Т. Паркер - Маленький Сайгон
Фрай посмотрел вниз и ощутил панический страх, сгустившийся у основания позвоночника. Он смотрел вниз на ставший миниатюрным берег, на крохотный отель и голубые домики, на игрушечные машины, по-черепашьи продвигавшиеся по Приморскому шоссе в тысяче футов под ним. Он смотрел вниз на воду, съедавшую берег, на отступающий пляж. Он чувствовал, как волна поднимается, — поднимается вместе с ним в серое небо, накапливая водный тоннаж для финального броска.
Он кинул еще один, последний испуганный взгляд и решил отступить.
Обхватив доску обеими руками, он изо всех сил вытолкнул ее назад, в океан. И шлепнулся в безопасность в тот самый момент, когда волна выросла, задержалась на миг и рухнула на берег. Кое-как он преодолел следующую волну этой гряды. Он сидел на доске, сердце его глухо стучало, руки похолодели и ослабли. Доска то погружалась, то выныривала. Он видел свои ноги — бледные пятна в темной воде.
Фрай не припомнил другого раза, когда бы он чувствовал себя таким одиноким, таким бренным, таким оторванных от всех. А это тяжело — не ощущать себя частью чего-нибудь.
Он просто сидел и смотрел, как надвигается очередная волна. У него пылало лицо, он чувствовал, что какая-то часть его личности — доля того, чем он был всегда, чувство реальности, ощущение собственного характера и своеобразия, на худой конец страсть, которая определяла его хотя бы для него самого — покидает его с каждой не взятой волной.
Впереди формировалась замыкающая волна, последняя и пока самая большая.
То, что он делал дальше, проистекало частью из злости, частью из отчаяния, частью из стыда. Это было поступком, который он считал положительным. Он совершал его ради Ли, он совершал его ради Кристобель, он совершал его ради Беннета, он совершал его ради самого себя. Он совершал его как поминки по тому человеку, которым он когда-то был.
Он развернул доску, сделал два гребка и вошел в волну.
Полет вниз оказался чрезвычайно быстрым и резким, его доска норовила умчаться вперед без него. Он поставил ее поперек водяного склона и получил горизонтальный импульс. Своей губой волна чмокнула его в самое темечко. Затем он очутился перед ее фронтом, вошел задним ходом в вираж, изогнув тело и расставив руки для равновесия, и сгруппировался для скорости. В нижней точке он вывернул пятки и отклонился, доска мгновенно поднялась, и он пулей ушел вверх, ослабив коленки навстречу удару. Взлетая на головокружительную стенку, он оглянулся и увидел огромный цилиндр, мчавшийся ему вдогонку. У гребня он пригнулся, выровнял доску и подставил спину стремительной водяной трубе, чуть сбросил скорость и вошел в бешеный водоворот песка и пены — туда, где весь мир спрессовался в рев, который ощущаешь каждым суставом. Фрай медленно провел ладонью по окружившей его водяной стене, цепляясь пальцами за жидкие обручи. Ноги вибрировали вместе с доской. Фрай, словно в телескоп, смотрел туда, где формировалась волна — мгновенное средоточие сущего — новая, огромная, вырастающая из моря. В момент высшей скорости, слегка согнув коленки и задевая пальцами цилиндр, он стоял в трубе омытый водой, нерешительный, покоренный.
Как водится, Фрай так и не понял, откуда его настиг удар.
Он понял одно: что вдруг потемнело и стало давить со всех сторон. Он чувствовал себя сейчас странно-удаленным, осталось только тупое грохотанье где-то над головой. Совсем не было света. Он вращался, но не мог управлять собой, словно был шестеренкой, приводимой в движение другими шестеренками какой-то огромной водяной машины.
Он попытался всплыть на поверхность, но коловращение громадной волны тянуло его вниз. Несколько толчков ко дну — но где оно сейчас, это самое дно? Глаза открыты: песчаный круговорот света и полутеней, тени, движущиеся внутри теней. Выдохнуть воздух и подниматься вслед за пузырьками. Но он кувыркался на месте, а пузырьки были просто подхвачены вихрем и исчезли.
Затем изумление чувств: ощущение падения, но не обязательно вниз — быть может, вверх или вбок, или сразу во всех направлениях; следом наступило осознание, что не хватает некоей фундаментальной способности, связывающей организм с гравитацией. Он оттолкнулся от дна рожденным страхом движением, но дна под ногами не было. Молнии дугами пронзали его голову. Он думал о том, как бы сохранить остатки воздуха, чтобы просто всплыть, но воздуха в легких уже не оставалось.
Фрай бился о темноту — взрыв энергии, когда он тянулся на поверхность — и наконец глотнул полный рот воды с песком. Он словно почувствовал вопль собственного организма: что это такое, Чак? Господи, прошу тебя, нет! Затем наступила слабость, и вместе с ней тепло, и тревожная гипотеза, что он на самом деле просто спит и вот-вот проснется, и все будет в порядке, и Хайла принесет ему горячий шоколад и разрешит ему посмотреть немного телевизор. Еще один вдох воды. Он почувствовал, как его руки вытянулись вперед — во мрак — и начали совершать взмахи, похожие на черепашьи, в стремлении вынести голову на воздух.
