Максим Шаттам - Теория Гайи
— За мной! — сказал Бен, неожиданно сворачивая в сторону.
Справа возвышался небольшой холм. Он мог защитить их от пуль, и они бросились к нему.
— Сколько у тебя патронов? — спросил Петер.
— Не знаю. Много. Но у меня есть план.
Бен достал из кармана свитера брусок С-4, который ему удалось не потерять во время падения, бросил его в проход, а сам растянулся на камне и прицелился.
— Как только они подойдут, я взорву их.
— Как это могло случиться с нами?.. — прошептал Петер.
Боль была очень сильной, но еще сильнее его мучило отчаяние. Они в двух шагах от смерти, теперь их жизнь зависела от ловкости Бена. А чтобы выжить, нужно уничтожить людей! Разорвать их на куски. Отобрать их жизнь.
Шуршание лыж по снегу приближалось, выстрелы прекратились.
Они заметили, что мы спрятались здесь?
Звук скользящих лыж стал раздаваться медленнее.
Холод сковал Петера, он не мог больше бежать. Оглянувшись, он увидел Стефана и двух солдат метрах в двадцати у себя за спиной. Фанни ехала немного в стороне.
Они нас потеряли!
Петер постарался сдержать ликование, он понимал, что это временно. Стефан высматривал укромные места, медленно продвигаясь в их сторону. Он знал, что беглецы были недалеко.
Бен нажал на курок. Несколько раз.
Он старался целиться точнее, но пули разметали снег вокруг C-4, не задев его.
Но зато последний заряд…
Он попал в самый центр бруска, и ничего не произошло.
Бен надеялся, что это займет некоторое время, до того как произойдет цепная реакция, и стал молиться, чтобы снежный фонтан взвился наконец вверх.
Никакого результата. Он не знал, что C-4 не может сдетонировать без первоначального запала. Стефан заметил, откуда раздались выстрелы. Бен едва успел спрятаться в укрытие, как град пуль обрушился на скалы, над которыми десять тысяч лет трудилась природа, прежде чем ей удалось стереть их.
На этот раз у них не было шансов. Петер похлопал себя по боку, словно автомат мог вновь появиться там. И патронов у них тоже больше не было. Это конец.
Но Стефан не знает этого! Он не подойдет, пока…
Грохот прекратился, и маленький круглый предмет размером с теннисный мячик шлепнулся совсем рядом, издавая шипение.
Петер сразу увидел его.
Граната!
Левой рукой вцепившись в Бена, он изо всех сил рванул вперед, вниз по склону. Они рухнули на землю в тот самый момент, когда граната взорвалась. У них заложило уши и перехватило дыхание.
Снежный покров по другую сторону стоящих треугольником скал задрожал. Послышался нарастающий гул, и огромная белая волна поднялась над землей, стала расти, набирать объем — и с ревом понеслась в долину.
Стефан и двое других тут же осознали опасность. Они бросили оружие и понеслись прочь от преследовавшего их снежного монстра. Монстр открыл пасть, обнажил зубы и проглотил троих лыжников. Он жевал, глотал и переваривал их. Лавина сдавила тело Стефана так, что активизировался пульт управления взрывным устройством, лежавший у него в кармане. Фанни, стоявшая ближе всех к краю прохода, быстро отскочила в сторону, но лавина взмахнула «хвостом» и сорвала с нее лыжи. Фанни кувырком полетела вниз и исчезла в клубах белой пыли.
Обсерваторию на Пик-дю-Миди осветили лучи восходящего солнца. И вдруг, в этот самый момент, она превратилась в пылающий шар. Обломки разлетелись, оставляя в небе спирали черного дыма.
Петер очнулся от боли в руке. В ушах шумело так сильно, что он не мог разобрать, что говорит ему Бен. С другой стороны склона в небо поднимался столб белого дыма.
— Лавина… — пробормотал он. — Сошла лавина!
Его собственные слова доносились как будто издалека.
Затем он заметил пламя и дым, поднимавшийся над вершиной горы. Все взлетело на воздух. Он увидел, как зашатались опоры подвесной дороги и со свистом унеслись вдаль, словно их втянул гигантский пылесос.
Он попытался подняться и почувствовал, что с трудом держится на ногах. Бен был в таком же состоянии. Они вскарабкались на выступ и стали смотреть на снежную лавину, поглотившую их преследователей.
— Надо идти, — сказал Петер.
Бен понял его и сделал ему знак, что еще не пришел в себя после ударной волны.
— Мы избавились от них! У нас есть пять минут, — крикнул он.
— Если Эмме удалось покинуть остров, я хочу быть уверен, что с ней больше ничего не случится. Что ГУВБ оставило ее в покое.
