Томас Харрис - Черное воскресенье
— Так вы тоже участвовали в операции?
— Да. Машину вел Якоби, а я следил за Иоффе. Так что, он мой должник.
Кабаков представил вертолет, летящий в полной темноте, который почти касался земли.
— Вам хватило топлива?
— Нет. Мы были вынуждены сесть в Гешер Хазиф.
— Ливанцы вас заметили?
— Да, когда мы взлетали. Они выслали самолеты наперехват, но опоздали. Мы достигли границы Израиля через двадцать четыре минуты после того, как ливанцы заметили вертолет.
Кабаков не скрывал разочарования. Три человека рисковали жизнью ради никчемного содержимого какой-то коробки. В Тель-Авиве решат, что он круглый идиот, и будут правы.
— Благодарю вас, капитан, отличная работа. Передайте мою благодарность Иоффе и Якоби. А сейчас отправляйтесь-ка спать. Это приказ.
Рейн попрощался и вышел. Кабаков и Вайсман расположились за столом, на котором лежало имущество Абу Али. Вайсман тактично молчал. Среди вещей не было ни личных бумаг, ничего, что указывало бы на причастность владельца к террористической организации. Не оказалось даже экземпляра «Политической и вооруженной борьбы», настольной книги «Аль-Фаттах». Вдвоем они еще раз перебрали все предметы. Кабаков просматривал журналы. Два номера египетского еженедельника «Аль-Талиах». В одной из статей подчеркнуты слова: «...слухи о всесильности разведывательной службы Израиля сильно преувеличены. Это скорее миф, чем реальность». Кабаков фыркнул. Абу Али посылал ему с того света насмешливый привет. Несколько пожелтевших номеров бейрутской газеты «Аль-Хавардез». Номер «Пари Матч». «Спорте Иллюстрейтед» за 21-е января 1974 года. Кабаков нахмурился. Это был единственный журнал на английском. На обложке темнело коричневое пятно. Кофе, автоматически отметил Кабаков. Он еще раз внимательно просмотрел журнал. В основном номер посвящен футболу. Но редакционная статья была не о футболе, а о... Кабаков напрягся. Фазиль. Мюнхен. Спорт. И голос, голос с магнитофонной ленты: «Следующий год надо начать с кровопролития». Вайсман быстро поднял голову, когда Кабаков спросил:
— Вайсман, что вам известно о Суперкубке?
* * *Директор ФБР Джон Бейкер снял очки и задумчиво потер переносицу.
— Господа, это очень ответственное предположение. — Корли заерзал в своем кресле. Кабаков спокойно смотрел в непроницаемое лицо Бейкера.
— Это не просто предположение. Факты...
— Я уже слышал, майор. Вы очень ясно все изложили. Вы уверены, что цель террористов — матч за Суперкубок. Ваша уверенность основывается на том, что этот, как его, Фазиль — так, кажется, его зовут? — организовал нападение «Черного Сентября» на Олимпийскую деревню в Мюнхене. Два других ваших факта — это пленка из Бейрута, на которой говорится о нанесении удара в начале года, и желание президента присутствовать на матче. Все верно? — Бейкер замолчал.
— Да, а поскольку планируется прямая телетрансляция, то террористический акт вызовет максимально возможный шок во всем мире, — вставил Корли.
— Однако вся цепь ваших рассуждений основана на том факте, что среди вещей убитого Абу Али найден номер «Спортс Иллюстрейтед» со статьей о Суперкубке. Но вы даже не уверены, что этот Али знал о готовящейся акции. Вам не кажется, что для полной уверенности данных слишком мало?
Бейкер уставился в окно, словно серое вашингтонское небо могло подсказать ответ. Перед ним на столе лежала папка с делом № 302 — предварительная информация о готовящемся теракте.
Кабаков поначалу никак не мог понять, зачем его вызвали в Вашингтон. В ФБР имели полную информацию по этому делу. Но после нескольких минут разговора с главой ведомства он понял, что Бейкер не пытается почерпнуть из беседы новые факты. Профессиональный параноик, он вызвал Кабакова в Америку лишь для того, чтобы подстегнуть свой инстинкт ищейки. Кабаков видел упрямый взгляд, тяжелый подбородок и нервные пальцы директора Бюро. Он знает, что должен принять решение, — подумал Кабаков. — Но ему необходимо, чтобы я возражал ему, спорил с ним. Он ведь, в сущности, не слушает меня, а лишь наблюдает за моими реакциями. Что ж, времени для наблюдения у него было достаточно. Теперь пусть решает.
— Благодарю, вас мистер Бейкер, за потраченное на меня время. — Кабаков встал.
— Еще минуту, майор. Вы хорошо знакомы с методами террористов. На ваш взгляд, что они предпримут? Установят бомбу заранее и начнут шантажировать, когда зрители соберутся? Потребуют освобождения Сирхан Сирхана или кого-нибудь другого? Выдвинут условие прекращения помощи Израилю?