Потом Хайла схватила его и начал тащить. Она лаяла по-собачьи.
Наконец ее лицо застыло перед ним, но такой он ее не помнил. Длинные, белокурые волосы — ничего общего с мамой. И что она лает? Теперь ее руки у меня под мышками, тянут меня по песку. Лица. Ноги. Рвота, затем вдох, именно в таком порядке. Теплый поток соленой воды из легких, горит в носу, в ушах, во рту, в глазах, всюду. Похожий на волка зверь набрасывается на меня, говоря по-человечьи. Кто-то отгоняет его шлепком. Какие-то черные силуэты. Я в незнакомых руках. Я на спине. Грудь ходит ходуном. Свежий воздух — это хорошо. Жизнь — это хорошо.
Конечно же. Кристобель. Серфингисты. Тупица.
Он стал на четвереньки, судорожно дыша, и начал блевать между вдохами. Тупица лаял, то появляясь, то пропадая из поля зрения с каждым новым омерзительным извержением. Он чувствовал кого-то рядом: босые ноги, джинсы, ниспадающие светлые волосы, рука, похлопывающая его по спине. На расстоянии он увидел еще чьи-то ноги, услышал негромкие, озабоченные голоса:
— Счастливчик, повезло ему, что не отдал концы. Бултыхнулся классически. Это, случайно, не Фрай? Или какой-то турист?
Боже милостивый, подумал он. Уведи меня отсюда.
Кристобель помогла ему подняться и отвела его туда, где песок сходился со скалами. Он опустился на холодный берег, все еще тяжело дыша. Искры по-прежнему носились вокруг головы. Через минуту она возвратилась с его доской — обеими половинками — которые прислонила к валуну. Тупица сидел и изучал его взглядом, пока Кристобель заворачивала его в полотенце.
— Я знала, — сказала она, — я чувствовала, очень.
Он посмотрел на нее, поеживаясь под полотенцем.
— Я видела. Когда ты исчез из виду, я бросилась за тобой. Бластер помогал.
— Спасибо, — сказал он. Его голос был жидкий, как гелий. Он посмотрел, как вдали формируется очередная серия волн и содрогнулся. У него начался новый приступ кашля.
Она стала рядом с ним на колени и подоткнула полотенце вокруг шеи. Ее запах пробивался сквозь его забитый солью нос — аромат женщины и земли, такой твердый, что на нем можно стоять. Морской бриз бросил на его лицо прядь ее золотых волос, когда она наклонилась ближе.
— Ты сможешь дойти до мой квартиры?
Немного погодя он нетвердо стал на ноги, распрямил плечи и глубоко вздохнул, что вызвало новый припадок кашля, заставивший его согнуться пополам. Исторгнув из себя по меньшей мере полгаллона морской воды, он, как мертвец, улыбнулся Кристобель.
— Пошли.
— А что с этим?
Фрай взглянул на свою доску — две аккуратные половинки, прислоненные к камням.
— Напоминание спасательной службе, — сказал он и протянул ей руку.
Бластер показывал им путь. Его красный ошейник в кавалерийском ритме подпрыгивал, удаляясь на восток.
Он сидел на освещенном солнцем прямоугольнике на полу, греясь в лучах, проходивших через окно. Джим уехал на фотопробы в Лос-Анджелес. Бластер обнюхал его ногу, затем лег на спину, чтобы ему почесали живот. Кристобель переоделась в сухие шорты и пляжный лиф, затем отправилась на кухню сварить кофе. Фрай посмотрел, что она шьет. Платье было надето на манекен. Он закашлялся. Из кухни доносилась песня, которую мурлыкала Кристобель. Ему всегда нравилось, когда женщина напевает. Ему это так понравилось, что он заснул.
Проснувшись, он увидел, что солнечное пятно переместилось с его лица на живот. Лежа неподвижно, он наблюдал за ногами и спиной Кристобель, которая стояла перед платьем. Затем она наклонилась, чтобы сделать какие-то исправления. В стороне, на расстоянии нескольких футов, от пола поднимался пар, и Фрай повращал глазами, ища этому объяснение. На ковре стояла чашка с кофе. Достаточно далеко, чтобы он не мог ее опрокинуть. Она подложила ему под голову подушку. Сейчас он наблюдал за ее руками: тонкими, но с крупными суставами. Одной рукой она прикалывала булавками ткань, другую протянула вперед с булавкой наготове. Она стояла на пятках, упруго, точно баскетболистка. Придвинулась ближе для более тщательного взгляда, разгладила пальцем шелк. Выгнула спину, подняла голову и скрестила руки в аналитическом раздумье, затем повернулась к нему.
