Джон Вердон - Загадай число
— Пулевое ранение и колотые раны, как и у других? — спросила Холденфилд.
— Колотые раны подтверждаются, насчет пули пока информации нет.
— А что в записке?
Родригес прочитал содержимое факса в папке:
— Куда я исчез и откуда я взялся? Сколько умрут, чтобы ты разобрался?
— Такая же чертовщина, — сказал Клайн. — У тебя есть соображения, Бекка?
— Похоже, процесс ускоряется.
— Ускоряется?
— До настоящего момента все было тщательно рассчитано — выбор жертв, записки, каждая деталь. Но это убийство иного характера, оно скорее вынужденное, чем запланированное.
Родригес посмотрел на нее с сомнением:
— Ритуал такой же, как и всегда, — колотые раны, записка…
— Однако это неожиданная жертва. Похоже, что убийца подбирался к мистеру Дермотту, но вместо него убил полицейского.
— Но как же записка?
— Записку он мог принести с собой, чтобы оставить ее на теле Дермотта, если бы все пошло по плану. А может быть, он сочинил ее на месте. Возможно, это значимый момент, что в стихотворении всего четыре строчки. В остальных, если я не ошибаюсь, было по восемь? — Она посмотрела на Гурни.
Он еле кивнул, поглощенный своими угрызениями, но затем усилием воли заставил себя вернуться в настоящее.
— Я согласен с доктором Холденфилд. Мне не пришло в голову, что количество строк может быть значимым, но это очень разумное предположение. Я бы хотел добавить: невзирая на то что это убийство было не столь тщательно спланировано, как остальные, элемент ненависти к полиции сохраняется и в этом случае, так что новая жертва вписывается в модель, о которой говорил капитан.
— Бекка упомянула, что процесс ускоряется, — напомнил Клайн. — У нас уже четыре тела. Значит ли это, что нам следует ждать новых жертв?
— Их уже пять вообще-то.
Все посмотрели на Хардвика.
Капитан поднял кулак и стал по очереди выбрасывать пальцы, чеканя имена:
— Меллери. Шмитт. Карч. Офицер Сассек. Четверо.
— Преподобный Майкл Маграт — пятый, — сказал Хардвик.
— Кто? — в унисон спросили Клайн (сгорая от нетерпения), капитан (с досадой) и Блатт (потрясенно).
— Пять лет назад одного священника в Бостонском епископате лишили сана, обвинив в связях с мальчиками-служками. Он как-то умудрился договориться с епископом, свалил свое поведение на алкоголь, прошел курс реабилитации и скрылся из виду.
— Что за херня с этим Бостонском епископатом? — прошипел Блатт. — Они там как будто специально педофилов разводят.
Хардвик не обратил на него внимания и продолжил:
— История на этом закончилась бы, но год назад Маграта нашли убитым в его собственной квартире. Множественные колотые раны в шею, записка на теле. Восемь строк, красные чернила.
Лицо Родригеса сделалось пунцовым.
— И давно вам это известно?
Хардвик посмотрел на часы:
— Уже с полчаса.
— То есть как?
— Вчера детектив Гурни заказал запрос на случаи, аналогичные делу Меллери. Сегодня утром всплыло дело отца Маграта.
— Кого-то арестовали или разыскивали за убийство? — спросил Клайн.
— Не-а. Бостонский эксперт, с которым я общался, ничего такого не сказал напрямую, но я так понял, что они вообще не сочли это дело важным.
— Как такое может быть? — раздраженно спросил капитан.
Хардвик пожал плечами:
— Старого пидора кто-то убивает, убийца оставляет на теле стишок с намеком на прошлые грехи. Все выглядит так, будто ему отомстили. Может, в управлении решили, что фиг с ним в конце концов, и так есть кого ловить, а тут все-таки благородный мотив — возмездие педофилу. И видимо, они решили не слишком углубляться.
У Родригеса был такой вид, как будто он страдал несварением желудка.
— Но он же ничего такого не сказал?
— Ну разумеется нет.
— Итого, — произнес Клайн, — что бы там по этому поводу ни думала бостонская полиция, факт остается фактом: отец Майкл Маграт — жертва номер пять.
— Си, нумеро синко, — подтвердил Хардвик, кривляясь, на ломаном испанском. — Но на самом деле он нумеро уно, поскольку священника грохнули за год до всех остальных.
— Значит, Меллери, которого мы считали первой жертвой, на самом деле был вторым.
