Мариша Пессл - Ночное кино
– Ну хорошо, – сказал я. – Но если это правда…
– Еще какая! – огрызнулась она.
– …тогда Марлоу тем более бесценный источник. Даже самый ненадежный свидетель в душе таит истину.
Оливия с вызовом смерила меня взглядом, опять вздохнула:
– «Кампаниле». Бикмен-плейс. Квартира одиннадцать ноль два. – И она стремительно поплыла к двери, а ее мохнатая свита, вывалив языки, судорожно засеменила следом. – Поговорите с консьержем Гарольдом, – бросила Оливия через плечо. – Я попозже ему позвоню. Он все устроит.
– Спасибо вам огромное.
– Когда увидитесь с ней, меня не упоминайте. Ради вашего же благополучия.
Честное слово, губы ее искривила мимолетная самодовольная усмешка.
– Даю слово.
Она проводила нас по галерее к вестибюлю, где уже поджидал старый гардеробный хрыч. Он совсем закаменел, словно час с лишним так там и простоял.
– Спасибо вам, – сказал я Оливии. – За все. Ваша помощь неоценима.
– Надеюсь, вы сможете что-то сделать. Отомстить за эту девочку. Она была уникальная.
Я шагнул в лифт следом за Норой, но придержал двери:
– Еще один вопрос, если можно, миссис Дюпон.
Она склонила голову – искусное движение на полпути между любопытством и высокомерием.
– Как вы познакомились с мистером Дюпоном? Я давно хотел узнать.
Она смотрела не мигая – вот-вот ледяным тоном объявит, что это не моего ума дела. Но нет – удивив меня, она улыбнулась:
– В Лос-Анджелесе, в больнице «Сидарс-Синай». Вместе зашли в лифт. Ехали на восьмой этаж к Марлоу. Лифт застрял. Какая-то пробка перегорела. Через час, когда лифт отстрял, Майк уже не хотел подниматься к Марлоу на восьмой этаж.
В глазах ее полыхало торжество.
– Он хотел спуститься в вестибюль со мной.
Слегка улыбаясь, Оливия невозмутимо развернулась и в сопровождении троицы пекинесов исчезла в сумеречном коридоре.
73Когда мы выступили под бледно-серый навес на Парк-авеню, обнаружилось, что на улице льет. Из квартиры Оливии я и не заметил – видимо, заслушался. Или же элегантность ее жилища попросту вычеркивала дурную погоду, как неловкий публичный проступок.
Консьерж вручил мне гольфистский зонтик, сам открыл другой и побежал ловить такси.
– Я думал, она совсем не такая, – сказал я Норе. – А она была честна и довольно убедительна.
Нора потрясла головой и выдохнула:
– А я только и думала, что про Ларри.
– Татуировщика?
Она рьяно закивала:
– Помнишь, что с ним сталось?
– Умер.
– От аневризмы головного мозга. Понимаешь? Это тенденция. У Оливии аневризма, у Ларри аневризма. И у обоих после встречи с Сандрой.
– Ну и что ты хочешь сказать? Александра – Ангел Смерти?
Я имел в виду съязвить, но, еще не договорив, припомнил случай в «Шести серебряных озерах»: Хоппер рассказывал, как в спальнике вожатого нашли гремучую змею и все сочли, что ее подсунула Александра. Плюс ее явление у водохранилища.
– Оливия ездила в «Гребень», и Пег Мартин ездила в «Гребень», – сказал я. – Но насколько разные впечатления. У одной смертный ужас. У другой – сказочная детская греза.
– Интересно, кто врал.
– Может, и никто. Разница в шестнадцать лет. Оливия ездила в июне семьдесят седьмого. Это через год после того, как Кордова с Джиневрой купили «Гребень», и за месяц до того, как утонула Джиневра. А пикник Пег Мартин был в девяносто третьем.
– Как она описывала Джиневру. Кошмар, да?
– Пленница, которая страшится заговорить.
Нора кивнула.
– А эта ведьминская игла?
– Вообще-то, она подтверждает то, что говорила Клео. Что Александра – из династии черных магов.
Нора в испуге прикусила ноготь.
– Если проберемся в «Гребень», страшно подумать, что мы там найдем.
Это уж точно. В мозгу запечатлелось, как Клео живописала мрачные реалии черной магии: «Древние дневники в кожаных переплетах, заклинания задом наперед. Чердаки, забитые невразумительными ингредиентами – оленьими зародышами, фекалиями ящериц, младенческой кровью. Развлечение не для брезгливых. Но работает».
Швейцар раздобыл нам такси, мы бегом кинулись из-под навеса и запрыгнули на заднее сиденье. Я, оказывается, пропустил один звонок от Блюменстайна и два от Хоппера. Хоппер к тому же прислал СМС:
Выпустили под залог. Миллион спасибо. Иду к тебе в кв.
