Майкл Коннелли - «Линкольн» для адвоката
– Не испачкай мне машину.
– Обещаю.
Мы сели в автомобиль, одну из дешевых моделей «ягуара». Это была первая машина, купленная ею самостоятельно, без того, чтобы я держал ее руку и помогал выбирать. Она предпочла «ягуар», поскольку он предоставлял ей возможность чувствовать себя стильно и утонченно, давал ощущение класса. Но всякий, кто разбирается в автомобилях, знает, что это просто прифрантившийся «форд». Я не стал спорить и портить ей удовольствие. То, что доставляет удовольствие ей, радует и меня – кроме того раза, когда она решила, что развод со мной прибавит ей счастья. Мне он большой радости не прибавил.
Она помогла мне сесть в машину, и мы тронулись.
– И не вздумай вырубиться, – прибавила Мэгги, выезжая с парковки. – Я не знаю дороги.
– Поезжай на ту сторону горы через Лорел-каньон. После этого надо только свернуть влево у подножия.
Хотя предположительно путь лежал из города в пригород, при пробках в конце рабочего дня добраться до Фэрхольм-драйв занимало у меня почти сорок пять минут. По дороге я рассказал ей об Анхеле Левине и о том, что случилось. Она не отреагировала так, как Лорна, потому что не знала Анхеля. Хотя я был знаком с ним много лет и использовал как частного сыщика, вышло так, что он стал моим близким другом только после нашего с Мэгги развода. Именно Анхель не раз отвозил меня домой из «Четырех зеленых полянок», когда мой брак стал распадаться.
Пульт для открывания моего гаража остался в «линкольне», на стоянке за баром, поэтому я велел Мэгги припарковаться на площадке перед воротами. Я также сообразил, что мои ключи от дома надеты на том же кольце, что и ключ от «линкольна», и их тоже конфисковал бармен. Нам пришлось пройти вдоль боковой стороны дома, к заднему крыльцу, и достать запасной ключ (тот самый, что отдал мне Руле) из-под пепельницы на столе для пикников. Задняя дверь вела в мой кабинет. Это хорошо, поскольку в пьяном состоянии я был рад избежать восхождения по ступеням к парадной двери. Это не только изнурило бы меня, но вдобавок моя спутница увидела бы открывающуюся с террасы панораму и это напомнило бы ей о несправедливом несоответствии между жизнью честного прокурора и алчной адвокатской пиявки.
– О, как трогательно! – воскликнула Мэгги. – Наша старая чашка.
Я проследил за ее взглядом и увидел, что она смотрит на фотографию нашей дочери на чайной чашке, которую я держал на письменном столе. Я испытал волнение при мысли, что невзначай заработал в некотором роде очко в ее глазах.
– Да-а, – рассеянно-небрежно произнес я, стараясь нащупать возможность выгадать на этом какое-нибудь преимущество для себя.
– Куда тебя? Где спальня? – спросила она.
– Ох, ты – сама предупредительность. Направо.
– Ты извини, Холлер, но я не смогу остаться надолго. Я выторговала у Стейси пару лишних часов, а с такими пробками на дороге мне уже надо трогаться в обратный путь.
Мэгги довела меня до спальни, и мы сели рядом на кровать.
– Спасибо тебе за помощь, – сказал я.
– Услуга за услугу, а как же иначе?
– А я подумал, ты расплатилась со мной в ту ночь, когда я отвозил тебя домой.
Она приложила руку к моей щеке, повернула мое лицо к себе и поцеловала. Я расценил это как подтверждение того, что мы действительно занимались любовью в ту ночь. До этого я чувствовал себя выпавшим из жизни из-за того, что не помнил.
– «Гиннесс», – произнесла она, оторвав свои губы от моих.
– И еще водка, немного.
– Хорошее сочетание. Тебе будет плохо утром.
– Сейчас еще так рано, что мне будет плохо ночью. Послушай, почему бы нам не поехать и не пообедать в «Дэн Тэн»? У дверей сейчас дежурит Крейг, так что…
– Нет, Мик. Мне надо домой, к Хейли. А тебе поспать.
Я сделал жест, означающий «сдаюсь».
– О'кей, о'кей.
– Позвони мне утром. Я хочу поговорить с тобой, когда ты протрезвеешь.
– Ладно.
– Хочешь, я тебя раздену и укрою одеялом?
– Нет, все в порядке, я сам справлюсь.
Я откинулся назад на кровати, скинул туфли, перекатился к краю и выдвинул ящик ночного столика. Оттуда я вытащил пузырек тайленола и компакт-диск, который подарил мне клиент, Деметриус Фолк. Он был членом уличной банды из Норуока, известным в своей среде как Лил Демон. Однажды он поведал мне, что ночью ему было видение, что ему суждено умереть молодым и насильственной смертью. Он дал мне этот диск и велел поставить, когда он умрет. И я это выполнил. Пророчество, полученное Деметриусом, сбылось. Его застрелили из проезжавшей мимо машины месяцев через шесть после того, как он подарил мне этот диск. «Волшебным фломастером» он написал на нем «Вредквием по Лилу Демону». То был сборник баллад, отобранных им с компакт-диска Тупака.
