Р. Скотт Бэккер - Нейропат
И нечего удивляться, что дорога стала символом. На дороге каждый был сам за себя, могучий, бесстрашный. На дороге каждый чувствовал себя американцем.
Конечный пункт, вдруг понял Томас, вот что так нервирует его.
Нейл Кэссиди.
Утреннее откровение Томаса было переоценкой ценностей. Раньше Нейл представлялся ему какой-то стихией, не человеком, а скорее, принципом. Каждый год Томас начинал курс для новичков, декламируя отрывок из «Илиады» и указывая, что Гектор, великий герой Трои, был поражен не десницей Ахилла, как полагало большинство, а «через десницу Ахилла огненным взором Афины». Для древних, объяснял он далее, ты не располагал собственными словами и поступками, по крайней мере, не таким образом, каким представлялось новичкам, которые считали, что могут на все наложить свою монополию. Для древних греков, египтян, шумеров — да возьмите кого угодно — человек был в равной степени конечным пунктом и промежуточной станцией, через которую выражали свои действия иные, более неуловимые силы. Вот почему они смотрели на безумие как на нечто забавное, но — в не меньшей степени — и с трепетным благоговением. Некоторые безумцы действительно были просто дураками, но некоторые были и пророками. Через некоторых вещал сам Бог.
Вот кем Нейл казался Томасу: безумцем в древнем смысле этого слова.
Одержимым.
Нейл охватывал неумолимую правду существования, и не только материальную сторону, на которой основан весь опыт, но и все процессы — эволюционный, геофизический и космологический, — обусловливающие эту материальность. Он стал выразителем миллиардов мерцающих солнц, воплощением воплей миллионов рожениц за миллионы лет, не внесенных в анналы. Он стал тайным проводником чего-то до ужаса бесцельного, безразличного и неисчислимого.
Раньше Нейл казался концом линии, простиравшейся за границы обозримой Вселенной и уводящей к началу начал. Человеком, сочетавшим в едином лице мириады немыслимых ипостасей.
Преступное и ужасающее известие: его искусство ложно.
И что теперь? Теперь он казался печальным и опасным глупцом.
Или в этом пытался убедить себя Томас.
Большинство указателей — автострада, улица, магазин — мелькали крысиной пробежкой банальной повседневной жизни. Все либо «продавалось», либо находилось «сразу налево», либо «самое большее в 65 ярдах», всюду виднелся перст, которому можно было следовать. Но по какой-то непонятной причине надпись на указателе «ВЫЕЗД 21-В. КЛИМАКС, 2 МИЛИ», начертанная белым на вездесущем зеленом показалась Томасу особенной. Не просто двусмысленной или пропитанной ассоциациями, как древняя притча или граффити над писсуаром, но как будто намеренно ускользающей от взгляда и особо циничной. Томас не сомневался: если бы указатель был зрячим, то подмигнул бы ему.
Проехав чуть дальше, Томас увидел знакомую проселочную дорогу. Вскоре после этого он обнаружил и еще одну узкую дорогу — темную полосу среди растительности. Томас медленно свернул, прислушиваясь к тому, как хрустит гравий под колесами его машины. Тень поглотила его, и по обе стороны стали открываться поляны — прохладные, но бесплодные под небесами позднего лета. Хотя местность была ровной, казалось, что «акура» катится вниз по инерции.
«Магнетический холм», — зачем-то подумал Томас.
Насколько он помнил, проселок сворачивал влево, постепенно скрываясь за зеленой порослью. Томас отвел взгляд, посмотрел на разворачивающийся над ним купол — просветы неба в клочковатой темной зелени. И сбавил ход.
«Надо затормозить. Надо взять его врасплох. Надо…»
Он ощутил тяжесть пистолета в потной ладони.
«Фрэнки…»
Найдется ли в нем достаточно силы? Найдется ли?
«Нет. О боже мой, нет…»
Томас прислонился лбом к рулевому колесу. Возможно, пару раз всхлипнул.
«Мой мальчик. Помни о мальчике».
Томас утер нос и глаза.
Но что, если все пойдет наперекосяк? Перед его внутренним взором замелькали катастрофические образы. Томас отнюдь не был глупым или слабаком, но за все годы знакомства с Нейлом тот обыгрывал его решительно во всем — во всем! От шахмат до сквоша и… Норы.
Нейл всегда побеждал. Полностью.
«Но не на этот раз! Не! На! Этот!»
Правда на его стороне, разве нет? Отец, сражающийся, чтобы спасти сына. Отец сражающийся…
Томас толчком распахнул дверь, выждал. Лес вокруг казался мшистым и влажно пах перегноем. Деревья скрадывали пространство, не позволяя разглядеть дом.
Томас заглушил мотор. Сжал в руке револьвер.
