Джозеф Кэнон - Хороший немец
По тому, как разворачивалось слушание, он предположил, что Гюнтер будет ключевым свидетелем. Кто там еще? Документы сохранили механику преступления, но жертвы были мертвы и не могли обвинять. Гюнтер фактически видел, как она это делала. А окружной прокурор всегда начинает с полиции, чтобы сделать свое дело весомым с самого начала. Первым вызванным лицом, однако, оказалась фрау Герш — выбор, больше рассчитанный на эффект, — хрупкая женщина на костылях, которой помогли взобраться на место свидетеля. Прокурор заботливо начал с ее ног.
— Отморозила. На марше мертвых, — сказала она, запинаясь, но прозаично. — Нас погнали из лагеря, чтобы русские не нашли. И нам пришлось идти по снегу. Если падал, тебя пристреливали.
— Но вам повезло.
— Нет, я упала. В меня выстрелили. Вот сюда. — Она показала на свое бедро. — Они подумали, что я убита, и оставили меня. Но я не могла идти. В снегу. Так что дело в ногах.
Говорила она просто, тихим голосом, и поэтому, скрипя стульями, люди наклонялись вперед, чтобы услышать ее. Затем она посмотрела на Ренату.
— А в лагерь отправила меня она, — яростно сказала женщина, повысив голос.
— Я не знала, — сказала Рената, покачав головой, — я не знала.
Судья внимательно посмотрел на нее, удивленный тем, что она заговорила, но не зная, что теперь с этим делать. Никто, похоже, не знал, какими должны быть правила. И меньше всего — защитник, который сумел только махнуть рукой, показывая ей жестом помолчать, и неловко кивнул судье в знак извинения.
— Она знала! — сказала женщина, теперь уже более настойчиво. — Знала.
— Фрау Герш, — сказал прокурор неторопливо, как будто вспышки гнева и не было, — вы узнаете подсудимую?
— Конечно. Та самая грайфер.
— Вы знали ее лично?
— Нет. Но я узнаю ее лицо. Она пришла за мной, вместе с теми людьми.
— Вы тогда увидели ее в первый раз?
— Нет. Она разговаривала со мной в обувной мастерской. Если б я знала, но, увы. А потом, в тот же день…
— В обувной мастерской? — переспросил один из судей, путая прошлое с костылями, торчащими перед ним.
— Одно из мест, где она завязывала знакомства, — сказал прокурор. — Люди, которые прятались, снашивали обувь. Они постоянно передвигались с места на место. Поэтому фройляйн Науманн завела знакомства среди сапожников. «Кто сегодня был? Чужие приходили?» Она многих выявила таким образом. Эта конкретная мастерская… — Он сделал вид, что проверяет свои записи. — Находилась в Шёнеберге. На Гауптштрассе. Верно?
— Да, на Гауптштрассе, — ответила фрау Герш.
Джейк посмотрел на Ренату. Умно, если именно это было тебе нужно, — собирать данные в сапожных мастерских. И все свои приемчики по сбору информации она предложила убийцам.
— Итак, она там с вами заговорила?
— Да, знаете, о погоде, о налетах. Обычный разговор. Мне это не понравилось — мне надо было быть осторожной, — так что я ушла.
— И пошли домой?
— Нет, мне надо было соблюдать осторожность. Я пошла в парк Виктории, потом стала бродить туда, сюда. Но когда я вернулась, она была там. С мужчинами. Другие — хорошие немцы, которые помогали мне — уже исчезли. Она их тоже отправила.
— Я должен обратить внимание, — сказал защитник, — что в то время, в 1944 году, закон запрещал немецким гражданам прятать евреев. Это являлось противозаконным актом.
Судья удивленно посмотрел на него:
— Нас не интересует немецкое законодательство, — сказал он наконец. — Или вы хотите сказать, что фройляйн Науманн действовала правильно?
— Я считаю, что она действовала законно. — Он опустил глаза. — На тот момент.
— Продолжайте, — сказал судья обвинителю. — Заканчивайте.
— И вас арестовали? По какому обвинению?
— Обвинению? Я была еврейка.
— А как фройляйн Науманн узнала это? Вы ей говорили?
Фрау Герш пожала плечами:
— Она сказала, что всегда может определить. У меня есть документ, сказала я. Нет, сказала она им, она еврейка. И, конечно, они послушались ее. Она работала на них.
Обвинитель повернулся к Ренате:
— Вы говорили это?
— Она была еврейкой.
— Вы могли определить. Как?
— По ее виду.
— А какой у нее был вид?
Рената опустила глаза:
— Еврейский.
— Могу я спросить подсудимую: при таком навыке — вы когда-нибудь ошибались?
Рената посмотрела ему прямо в глаза:
— Нет. Никогда. Я всегда знала.
