Т. Паркер - Маленький Сайгон
Фрай отодвинул скользящую дверцу. С иголочки новая Мега-доска стояла внутри, ни разу не использованная. Ценник до сих пор был не снят.
— Я надеялась, что войду в воду, когда там будешь ты. Я правда тебя там видела несколько раз. Думаю, ты меня даже не заметил. А рулоны там внизу, у моих туфель — это плакаты с твоими изображениями. А номер на Сайгон-Плазе — это магазин тканей, где я покупала шелк на платье.
— О! — Фрай чувствовал себя невиданным глупцом.
— Я правда не могла дождаться какого-то предлога, чтобы перебраться поближе к твоему дому. Я рисовала его себе как распутный и полный… не знаю чего. Я слышала, что это пещера. Когда я переехала после… после того, что со мной случилось, я начала собирать о тебе информацию. Я видела тебя на соревнованиях в Бруксе. Я знала, что ты женат, поэтому я ничего не предпринимала. Я вырезала твою фотографию, потому что… потому что это была твоя фотография. — Она всхлипнула и отвернулась. — Я думала, я все сняла. Забыла про эту Загадочную Служанку. Я просто глупая девчонка. Ты можешь теперь идти, Чак. Просто я хотела тебя, и вот, кажется, я тебя получила. Одного раза маловато, но все равно это было довольно приятно, не правда ли?
Фрай сел на кровать. Потом перекатился через спину и взял ее в объятия. Теперь она плакала вовсю, и он чувствовал, как ее теплые слезы струятся по его шее.
— Я страшно виноват.
— Уйди, пожалуйста.
— Прости. Я не должен был…
— И я тоже, Чак, не должна была. Не могу сказать, как я сожалею.
— Мы можем про это забыть?
— Я постараюсь, если ты постараешься.
— Господи. Ты спасла мне жизнь. Чего мне сейчас действительно хочется — так это заняться с тобой любовью.
Она придвинулась к нему ближе и прикоснулась к его лицу своими ладонями.
— Да, пожалуйста.
Глава 21
Два офицера полиции стояли перед палатой Тай Нья, когда туда подошел Фрай. Один сверил его имя со списком, другой рассматривал его водительские права, точно редкий манускрипт. Потом оба рылись в гостинцах, принесенных Фраем.
Фрай застал Нья, когда та смотрела в окно, устремив взгляд поверх тележки с цветами и записками. Комната была маленькая, белая, запах гвоздики витал на клиническом подслое больничного воздуха. Напротив кровати к стене был подвешен телевизор. Судя по картинке на экране, шла мыльная опера. Звук был выключен.
Она лежала, подоткнув под спину подушки. На коленях лежал блокнот, раскрытый на чистой странице, в руке авторучка. Она повернула к Фраю лицо, такое бледное и лишенное жизни, что он подумал, не умирает ли она.
— Чак, — промолвила она полушепотом.
Она поцеловал ее в щеку, сел и взял ее невесомую руку в свою ладонь.
— Нья.
— Это было очень странно, Чак. Мои мысли проходили сквозь пальцы, и я написала ваше имя. Потом ваше имя вошло в мои губы, и я опять заговорила. Это больно.
— Я польщен, что ты меня позвала.
Улыбка выдала себя, особенно в глазах.
— Когда я смотрю на ночь и вижу звезды, я думаю о нем. Как вы думаете, как далеко они, звезды?
— Мы все на одном небе, Нья.
— Но до них так далеко.
— Не надо торопиться. Вот. — Фрай дал ей сверток, который он наскоро упаковал в пещерном доме.
Нья притронулись к пакету, но пальцы у нее были слишком слабы. Фрай помог ей открыть сверток и поставил рядом с ней коробочку. Она достала серебряную цепочку с маленькой волной, взяла кулон в ладонь, цепочка покачиваясь, свисала между пальцами.
— Она имеет магическую силу, — промолвил Фрай.
— Правда?
— Нет. Просто я подумал, что тебе она понравится. Я сам ее смастерил. Такие вещицы были популярны несколько лет назад, когда я ее сделал. Самую первую я отправил брату, когда тот был во Вьетнаме. Предполагалось, что она будет защищать его и напоминать о доме.
— И как?
— По правде говоря, он ее передарил.
Она улыбнулась. Он помог ей надеть цепочку на шею. Она покрутила пальцами волну, потом разгладила больничный халат, чтобы кулон хорошо лег.
— Как вы думаете, Чак, это возможно — сделать пересадку мозга? Я уверена, что это опасно, но я согласилась бы на это добровольно. Подумайте, Чак. Никаких воспоминаний. Я бы выбрала мозг… например, коровы. Тупой, теплой, озабоченной лишь сеном и быками.
— Я бы предпочел, чтобы ты осталась женщиной.