Я вставил диск в стоящий на тумбочке плейер, и вскоре послышался ритмический саунд песни Тупака «Господи, благослови мертвых». Эта песня была скорбным салютом в честь павших товарищей.
– Ты слушаешь такие штуки? – недоверчиво прищурилась Мэгги.
Я пожал плечами, насколько это у меня получилось – лежа и облокотившись на постель.
– Иногда. Помогает лучше понять многих из моих клиентов.
– Это люди, которым место в тюрьме.
– Некоторым – возможно, но очень многие имеют что сказать. Среди них встречаются истинные поэты, а этот парень был лучшим.
– Был? Кто это – тот, кого застрелили возле музея автомобилей на бульваре Уилшир?
– Нет, ты говоришь о Бигги Смоллзе. А это покойный великий Тупак Шакур.
– Не могу поверить, что ты слушаешь подобную галиматью.
– Я же сказал: помогает.
– Сделай мне одолжение – не слушай в присутствии Хейли.
– Не беспокойся, не стану.
– Мне пора идти.
– Побудь еще немного.
Мэгги уступила, но напряженно сидела на краю кровати. Я чувствовал, что она старается уловить слова рифмовки. Для этого требуется тренированное ухо и время. Следующая песня называлась «Жизнь продолжается», и я наблюдал, как напряглись ее шея и плечи, когда она разобрала слова.
– Можно, я пойду, пожалуйста? – попросила она.
– Мэгги, побудь несколько минут.
Я протянул руку и уменьшил звук.
– Слушай, я совсем выключу, если ты споешь мне, как раньше.
– Не сегодня, Холлер.
– Никто не знает Свирепую Мэгги Макфиерс так, как знаю я.
Она улыбнулась, и я молчал, вспоминая те времена.
– Мэгги, почему ты со мной остаешься?
– Я же сказала, что не могу остаться.
– Нет, я не имею в виду сегодня. Я говорю о том, как ты остаешься лояльной ко мне, не очерняешь меня перед Хейли и оказываешься на месте всякий раз, когда я в тебе нуждаюсь. Вот как сегодня. Не много мне известно людей, чьи бывшие жены по-прежнему хорошо к ним относятся.
– Не знаю. Наверное, потому, что вижу в тебе задатки хорошего мужа и хорошего отца, каким ты однажды станешь.
Я кивнул, надеясь, что она права.
– Расскажи мне что-нибудь. Чем бы ты занималась, если бы не могла быть прокурором?
– Ты серьезно?
– Да, кем бы ты была?
– Я никогда по-настоящему над этим не думала. Сейчас я занимаюсь именно тем, чем всегда хотела заниматься. Мне повезло. С какой стати мне желать что-либо менять?
Я открыл пузырек с тайленолом и проглотил две таблетки не запивая. Следующая песня была «Так много слез», еще одна баллада для потерянных и пропащих. Она казалась подходящей к моменту.
– Наверное, я была бы учительницей, – произнесла Мэгги. – В начальной школе, где маленькие девочки вроде Хейли.
Я улыбнулся:
– Миссис Макфиерс, миссис Макфиерс, собака съела мое домашнее задание.
Она двинула меня кулаком по руке.
– На самом деле это славно, – сказал я. – Ты была бы хорошей учительницей… кроме тех случаев, когда оставляла бы детишек в наказание после уроков без права освобождения под залог.
– Смешно. Ну а ты?
Я покачал головой:
– Из меня бы не получился хороший учитель.
– Чем бы ты занимался, если бы не был адвокатом?
– Не знаю. Но у меня есть три лимузина. Думаю, я бы мог организовать прокат лимузинов с шофером, возить людей в аэропорт.
– Я бы тебя наняла, – улыбнулась Мэгги.
– Отлично. Вот уже один клиент. Дай мне доллар, и я прилеплю его к стене клейкой лентой.
Но добродушное подшучивание не срабатывало. Я откинулся назад, прикрыл ладонями глаза и попытался отогнать прочь из памяти этот день, отогнать воспоминание об Анхеле Левине, лежащем на полу в своем доме, со взглядом, устремленным в вечно черное небо.
– Знаешь, чего я раньше всегда боялся?
– Чего?
– Что не распознаю невиновности. Что невиновность будет тут, прямо у меня перед глазами, а я ее не замечу, не разгляжу. Речь не о вердикте «виновен – невиновен». Я имею в виду именно невиновность. Невиновность, неиспорченность, простосердечие. Но знаешь, чего мне на самом деле следовало бояться?