— И как ты собираешься это сделать? Ведь у нас больше нет фотоаппарата, а там все горит! У нас только признание Грэма, и я сомневаюсь, что журналисты заинтересуются историей, автор которой мертв, а его слова просто записаны на диктофон!
Петер достал из кармана карту памяти фотоаппарата.
— Чудеса цифровой техники, — прокомментировал он.
В карман набился снег, карта была влажной. Бен вытер ее и вставил в свой телефон. Появилось сообщение: «Чтение карты памяти».
На экране возникла фотография документа.
— Работает! — радостно воскликнул он, протягивая телефон Петеру.
Тот увеличил изображение, четкость изображения была прекрасной, можно было прочитать каждую строчку. Он перелистал страницы, все было на месте.
Даже фотографии в личных досье были хорошего качества, любое лицо можно было узнать. Они мелькали перед глазами Петера.
И все они были на острове. Там же, где Эмма.
Вдруг одно лицо показалось ему знакомым. Он увеличил изображение и убедился, что не ошибся. Он уже где-то видел этого человека.
— О, нет! — воскликнул он.
— В чем дело? — спросил Бен. — Проблема с картой?
Петер указал ему на экран:
— Узнаешь его?
— Кажется, да… Это один из тех двоих, что были с Эммой!
Они видели этого человека во время сеанса связи с Эммой. Изображение было не очень хорошим, и связь вскоре оборвалась, однако Петер был уверен: это был один из спутников Эммы.
— Его зовут Иван Франсуа, — прочитал Петер. — До того как Грэм его похитил, он отбывал пожизненное заключение по обвинению в двенадцати жестоких убийствах. Это изобретательный садист, ему нравится контролировать ситуацию. Любимый прием — выдавать себя за другого человека и часами играть с ничего не подозревающей жертвой.
Бен стремглав бросился в долину.
60
Матильда бредила. Уже два часа ее трясло в лихорадке. Снаружи бушевала гроза, океан бился о стены барака.
— Как девочка себя чувствует? — спросил Монговиц.
— Ей нужен врач, — ответила Эмма. — Я смогла удалить один осколок, второй слишком глубоко у нее в ноге, и я не хочу рисковать. Они еще не появились?
Монговиц покачал головой. Он уже два часа дежурил на пороге с дробовиком Эммы в руках, хотя патронов уже не было.
— Но я знаю, они где-то наверху, наблюдают за нами. У некоторых из них есть приборы ночного видения!
— Я их тоже видела.
Эмма гладила Матильду по голове, обнимала Оливье. Мальчик закрыл глаза и, казалось, спал, несмотря на отвратительный запах. Два трупа, которые Тим и Эмма обнаружили здесь в первый раз, все еще лежали там, когда она встретила Монговица. Они сбросили их в воду, но зловоние не исчезло.
— С таким снаряжением они попадут даже в комара, — сказал Монговиц. — Они знают, что мы зажаты в утесах и эта тропинка — единственный выход. Держу пари, они поджидают нас наверху.
— Который час?
— Полночь.
— Надеюсь, Тиму удалось вывести катер — и он придет. Он не оставит нас одних.
— На него можно положиться?
— Думаю, да.
— А вот я не уверен.
— Почему?
— Он не хотел спасать Матильду и Оливье.
— Он думал, что их уже нет в живых. Он считал это самоубийством и был прав.
— Но вы же это сделали…
— У меня самой дети. Мать не может поступить по-другому.
Дождь хлестал в открытую дверь, брызги попадали на Монговица, но он не обращал на них внимания. Он смотрел на сидевшую в темноте Эмму и две маленькие фигурки, прижавшиеся к ней.
— Я знаю, почему вы их спасли, — сказал он. — Вы разрываетесь между ужасной реальностью и надеждой. Вы верите в это «шестое вымирание», вы знаете, что человек идет к своей гибели, а это невыносимо, когда у тебя есть дети. Когда вы пошли спасать Матильду и Оливье, вы бросили вызов смерти. Вы хотели спасти надежду — будущее ваших детей. Вы хотите в это верить. Я прав?
Эмма не ответила. Она и сама не знала, но была уверена, что просто не смогла бы жить, если бы не попыталась спасти детей.
— Вот поэтому Тим и не придет, — продолжил Монговиц. — У него нет надежды. Она ему не нужна. Он будет спасать только свою шкуру.
— Нет, — твердо сказала Эмма. — После того что мы пережили?.. Нет. Я ему верю.
Монговиц грустно посмотрел на нее.
— Вы идеалистка, — вздохнул он.
— Как тогда жить, если не верить людям?