— Не станут они ничего требовать. Они просто взорвут бомбу на стадионе, переполненном людьми.
— Но почему вы так уверены в этом?
— А что вы можете им предложить? Большинство террористов уже на свободе. Последних, тех, что устроили мюнхенскую бойню, освободили в обмен на заложников из очередного захваченного самолета. Лилия Халет освобождена. Боевики, убившие вашего дипломата в Хартуме, уже у себя дома — помогли власти Судана. Все свободны, мистер Бейкер. Прекратить американскую помощь Израилю? Можно, конечно, пообещать и это. Но кто поверит таким словам? Начнутся бесконечные переговоры. А как быть с тысячами заложников? Зрителей, а ведь их соберется не меньше восьмидесяти тысяч, надо как-то содержать. Никаких условий на стадионе для этого нет. Начнется паника. Люди бросятся к выходам. Будут десятки задавленных насмерть и сотни раненых. Нет, они просто взорвут бомбу, не вступая ни в какие переговоры.
— Как?
— Не знаю. — Кабаков пожал плечами. — Полтонны пластиковой взрывчатки достаточно, чтобы разрушить все трибуны. Для надежности они могут разместить несколько бомб в разных концах стадиона и взорвать их одновременно. Это будет непросто. Но Фазиль не дурак. Вряд ли они сумеют воспользоваться передатчиком — слишком много посторонних радиосигналов. Кроме того, увеличивается вероятность обнаружения взрывчатки.
— Мы можем заранее все проверить. Стадион огромен, но задача, тем не менее, выполнима, — сказал Корли.
— Думаю, что Секретная служба Белого дома захочет все взять в свои руки, но им потребуется помощь. — Бейкер, казалось, пришел к какому-то решению.
— Необходимо подвергнуть проверке весь персонал, обслуживающий соревнования. Устроить досмотр зрителей на входах. Мы используем для поиска взрывчатки все новейшее оборудование и собак-ищеек. Время еще есть, успеем все организовать. — Корли сделал энергичный жест рукой.
— А если удар будет нанесен с воздуха? — спросил Кабаков.
— Вы полагаете, террористы наймут частный самолет? Я думаю, такая угроза не столь велика, и проблема легко разрешима. Запретим в этом районе все полеты частной авиации. Свяжемся с Федерацией летчиков-любителей, с военными. Мои люди займутся этим уже сегодня. Думаю, уже к вечеру мы будем располагать большей информацией, чем сейчас. — Бейкер раздвинул в улыбке тонкие губы.
Сомневаюсь, подумал Кабаков.
Глава 21
Абдул Авад мерил шагами небольшую одиночную камеру. Его нескончаемое хождение взад-вперед начинало раздражать охранника. Он открыл зарешеченное окошко в двери и прикрикнул на заключенного. Но уже через минуту охраннику стало не по себе. Чего он, собственно, взъелся? Пусть человек за решеткой, но имеет же он право хотя бы ходить по своей камере. Он снова открыл окошко и предложил Аваду сигарету, предупредив, что сигарету следует немедленно спрятать, если в коридоре послышатся шаги постороннего.
Авад и без этого напоминания напряженно вслушивался в звуки за дверью камеры. За ним скоро должны прийти — может быть сегодня, может завтра. Но за ним обязательно придут. Придут, чтобы отрубить ему руки. Холодок пробежал по его спине. Авад поежился.
Бывший офицер ливийских военно-воздушных сил Абдул Авад обвинялся в контрабанде наркотиков. Учитывая его прошлые заслуги перед страной, смертную казнь заменили на ампутацию обеих рук. Это наказание, предписываемое Кораном, вновь стало применяться с приходом к власти полковника Каддафи. Однако Каддафи, не чуждый новшествам, заменил топор и рыночную площадь на хирургический скальпель и больничную палату. Авад, пребывавший после вынесения приговора в шоке, начинал привыкать к мысли, что вскоре умрет. Он обдумывал, сможет ли он, зацепив одну штанину своих брюк за дверную петлю и обмотав другую вокруг своей шеи, повеситься, подогнув ноги. Его все больше занимала эта мысль. Он несколько раз садился за письмо своим родным. Ему хотелось попросить прощения у отца за позор, который он навлек на него и на всю семью, но никак не мог взять верный тон. Он начинал вновь и вновь, но ничего не получалось. Авад боялся, что не успеет. Ему стало бы легче, если бы он знал, когда за ним придут. Но ему не сообщили срок исполнения приговора. Возможно, такое молчание являлось частью наказания. Авад продолжал кружить по камере, одновременно чутко прислушиваясь к тому, что происходит за дверью. Внезапен окошко резко распахнулось.
