Барбара Вайн - Сто шесть ступенек в никуда
— Ты его когда-нибудь надевала? — спросила я.
Она не ответила на вопрос, а вместо этого сказала:
— Можешь взять себе. Хочешь?
— Давай, — ответила я. Наверное, это прозвучало не очень прилично, но я воспринимала перстень как подарок Козетты, а не Белл.
Ее слова и поступок удивили меня. Белл надела кольцо с гелиотропом мне на палец.
— С этим кольцом я беру тебя в жены, — произнесла она и рассмеялась своим сухим смехом.
Я ее не поняла; я очень часто не понимаю, что она хочет. Белл все еще способна меня удивить. Так, например, я всегда удивлялась, как мало личных вещей ей нужно. Мы заполнили чемодан и один полиэтиленовый пакет, и комната опустела.
— Представь, сколько барахла у таких, как Фелисити, — заметила я. — Огромный дом, забитый вещами, и еще квартира, где их, наверное, не меньше.
— Я не могу иметь то, что хочу, — сказала Белл, — и поскольку не могу себе их позволить, то лучше у меня не будет ничего.
Я уже слышала это от нее. Но тогда не знала того, что знаю теперь. По спине пробежал неприятный холодок, но Белл смотрела на меня так, словно забыла, что уже произносила эти слова. Она обвела комнату безразличным взглядом — не сомневаюсь, что с таким же безразличием она относилась ко всем домам, где жила. Значит, Марк ошибался, пытаясь убедить меня, что она любит «Дом с лестницей» и не хочет его покидать. Мы спустились на улицу и стали ловить такси. В определенный час такси проезжают тут из района Криклвуд в Уэст-Энд. Но машин не было, и мы пошли на юг по Килбурн-Хай-роуд; я несла чемодан, а Белл сумку, но они были не тяжелыми, а день выдался теплый и влажный, с густым воздухом и заслонявшей солнце дымкой. Если не подвернется такси, можно спуститься на станцию метро Килбурн-парк. Однако Белл, окинувшая взглядом длинный спуск Мейда-Вейл, вспомнила о нашей подруге:
— Раз уж мы тут, можно зайти к Эльзе.
Предложить это должна была скорее я, а не она. До сегодняшнего для Белл не изъявляла желания видеть кого-то из прошлого, а с явившейся без предупреждения Фелисити была почти груба. Она ни о ком не спрашивала, и ее охватывал ужас, когда я произносила имена Козетты и Марка — и я могу это понять. Но Адмет? Эва? Разве ей не любопытно, что стало с Айвором Ситуэллом, Гэри и танцорами? Я не ответила, и тогда она произнесла, явно сдерживая себя:
— Не стоило выходить оттуда, из тюрьмы. Там мне было лучше всего. Там я могла приспособиться. Наверное, мне нужно вернуться.
На это нечего ответить. Банальности и слова успокоения раньше давались мне без труда, но теперь у меня не было настроения. Вместо этого я махнула рукой в сторону Карлтон-Вейл:
— Эльза живет там. Хочешь сначала позвонить?
— Зачем, если мы уже у порога? Если она не хочет нас видеть, то может солгать в лицо точно так же, как по телефону.
— Эльза не станет мне лгать. — Я расстроилась, но была даже рада этому, рада почувствовать хоть что-нибудь, кроме тупого безразличия. Чемодан вдруг показался мне тяжелым. — Твоя очередь, — сказала я и протянула Белл чемодан. — Дай мне сумку.
Эльза держит меня в курсе событий и рассказывает о людях. О тех, с кем я больше не встречаюсь, в отличие от нее, и это мой единственный источник информации. Она моя лучшая подруга, хотя мы не виделись уже несколько месяцев. После появления в моей жизни Белл я даже не звонила Эльзе. Не думаю, чтобы кто-то, кроме меня, еще называл ее так, как в школе, Львицей. Одну из своих книг, о парке сафари, я посвятила ей: «Любимой Львице».
Эльза похожа на львицу, сильная, гибкая, мускулистая, с желтыми кошачьими глазами и приподнятыми уголками рта. Естественно, она должна знать, что Белл у меня, — Фелисити ей обязательно сказала, потому что Фелисити ее двоюродная сестра. Или Эсмонд, который как-то раз со всей серьезностью заявил: «Сестра жены — моя сестра. Муж и жена — одна плоть». Эльза взяла трубку домофона и на мои объяснения кратко ответила:
— Входите.
Она ждала нас на площадке первого этажа с полотенцем в руках и мокрой после мытья оранжево-желтой гривой волос. Белл не стала ждать, пока она скажет хоть слово.
— Я вижу, ты меня не узнаешь — так сильно я изменилась. Неприглядное зрелище, да?
