он нужен нам целехонький. И вам прежде всего.
Нейл посмотрел на Томаса, глаза его сверкнули. Кровь струйкой текла из разбитого носа к подбородку.
— Паинька, — невнятно пробормотал он.
Томас скривился и вытер лицо рукавом куртки. Не так он себе это представлял! Он-то думал, что будет сильным, а вместо этого снова, как маленький мальчик, пытался увернуться от злого пьяного отца.
— Фрэнки, — выпалил он. — Нейл... К-как ты мог?
Что-то сверкнуло в глазах Нейла... этот знакомый хищный блеск.
— Ты о чем? Что с Фрэнки?
— Нора, это я почти понимаю... Но мой мальчик, Нейл. Как ты мог так надругаться над моим мальчиком?
— Фрэнки? Да нет же... Нет. Я и пальцем не...
— Не ври, сволочь! Не сейчас. И не так. Не смей. Сволочь лживая!
Его голос прогремел на всю комнату. Нейл сплюнул кровь на дощатый пол.
— Послушай, Паинька. Я и пальцем не тронул Фрэнки. Почему...
— Лжец! — хрипло взвизгнул Томас и снова ударил его.
— Это не твой сын! — проревел Нейл. — Слышишь? Это мой ребенок! Мой! Почему бы я стал трогать собственного сына?
Томас посмотрел на свои костяшки, испачканные кровью, на вены, набухшие на руках. Какая-то волна обрушилась на него — и сокрушила, обезволила все его тело. Сердце билось о ребра. Он отшатнулся и наткнулся на стену. Джерард с озабоченно округлившимися глазами что-то кричал ему. Затем голова агента взорвалась кровавым месивом из костей и мозга, и он тяжело повалился вперед, сквозь красную мглу, увлекая за собой Нейла. Они рухнули на пол у самых ног Томаса, сплетясь, как мертвые борцы.
Не в силах вскрикнуть, вздохнуть или просто подумать о чем-либо, Томас смотрел на фигуру, одиноко стоявшую посреди комнаты.
Сэм.
Кончиком туфли Сэм поддела тело Джерарда, и оно скатилось с Нейла.
— Привет, док, — сказала она, помогая Нейлу встать на колени.
— Джессика, — безбоязненно ответил тот.
Опираясь о сосновую обшивку стены, Томас следил за происходящим. Что-то подсказывало ему, что надо сдвинуться с места, бежать, но тело его стало таким же тяжелым, как тело Джерарда.
«Как балласт», — глупо мелькнуло в голове.
Вытащив стул из-под декоративной конторки, Сэм поставила его позади Нейла. Согнув палец, она взяла его снизу за подбородок — Нейл сдавленно застонал, — потом потянула его на себя и усадила. И улыбнулась Томасу.
— Итак, профессор?
— Я н-не... — Томас замолчал, исподлобья глядя на Сэм. Губы и язык у него были какие-то ватные. — Я н-не понимаю, что происходит.
— Полагаю, и не поймете, — сказала Сэм. — Дезориентация — типичная реакция на критические, стрессовые ситуации. Особенно когда ты слабак.
Что она делает? Неужели Джерард представлял угрозу? Или был подсадной уткой?
Томас наблюдал за тем, как Сэм связывает руки Нейла за спинкой стула. Затем обматывает его лодыжки лентой Миа.
— Я всегда гордился тобой, — сказал Нейл, обращаясь к Сэм, пока она все это проделывала. — Раньше, когда все это еще имело для меня какое-то значение, я относился к тебе, ну... как к своему шедевру.
— Вряд ли ты подумал об этом несколько минут назад, — рассеянно ответила Сэм с видом матери, которая одевает своего ребенка.
— Я вне досягаемости, что бы ты ни делала со мной, Джесс, — улыбнулся Нейл.
— Правда? — спросила Сэм. — Это мы еще посмотрим.
Она наставила пистолет на Томаса:
— Давай поворачивайся, любовничек.
— Сэм, — сказал Томас, прижав ладонь ко лбу. — Ч-что происходит? Ты уб-била Джерарда? Ты что — действительно убила его, черт возьми?
Сэм бросила взгляд на Джерарда, обмякшее серое тело которого лежало на полу.
— Я сказала этому мудаку, чтобы оставался в Нью-Йорке. У меня было такое чувство, будто ты тут что-то нарыл. — Она направила пистолет прямо в лицо Томаса. — А теперь поворачивайся и руки за спину. Иначе отправишься пить пиво с чипсами в компании с Иисусом.
Неожиданно для себя самого Томас увидел, что подчиняется приказу. Он ровным счетом ничего не понимал.
— Она не та, за кого ты ее принимаешь, Паинька, — прозвучал где-то на периферии его слуха голос Нейла. — Она из Агентства национальной безопасности. Так сказать, продукт нейропластической программы.