Вот и отлично. Не терпелось расспросить, какие плоды принес взлом с проникновением, – не говоря уж о том, откуда Хоппер знал, как залезть в таунхаус.
74Нора испуганно застыла и схватила меня за локоть, тыча пальцем.
Дверь в квартиру была взломана до щепы.
Я осторожно ее толкнул. Внутри темно – ничего не слышно, только дождь стучит.
Я шагнул в прихожую.
– Не надо, – прошептала Нора. – Вдруг там кто-то есть…
Я прижал палец к губам и на цыпочках двинулся по коридору, на каждом шагу скрипя половицами. Из гостиной донесся глухой «бум».
Я кинулся к двери и успел заметить, как из окна выбирается мужчина – дождь яростно молотил его по черному пальто и вязаной шапке. Взломщик перелез через цветочный ящик, спрыгнул и пропал.
Я промчался мимо Норы по коридору и успел увидеть, как незнакомец бежит к западу по Перри.
Я вылетел наружу и припустил за ним. Он уже одолел полквартала и как раз миновал пешехода – в котором я узнал Хоппера.
– Держи его! – заорал я.
Узрев мое стремительное наступление, Хоппер развернулся и кинулся за грабителем, который исчез на Западной Четвертой.
Слишком низенький – не Тео. Кто-то другой.
Хоппер свернул за угол. Когда к перекрестку прибежал я, Хоппер уже мчался за взломщиком к Чарльз-стрит. Я ринулся за ними, уворачиваясь от машин, велосипедов, прикованных к стойкам, и людей, тащивших пакеты с продуктами. Взломщик успел к светофору на Гудзон, Хоппер несся следом, вопя, но слов я не разбирал за раскатами грома. Вест-Сайдское шоссе перегородила крупная авария. Хоппер рванул через разделительную, а мне пришлось ждать зеленого.
Взломщик удирал на север по велосипедной дорожке вдоль Гудзон-Ривер-парк, мимо полицейских заграждений. Потом свернул влево к 46-му пирсу и исчез.
На светофоре зажегся желтый, в потоке возникла прореха, я бросился через дорогу и поравнялся с Хоппером на дорожке.
– Не догнал, – пропыхтел он.
Я огляделся, от дождя прикрывая глаза ладонью. Не считая парочки с немецкой овчаркой – никого. Но вот пирс, как обычно, кишел людьми – человек тридцать или сорок разгуливали по променаду, экипировавшись дождевиками и зонтиками.
– Он на пирсе, – сказал я. – Я проверю на этом конце. Ты поищи с той стороны.
Я миновал семейство туристов в полиэтиленовых пончо, юношу с джек-расселлом и пару подростков, которые, хихикая, забились под бурое пальто.
Ни следа.
За группой бегунов в дождевиках – все потягивались, держась за перила, – в самом конце пирса я углядел одинокую фигуру.
Человек сидел на скамейке и смотрел на Гудзон. Куртка цвета хаки, алый зонтик. Выглядел он как-то подозрительно, и, приблизившись, я сообразил, в чем дело: мало того что редеющие седые волосы стоят дыбом, словно он только что содрал с головы вязаную шапку, но вдобавок плечи ходят ходуном, будто он задыхается.
Я подобрался к урне у скамейки и посмотрел незнакомцу в лицо.
Обыкновенный старик – рука лежит на набалдашнике четвероногой ортопедической трости, джинсы промокли насквозь. Рядом большой синий рюкзак «ДженСпорт» и огрызок сэндвича из «Сабвея».
Я нахально разглядывал старика в упор, но он лишь покосился на меня, улыбнулся и что-то буркнул.
– Что-что? – крикнул я.
– Понадобится нам Ноев ковчег, как думаете?
Я пресно улыбнулся и перешел на оконечность пирса. Ливень хлестал такой, что не разберешь, где дождь, а где разбухшая река.
Я обернулся к старику – еще раз проверить на всякий пожарный.
Но он невинно горбился на скамейке, и дождь бурлящим водопадом стекал вокруг него с красного зонтика.
Старик улыбнулся, поманил меня – судя по его возбужденной гримасе, в моем взгляде он прочел сексуальный подтекст.
Старый педрила, выискивает клиентуру.
Гос-споди боже.
– Поделиться? – спросил он, возведя глаза к красному зонтику, который окрашивал его физиономию в розовый. – У меня, по-моему, есть запасной. – Облизнувшись, он расстегнул рюкзак и порылся внутри.
Я отмахнулся и быстро зашагал прочь; хлобыстнула молния, оглушительно зарокотал гром. На велосипедной дорожке у северной стороны пирса гомонила небольшая толпа. Я кинулся туда, протолкался между зеваками. В центре Хоппер с другим мужиком поднимали с земли пожилую афроамериканку.
Баюкая больную руку, бедняга рыдала. В тоненьком розовом халате она вымокла как мышь.