— Но подумайте, быть пустой внутри. Когда прошлое — это прошлый час, а будущее — понятие, о котором ты не имеешь понятия. Вы попросите доктора Левина, сможет ли он сделать меня коровой?
Фрай улыбался, внутренне ужасаясь мертвенности ее глаз, медлительности движений, тому, как ее тело словно отдаляется от ее души.
— Нет, Нья. Он намерен сохранить твою личность. Если бы ты стала коровой, эта цепочка оказалась бы тебе не впору.
— Я всегда могу положиться на вашу логику, Чак.
— Вот, я еще принес тебе это. — Он положил на кровать папку со своими статьями. К каждой статье были приложены его заметки на данную тему, черновики интервью, записки, которые он делал для себя, перед тем как взяться за материал. — Я подумал, что у тебя есть время и ты сможешь прочитать эти заготовки, и поймешь, как они превращаются в статьи. Может, получишь какое-то представление о том, как собрать мешок информацию на тему, а потом урезать ее до размеров, с которыми можно работать. Пригодится для твоей будущей работы. Статьи не ахти — по правде, из-за одной меня уволили с работы — но ты сможешь увидеть сам процесс.
На этот раз она действительно улыбнулась: белые зубы и розовые губы.
— Вы уже усаживаете меня за работу, Чак.
— Не хочу, чтобы у тебя здесь возникли новые проблемы. Безделье, тоска и все такое прочее.
— Ну, я не была не совсем овощем на грядке. Это вам. — Она протянула ему сложенный лист желтой бумаги. Он увидел строки, написанные ее продолговатым, тонким почерком. — Можете прочитать сейчас, если хотите.
Новая звезда появилась в эту ночь,Высоко в небе, и видят ееТолько глаза, которым знаком ее свет.Здесь, где он однажды ступал,Под этим небом, не зная,Что скоро оно станет его домом.И пока я смотрела,Ее тонкие пальцы тянулись, чтоб коснуться другихСквозь тьму, которая толщеЧем полуночный снег,И вместе образовать цепьСвета, недоступного мне внизу.
— Это прекрасно. Это совершенно.
— Мой профессор поэзии сказал бы, что это отдает сентиментальностью.
— Он никогда не писал так прекрасно.
В дверном проеме появилось лицо детектива Мина. Фрай заметил его улыбку, потом он исчез.
— Он здесь бывает каждый день, — сказала Нья. — И из ФБР каждый день приходят. Сначала они задавали вопросы. А теперь, кажется, они здесь, чтобы не пускать репортеров. Было трудно уговорить их разрешить мне увидеться с вами, но я прибегла к эмоциям.
Фрай сел рядом с ней.
Она пересела повыше, теребя пальцами кулон.
— Чак, вы должны мне помочь. Мне нужно, чтобы вы помогли.
— Все, что угодно.
Нья отвернулась к окну и заговорила:
— Моя мама и сестры не вернулись в дом. Поэтому там вас никто не потревожит. В гостиной есть алтарь. Маленький, красный, рядом с пианино.
— Помню.
— Внутри алтаря, за фруктами, лежит одна вещь, которую я прошу вас уничтожить. Сожгите ее, сделайте это ради меня. И пожалуйста, не просите ничего объяснять.
Фрай задумался, изучая ее бледный профиль на белой подушке.
Нья потянулась за сумочкой, лежавшей рядом с кроватью, и подняла ее с некоторым усилием. К ключу который она передала Фраю, был привязан кусок красной пряжи.
— Этим ключом вы откроете дверь, выходящую в патио на заднем дворике. Прошу вас, будьте осторожны.
Фрай прошел во двор Тая через боковую калитку, обошел дом, подлез под желтой лентой, огораживающей место преступления. Предвечернее солнце пробивалось сквозь сдвинутые занавески. В доме было душно. Все выглядело точно так же, как ему запомнилось. Он глубоко вздохнул и почувствовал головокружение.
Жертвенник стоял на прежнем месте, с теми же фруктами и благовониями. Фрай опустился на колени и убрал апельсин, яблоко и мандарин.
Он резко повернул голову и встал, заслышав в кухне какие-то звуки.
Потом опять повисла тишина — невозмутимое молчание мертвых.
Он опять стал на колени и запустил руку в алтарь. Пусто. Лишь маленький квадратное пространство, грубое, некрашеное дерево. Он запустил руку поглубже и пошарил в дальних углах и под крышей маленького жертвенника. Липкая лента отслоилась, и ему в ладонь упала цилиндрическая коробочка.
Черная пластмасса с серой крышкой. Внутри полоска пленки с негативами. Он поднял ее против тусклого света. Всего восемнадцать кадров, переснят какой-то документ. Но мелкие буквы разобрать было невозможно.