Томас хорошо понимал все слова по отдельности, но все равно они звучали для него тарабарщиной. Сэм? АНБ?
Сэм надела на него наручники.
— Она — собственность правительства и управляется им, — продолжал Нейл. — Радиоуправляемый хирургический психопат.
Очертания комнаты словно попали в кривое зеркало, окружая грозно нахмурившееся лицо Сэм. Голос Нейла доносился из сплющенных углов ромба.
— Я сам проводил операцию, Паинька. Выскреб ее основательно. Удалил чувство сострадания. Вины. Стыда. Так-то, приятель.
— Сэм, — услышал Томас собственный голос.
У него пересохло во рту.
— Слышал? — проворковала Сэм, наклоняясь к нему. Томас ощутил запах увлажняющего крема «Авино», которым она пользовалась утром после душа. — Меня слегка подправили. Мозговые миндалины свели к первичным хищническим инстинктам. — Она лизнула мочку его уха и добавила шепотом: — Представь, что ты заперт и беспомощен — наедине с Джеффри Дамером.
Все вдруг прояснилось. Томасу стало страшно — очень страшно.
— Лет десять назад, — продолжала Сэм, придавив его к стене, — некоторые проектировщики будущего в некоторых областях пришли к выводу, что человеческий род пойман в кошмарную ловушку теории игр. Они назвали это великой схваткой. Борьба за ресурсы — нефть и так далее. За пищу — перед лицом гибели окружающей среды. За стабильность — в самой гуще катастрофических социальных перемен технократического общества. Они перебрали сценарий за сценарием, и каждый раз величайшей помехой оказывался ты...
Она счистила несколько ворсинок с его воротника. Ее улыбка была встревоженной и обнадеживающей — еще одна уловка старой Сэм.
— Конечно, не конкретно ты, но люди вроде тебя. Люди, которые предпочитают думать сердцем, а не головой. Судя по всем прикидкам, единственные, кому удастся выжить, это те, кто действует без лишних сантиментов. Мысль состояла в том, чтобы создать теневое чиновничество, внедрить упрощенные особи на всех правительственных и военных уровнях. Но где их взять? Просить милостей у матушки-природы? Извольте. Я хочу сказать: взгляните хотя бы на Костоправа. Разве можно позволить таким недоумкам править бал?
Каким-то образом Томасу не составляло труда воспринимать все эти абстракции. Он яснее ясного видел генералов, аналитиков, денежных людей, упражняющихся в богоданной способности выдавать эгоизм за один из законов природы.
— Тогда-то они и обратились к Нейлу, — услышал он себя как бы со стороны.
— Они называют нас «выпускниками», — объяснила Сэм. — Людьми, которые хирургическим путем освободились от ваших допотопных убеждений. Людьми, которые способны заключать жесткие сделки, которым не нужно забивать голову всякой чушью, когда дело доходит до насильственного роспуска кнессета под американским давлением или применения жестких мер в отношении голодающих венесуэльцев. Людьми, которые отстаивают правило: «Каждому свое». И благодаря нам Америка воссоединится, воспрянет духом, уж поверь мне...
Занеся руку, Сэм ударила его в лицо рукоятью пистолета. Томас рухнул на пол.
Когда он пришел в себя, она уже связывала лентой его лодыжки.
— Обычно я вышибаю вам мозги и тогда считаю, что день прожит не зря, — приговаривала она. — Но, сдается мне, у меня перед тобой должок.
Томасу оставалось только в ужасе таращиться на нее. Знать кого-либо означало знать, чего можно ожидать от этого человека. Каждый представлял из себя линию поведения, такую же соприродную ему, как лицо, фигура или голос.
Но тут перед ним была Сэм — невероятно, — однако действовавшая прямо противоположно своей собственной сути. Казалось, одно это должно было заставить ее душу кровоточить.
— Ты небось ломаешь голову, как такое возможно, — сказала Сэм, ухмыляясь, как девчонка-сорванец. — Признаюсь, я не думала, что мне удастся провернуть такое: ты ведь у нас психолог. Казалось, ты видишь меня насквозь. Но после оценки, которую дали в Вашингтоне, Маккензи настаивал, что наш план сработает. «Просто будь такой, какой ты была, прежде чем присоединиться к программе, — сказал он. — Все старые цепочки на месте». Так он сказал. И, представь себе, старикан оказался прав: мне казалось, что я не просто играю на сцене, а переживаю что-то вновь! Отличная штука — прикидываться такой дурочкой...
Томас смахнул ресницами кровь и слезы и уставился на Сэм в немом непонимании: на этот точеный, как у манекена, носик, на рекламную улыбку, на щеку, изгиб которой был слишком безукоризнен. И понял, что лицо ее прекрасно. С такой красотой можно было позволить себе все. Все.
