Барбара Вайн - Сто шесть ступенек в никуда
— Можно тебя попросить, чтобы ты пока ничего не говорила Белл?
— О переезде?
— Обо всем. Она думает, что мы поженимся, но это не имеет значения. Я не удивляюсь.
— Хочешь сказать, она из тех, кто считает, что ты женишься из-за денег?
Выпитое вино ослабило самоконтроль, и я выразилась довольно резко. Марку это не понравилось:
— Я же сказал: меня не интересует, что думают другие люди.
— Ты не хочешь, чтобы я говорила Белл, что ты любишь Козетту и собираешься жить с ней, но не намерен жениться, и что вы хотите уехать из «Дома с лестницей»?
Он был вынужден согласиться, но ему это не понравилось. Я считала Марка сильным — из-за того, как он говорил, его внятной дикции, кажущейся уверенности, из-за того, что он принимал решения, когда Козетта колебалась, но теперь поняла, что ошибалась. Марк был слабым человеком. Сила его проявлялась только там, где не было необходимости напрягаться, преодолевать препятствия. Козетта оказалась гораздо сильнее его. У меня мелькнула странная мысль. Может быть, любовь Козетты, в которую она вложила всю себя, тело и душу, была настолько сильна, что разожгла ответный огонь страсти из маленькой искорки? Марк выглядел слабым, юным, испуганным и необычно задумчивым, словно нашел то, что искал всю жизнь, и теперь очень боялся потерять. Конечно, Козетта была ему матерью, а он ей сыном — но это было лишь частью сложной картины, важной, но все же частью. Страх и нерешительность исчезли с его лица, и оно явно стало тверже.
Марк улыбнулся:
— Разумеется, мы скажем Белл, когда придет время. Просто просили бы пока не говорить. Собственно говоря, Козетта считает, что должна как-то помочь Белл. Она думает, не купить ли ей квартиру… то есть студию. Ты понимаешь, о чем я.
Я ничего не ответила. Думаю, мы больше вообще об этом не говорили. Мы с Марком всегда с трудом находили темы для разговора. Из вежливости — я так думаю — Марк продолжал играть роль хозяина, пока мы ели сыр и приканчивали третью бутылку вина. Он не привык много пить, и его язык слегка заплетался, когда он рассказывал историю о знакомых актерах, с которыми вместе был на гастролях, и о том, как автору пришлось сократить одну сцену, чтобы не задеть чувства жителей Мидлсбро. Вместе с сыром бри и пресными лепешками я переваривала его слова о том, что Козетта компенсирует Белл потерю комнаты, купив ей квартиру. Поначалу это показалось мне почти невероятным.
В Козетте я не сомневалась. Это в ее стиле — именно так она поступала, если считала, что объект ее опеки в чем-то нуждается. Достаточно вспомнить Тетушку. Но сначала эту мысль ей нужно было подсказать. Почему она посчитала своей обязанностью компенсировать потерю комнаты молодой, здоровой женщине, которая ничего для нее не значила и даже недолюбливала ее, той комнаты, за которую та не платила ни пенни? Может, Марк попросил? Я почувствовала прилив благодарности за то, что хотя бы мне не предложили временного жилья.
Итак, Белл ничего не следовало рассказывать, даже то, что ее предположение о свадьбе оказалось неверным. Пусть остается в заблуждении. Но когда «Дом с лестницей» буден продан, Белл поставят в известность, а затем от нее отделаются при помощи студии с кухней и ванной в северном Кенсингтоне. Не желая получать указания от Марка, я решила расспросить Козетту. Возвращаясь домой в такси — Марк поехал на какой-то вокзал, Виктории или Ватерлоо, чтобы встретить поезд Козетты, — я обнаружила, что строю диковатые планы купить собственный дом и пригласить к себе Белл. Она, конечно, откажется. Я представила, как она опять исчезает, однажды уходит и не возвращается, а через десять лет появляется на какой-нибудь вечеринке после слов, похожих на объявление Айвора Ситуэлл, что сейчас войдет самая красивая женщина, которую ему приходилось видеть…
Тут я ошиблась. Как, впрочем, и насчет Козетты с Марком, когда рисовала себе картину их будущей совместной жизни. Я даже придумала, на какой улице они поселятся, в тихом переулке с домиками, похожими на деревенские коттеджи, к северу от Уэстборн-Гроув; один из этих домов им бы прекрасно подошел — возможно, тот, во дворе которого растет дерево с великолепными желтыми цветами. С тех пор — потом, после паузы в несколько лет — я иногда представляла, как могла бы сложиться их жизнь.