Джейк откинулся на спинку стула. Ему стало противно. Гордится этим. Его старая подруга.
— Продолжайте, фрау Герш. Куда вас отвезли?
— В еврейский дом престарелых. Гроссе Гамбургер Штрассе. — Точные сведения, натасканный свидетель.
— И что произошло там?
— Нас там держали, пока у них не набралось на целый грузовик. А затем по вагонам. И на восток, — сказала она упавшим голосом.
— В лагерь, — закончил обвинитель.
— Да, в лагерь. В газовую камеру. Я была здоровой, поэтому работала. Другие… — Она замолчала, затем снова посмотрела на Ренату. — Других, которых ты послала в лагерь, убили.
— Я их не посылала. Я не знала, — ответила Рената.
На этот раз судья поднял руку, чтобы она замолчала.
— Ты видела. Видела, — закричала женщина.
— Фрау Герш, — сказал обвинитель, и его спокойный голос заменил удар молотком председательствующего, — можете ли вы определенно опознать подсудимую как женщину, которая пришла к вам домой, чтобы арестовать вас?
— Да, определенно.
Берни склонился, что-то обдумывая:
— А вы еще раз ее видели?
Джейк посмотрел на прокурора, удивляясь, к чему он клонит.
— Да. Из грузовика. Она наблюдала за нами из окна. Когда они нас увозили. Наблюдала.
Повтор рассказа Берни. Обувная мастерская в Шёнеберге, американский сектор. Все же Берни нашел ее, еще один подарок русским.
— Та же женщина. Вы уверены.
Свидетельницу затрясло. Она уже начала терять самообладание.
— Та же самая. Та же самая. — Женщина стала подниматься со стула, глядя на Ренату. — Еврейка. Убивала своих же. Ты смотрела, как нас забирают. — Послышался всхлип, уже не в суде. — Свой собственный народ. Животное! Пожирала себе подобных, как животное.
— Нет! — закричала в ответ Рената.
Судья хлопнул по столу ладонью и что-то сказал по-русски, вероятно, объявляя перерыв, но обвинитель спешно подошел к столу и стал что-то шептать ему. Судья кивнул, слегка опешив, затем официально объявил присутствующим:
— Объявляем перерыв на пятнадцать минут, но сначала зайдут фотографы. Подсудимая остается стоять.
Джейк увидел, как обвинитель дал сигнал кому-то в задней части комнаты; из сектора для прессы вышел Рон и открыл дверь, чтобы впустить фотографов. Небольшая группа гуськом проследовала в центр зала. Перед лицом Ренаты засверкали вспышки. Она стала моргать и отворачиваться, тряся головой, как будто вспышки были мухами. Судьи, позируя, сидели прямо. Солдат помог фрау Герш взять костыли. На секунду Джейку показалось, что сейчас появится Лиз, чтобы запечатлеть историю. Вспышки прекратились, и судья встал.
— Пятнадцать минут, — сказал он, уже закуривая.
В коридоре толпе репортеров пришлось вжаться в стенку, чтобы пропустить фрау Герш на костылях. Перекрестного допроса явно не будет. Чуть в стороне стоял Брайан Стэнли и отхлебывал из карманной фляжки.
— До московских стандартов не дотягивает, да? — Он предложил Джейку сделать глоток. — Без покаяний совсем не то. Это им нравится — когда заламывают руки. Конечно, им есть в чем каяться, этим русским.
— Это фарс, — сказал Джейк, наблюдая, как уходит фрау Герш.
— Конечно, фарс. А ты ожидал, что здесь будет Олд Бейли?[71] — Он взглянул на свою бутылку. — И все же не самая красивая девушка в Берлине, верно?
— Когда-то была. Хорошенькая.
Брайан в недоумении посмотрел на него, не видя связи.
— Ну да, — сказал он в растерянности, потом медленно покачал головой. — Никогда не ошибалась. Выявляла лучшее в каждом, не так ли? Кстати, я нашел тебе лодку.
— Лодку?
— Ты же спрашивал о лодке? В любом случае, у них еще несколько осталось. В яхт-клубе. Просто сошлись на меня. — Он поднял взгляд. — Ты действительно спрашивал.
В тот день он пообещал Лине поплавать под парусами на озере, вдали от всего.
— Да, извини, забыл. Спасибо.
— Смотри, не утопи ее. Меня заставят платить.
— Это выпивка? — спросил Бенсон, появившись вместе с Роном.
— Была, — ответил Брайан, передавая ему фляжку.
— Что вы здесь делаете? — спросил Бенсон у Джейка, затем повернулся к Рону. — Вы же обещали. Экслюзив для «Звезд и полос».
— Не смотрите на меня так. Как ты сюда попал? — спросил он у Джейка. — Сказали же, что пропусков больше нет.