— Пожалуйста, — прошептал он. — Пожалуйста…
Все будет в порядке. Он — отец, сражающийся, чтобы спасти сына…
Волна губительных образов снова захлестнула его, но он стиснул зубы и спустил ноги на землю.
«К чертям! — подумал он. — К чертовой матери!»
Он просто рванет сквозь деревья. Вышибет эту чертову дверь! Бросится напролом, даже если это приведет к катастрофе! Кому какое дело, что происходит? По крайней мере, все будет кончено. А будет ли?
«Не только за моего мальчика».
Жизнь, преисполненная ужаса. Жизнь с кляпом во рту.
Фрэнки. Когда его имя успело превратиться в молитву, заклинание?
Томас втянул нога обратно в машину и захлопнул дверцу.
«Дубина, идиот проклятый!»
Он швырнул пистолет на пассажирское сиденье. Казалось, он чувствует вкус металла, чует маслянистый запах угрозы.
Идиот! Идиот! Мир — это огромная безмозглая камнедробилка. Каждую секунду чей-то дух оказывается сломленным, каждую секунду кто-то пропускает раковую опухоль… насилуют дочерей, бьют жен, убивают детей… Каждую чертову секунду правила повествования летят кувырком. Каждую секунду тысячу лет — или миллион? Даже его человекоподобные предки рыдали, разве нет? Потрясали бессильными руками, проклиная убожество своего существования. Даже австралопитеки знали, что такое пронзительный вопль.
Где она — Книга их имен?
«Мысли трезво. Мысли ясно… Христа ради, придумай что-нибудь!»
Дрожащей рукой Томас включил зажигание и начал разворачивать «акуру», ломая кусты.
Каждую секунду отец подводил сына.
Мир был не басней, не эпической или даже комической трагедией.
Мир был психопатом.
Красная «акура» стояла на обочине. В ней сидел мужчина с мобильным телефоном в руке. Он прикрывал ухо всякий раз, когда мимо с ревом проносился дальнобойщик.
— Сэм… Да, это я.
Он посмотрел вниз, себе на колени.
— Я в окрестностях местечка, которое называется Климакс.
Нервный смешок, нервный взгляд сквозь лобовое стекло.
— Нет. Я не шучу. Это на юг, к северу от Кэтск…
Он нахмурился, поскреб подбородок.
— Ты одна?
Он смахнул с ресниц слезы.
— Стараюсь следовать примеру. Балласт заводит в тупик… — Он снова смахнул слезу. — И все же могла бы со мной встретиться. Я мог бы воспользоваться твоей помощью.
Он провел рукавом по щекам.
— Нет. Это не телефонный разговор.
И снова он начал смотреть вниз — древний прием, чтобы сосредоточиться.
— Ты называешь меня параноиком? Прекрасно. Послушай, это может оказаться важно. Скорее всего, нет, но может. В любом случае ты должна все проверить.
Взгляд его сделался рассеянным, будто он проверял пульс.
— Всего два с половиной часа… На север по восемьдесят седьмой.
Он проводил взглядом мелькнувшую мимо серебристую малолитражку.
— Разумеется, со мной все в порядке. Просто встреться со мной, пожалуйста. Поверь мне хоть капельку, бога ради.
Почесал нос.
— Все в точности, как я сказал: сначала едешь на север по восемьдесят седьмой, поворачиваешь на выезде двадцать один-би. А там увидишь меня. Я буду ждать в машине.
Он кивнул.
— Да, да… Слушай, мне пора. Скоро увидимся.
— И еще, Сэм… — Он откинулся на сиденье, словно захотел посмотреться в зеркало заднего вида. — Я люблю тебя.
Он застыл.
— Что ты имеешь в виду?
Он провел рукой по волосам.
— Нет-нет… Поговорим об этом позже. Будь осторожна за рулем.
Глава 15
30 августа, 18.44
С пассажирского сиденья «мустанга» Сэм возвращение к дому, где, возможно, скрывался Нейл, казалось Томасу сюрреальным, какой-то театральной декорацией. Вечернее солнце освещало деревья. Гравий вел непримиримую войну с чертополохом, разросшимся вдоль обочины. Эпилептически дергались покрышки, галопируя по раздолбанному, растрескавшемуся асфальту. Все это напоминало какое-то невероятное шоу — пронзительное в своей стертости, напряженное в своей приземленности. Cinéma vérité.[48] Томасу почти верилось, что сидевший прямо позади него Джерард уютно пристроил на коленях пакет с попкорном.
Ложь, которую он выдал им за правду, далась без особого труда благодаря контролю. Перекрикивая выхлопы и рев проезжавших мимо грузовиков, Томас даже умудрился — взглядом — извиниться перед Сэм.