Они жили бы вместе и никогда бы не расстались — я в этом уверена. И Марк женился бы на ней, даже просто потому, что ей бы этого очень захотелось. Он никогда не мог ей отказать. Марк посвятил бы свою жизнь тому, чтобы сделать Козетту счастливой — уже начал. Думаю, это была бы уединенная жизнь, союз, о котором обычно говорят, что супруги «души друг в друге не чают». Разумеется, не было бы никаких бесплатных жильцов, нахлебников, гостей, которые приходят на ночь и остаются на год. И вообще гостей было бы немного: я сама, конечно, Белл, Луис Льянос и Пердита Рид, возможно, Уолтер и Эва Адмет, братья Козетты, друзья Марка, о которых он иногда упоминал, но которых мы не видели. Иногда они, Марк и Козетта, ходили бы в ресторан, поужинать вдвоем в каком-нибудь шикарном месте, возможно, «Коннот» или «Ле Гаврош», отпраздновать какую-нибудь годовщину — первой встречи, первой проведенной вместе ночи, свадьбы, — не замечая никого вокруг, восторженно глядя друг другу в глаза, переплетя пальцы поверх скатерти. И платить будет, конечно, Марк — подпишет чек или протянет кредитную карту. Потому что к тому времени Козетта уже привыкнет перекладывать на него все житейские дела, надеяться на него, и они уже почти забудут, чьи это деньги.
— Ты действительно собираешься купить Белл квартиру? — спросила я Козетту.
— Лучше тебе, дорогая.
— Я и сама могу. Спасибо, конечно, но это правда. Мне будет полезно, как говорят, стоять на собственных ногах. Пора уже. Ты серьезно — насчет Белл?
— Понимаешь, — произнесла она, — Марк, кажется, считает, что это смягчит удар.
— Какой удар?
— Марк думает, ей не понравится, что мы продаем дом и переезжаем. По крайней мере, я предполагаю, что именно это он имеет в виду. Точно не знаю. Кажется, Марк очень смущен. Похоже, думает, что если Белл… получит компенсацию, то не будет так страдать.
— А почему она должна страдать?
— Она лишится дома, правда? Марк убежден, что Белл любит наш дом. Мне понятны ее чувства, я тоже его люблю, но это просто очередной этап в моей жизни, нечто такое, что я должна была сделать, но теперь пора двигаться дальше. Вроде мечты, которая осуществилась, а теперь я мечтаю жить с Марком в маленьком домике, где мы всегда будем вместе, потому что там мало места и просто невозможно расстаться. Считаешь меня безумной? Понимаешь, он думает точно так же, но не можем же мы оба сойти с ума, правда? Неужели я говорила, что так сильно его люблю, что могу умереть от любви? Нет, я так его люблю, что хочу жить. Мне так повезло, Элизабет, что иногда даже не верится. Я не могу поверить, что кто-то может быть так счастлив, что это все не кончается, а Марк чувствует то же, что и я.
Любовь изменила Козетту, редко говорившую о себе, всегда ставившую на первое место других, и теперь любой разговор она переводила на свои чувства и, естественно, чувства Марка. Она забыла о Белл.
Мне было несложно выполнить просьбу Марка, поскольку я почти не видела Белл. Только слышала — монотонное бормотание телевизора в комнате на первом этаже, скрип 104-й ступеньки, шаги у меня над головой. Она избегала меня — наверное, не только меня. Я занялась подготовкой к покупке собственного дома. Я могла купить дом в любом районе, поскольку неплохо зарабатывала писательским трудом, гораздо больше, чем если бы осталась верна полученной профессии и работала учителем, даже больше, чем получает завуч в школе или преподаватель в университете. Проведя много времени перед окнами агентств по продаже недвижимости, я, наконец, решила позволить им присылать мне предложения.
«Дом с лестницей» превратился в тихое, даже приличное место. В былые времена, когда я удалялась в свой кабинет и пыталась писать, мне иногда очень мешали шум, музыка, шаги на лестнице, громкие голоса, хлопанье дверей. Но теперь я по ним скучала — таковы странности человеческой природы. Одиночество толкнуло меня к Робину (в романе я написала бы, что одиночество толкнуло меня в его объятия), причем гораздо ближе, чем можно было бы предположить, учитывая наши несовместимые темпераменты. А потом приехала Эльза.
Наверное, я предпочитаю общество женщин.
В начале семидесятых в таких вещах обычно не признавались. Если вы говорили, что любите женскую компанию, это воспринималось как вынужденная добродетель, то есть вы терпите женщин, потому что не можете найти мужчину. Разумеется, сегодня все изменилось, теперь это приемлемо, и предпочтение женского общества признается вполне разумным и даже интеллигентным. Я очень обрадовалась приезду Эльзы. Она всегда была моей лучшей подругой — и остается до сих пор. В первый раз за все время я проявила инициативу, воспользовалась своим статусом хозяйской дочери и пригласила жильца, не спросив сначала Козетту. В любом случае невозможно было представить, что Козетта откажет.