Мне почему-то захотелось ее ударить. Накричать. Какое-то новое для меня чувство, опустошающее. Разумеется, я ничего не сделала — то есть промолчала, а только встретилась взглядом с Эльзой и опустила глаза, потому что от ненависти к Белл у меня все дрожало внутри, хотя внешне я оставалась абсолютно невозмутимой и спокойной, напряженной и холодной.
— Рада видеть тебя, Белл, — любезно отвечала Эльза, как настоящая кузина Эсмонда. — Надеюсь, вы с Элизабет пообедаете со мной.
Таким милым тоном она разговаривала с женщиной, которая совершила убийство и которую считали бы парией в любом цивилизованном обществе. Потом уверенной походкой повела нас за собой в квартиру.
Это другая квартира, не та, которую она ждала, поселившись в «Доме с лестницей». Та была далеко, в Челси, практически в Фулеме, еще дальше, чем пристанище семьи Тиннессе. С тех пор Эльза еще раз вышла замуж, а теперь ждет нового развода. Тогда ее больше интересовали не мотивы людей, а их сексуальные отношения. И еще она любила Козетту, радовалась ее счастью.
— Похоже, у него нет собственных друзей, — говорила мне Эльза.
— Если и есть, сюда они не приходят.
На первый взгляд у Белл тоже не было друзей, но это не совсем верно. Ее друзьями были Тиннессе и Адмет — по крайней мере, она с ними общалась, — а также я сама и Эльза. Но у Марка, похоже, друзей не было совсем, я не могу вспомнить, чтобы в разговоре звучали их имена, только туманные упоминания о знакомых. Он также не распространялся о своем прошлом. Мы ничего о нем не знали, как будто Марк родился два года назад, уже тридцатишестилетним, или представлял собой творение Пигмалиона — Белл, — в которое вдохнули жизнь специально для того, чтобы я увидела его в «Глобальном опыте». Я испытала шок — правда, приятный, — когда однажды сидела в Британской библиотеке, листая (с какой-то другой целью) старую подшивку «Радио таймс», и наткнулась на его имя в списке исполнителей пьесы, которую слышала пять лет назад. «Росмерсхольм» Ибсена, и Марк Хенрисон играл Педера Мортенсгора.
Он не рассказывал мне о своем прошлом — да и с чего бы это? Наверное, Козетте рассказывал. Скорее всего, она знала его жизнь, с детских лет и до настоящего дня. Понятия не имею. Я практически не оставалась с ней наедине; рядом всегда был Марк.
Эльза отказалась поддержать план Марка по удалению Белл из дома на время визита оценщика, поскольку была по-настоящему честной и искренней. Она могла — как сегодня предположила Белл — один или два раз прибегнуть ко «лжи во спасение», но никогда бы не согласилась обманывать подругу с недостойной целью. Так же, как и я, Эльза не верила, что Белл чрезвычайно привязана к «Дому с лестницей» и не перенесет мысли о расставании с ним. Думаю, к тому времени Эльза уже поняла, что Марк не хотел, чтобы она жила в доме, даже две или три недели, несмотря на то, что принадлежала к числу тех немногих гостей Козетты, которые покупали еду, заботились о пополнении винного погреба и сами сдавали свои вещи в прачечную. Более проницательная, чем я, видевшая ситуацию со стороны, она подозревала Марка и поэтому любезным тоном ответила, стараясь смягчить сарказм:
— Придется тебе самому делать грязную работу.
В конечном итоге ничего делать не пришлось, поскольку оценщик не захотел осматривать каждую комнату, а Белл сидела у себя с включенным телевизором. Через три дня пришел представитель риелторской компании — то ли еще будет! — чтобы взглянуть на дом. Марку повезло, что как раз в это время Белл отправилась на одну из своих долгих прогулок, первую за несколько недель. До ее возвращения Марк и Козетта уехали подыскивать себе дом; по крайней мере, я так думала. Они делали из этого тайну, поскольку Белл ничего не должна была знать.
— Не представляю, как они выпутаются, — сказала я Эльзе. — Разве что убьют ее. — Я как раз писала роман, в котором от одного из персонажей должны были избавиться с помощью убийства. Иначе сюжетная линия заходила в тупик. Наверное, именно книга натолкнула меня на такую мысль.
— Сомневаюсь, — ответила Эльза.
В тот вечер нас всех пригласили на ужин танцоры. Раз в год они развлекали Козетту, как бы в ответ за все, что получали от нее. Она угощала их ужином как минимум один раз в неделю, а также брала с собой на концерты, спектакли и в кино, и поэтому ни о какой компенсации не могло быть и речи, но я подозреваю, что это немного успокаивало их совесть. Им приходилось терпеть общество всех жильцов дома, потому что Козетта умудрялась, очень мягко и тактично, отклонять их приглашение, если не могла взять с собой «свиту», как со свойственной ему грубостью выражался Айвор.