— Очень сомневаюсь, — сказала Холденфилд. Все повернулись в ее сторону. Она продолжила: — У нас нет доказательств, что священник был первым. Он с тем же успехом мог быть десятым. Но даже если считать его первым, у нас возникает проблема: убийство год назад, а затем четыре убийства менее чем за две недели. Это необычный паттерн. Что-то должно было быть в промежутке.
Гурни мягко перебил ее:
— Возможно, процессом движет что-то иное, нежели психопатология убийцы.
— Что вы имеете в виду?
— Мне кажется, убитых связывает что-то помимо алкоголизма. Что-то, о чем мы пока не догадываемся.
Холденфилд задумчиво покачала головой и скривилась, как бы показывая, что не вполне согласна с Гурни, но не находит аргументов, чтобы с ним поспорить.
— Значит, могли быть жертвы еще раньше, а могло и не быть, — задумчиво произнес Клайн, явно не зная, как к этому относиться.
— Не говоря уж о том, что могут быть и новые, — заметила Холденфилд.
— В каком это смысле? — не понял Родригес.
Холденфилд проигнорировала его язвительный тон.
— Как я уже упоминала, паттерн выглядит так, будто процесс движется к завершению.
— К завершению? — протянул Клайн, как будто ему очень нравилось само слово.
Холденфилд продолжила:
— В последнем случае он был вынужден действовать не по плану. Возможно, он теряет контроль над процессом. Я предполагаю, что он теперь долго не продержится.
— Что значит не продержится? — выпалил Блатт с обычной враждебностью в голосе.
Холденфилд секунду посмотрела на него, затем перевела взгляд на Клайна:
— От меня здесь что, требуется просветительская работа?
— Возможно, не мешало бы уточнить несколько ключевых моментов. Если я не ошибаюсь, — произнес он тоном, не подразумевающим, что он может ошибаться, — за исключением Дэйва, мы тут все мало имели дело с серийными убийцами.
Родригес, казалось, был готов с этим поспорить, но промолчал.
Холденфилд обреченно улыбнулась:
— Ну хотя бы все в курсе типологии серийных убийц Холмса?
Кивки и мычание за столом в целом означали положительный ответ. Вопрос возник только у Блатта.
— Шерлока Холмса?
Гурни задумался, являлось ли это глупой шуткой или глупостью в чистом виде.
— Другой Холмс. Человек более современный и невымышленный, — сообщила Холденфилд преувеличенно терпеливым тоном, который, как показалось Гурни, она тоже откуда-то позаимствовала. Может быть, у мистера Роджерса, ведущего детской телепередачи? — Холмс классифицировал серийных убийц по типу мотивации: тип, движимый воображаемыми голосами; тип, желающий избавить мир от какой-либо ненавистной группы людей — от негров, от геев и так далее; тип, жаждущий абсолютной власти; искатель острых ощущений, который получает наивысший кайф от убийства, — и, наконец, сексуальные маньяки. У всех этих типов есть нечто общее…
— Они психи на всю голову, — с энтузиазмом подхватил Блатт.
— Точно подмечено, сержант, — слащаво произнесла Холденфилд. — Однако общее у этих типов — это чудовищное внутреннее напряжение. Убийство на некоторое время избавляет их от этого напряжения.
— Типа как секс?
— Следователь Блатт, — разозлился Клайн, — попридержите свои вопросы, пока Ребекка не закончит говорить.
— На самом деле его вопрос вполне уместен. Оргазм дает сексуальную разрядку. Однако в здоровом человеке это не вызывает потребность во все более частых оргазмах ценой все больших и больших усилий.
В этом смысле серийные убийцы скорее похожи на наркозависимых.
— Зависимость от убийства, — медленно и задумчиво произнес Клайн, как будто пробовал на вкус новый газетный заголовок.
— Звучная фраза, — сказала Холденфилд, — отчасти она правдива. Серийный убийца, в отличие от обычных людей, живет в мире собственных фантазий. На первый взгляд он может никак не выделяться из толпы. Однако его «нормальная» жизнь не удовлетворяет его, реальность его не интересует. Он живет ради своих фантазий — фантазий о власти, о возмездии. Эти фантазии складываются в сверхреальность — мир, в котором он чувствует себя важным, всевластным, живым. По этой части есть вопросы?
— У меня есть, — сказал Клайн. — Мы знаем, к какому типу относится наш убийца?
— У меня есть предположение, но я бы хотела услышать, что по этому поводу может сказать детектив Гурни.
Гурни подозревал, что ее добродушное выражение лица было таким же наигранным, как ее улыбка.
— Я думаю, это человек, выполняющий миссию.