Р. Скотт Бэккер - Нейропат
— Том! — вскрикнула она.
Но теперь он имел ее, заставляя скулить и корчиться вокруг все яростнее вонзавшегося штыря. Когда она закричала, он закрыл ей рот ладонью и продолжал таранить ее.
Тогда она начала отбиваться и царапаться. Он вышел из нее. Толкнул кофейный столик и опрокинул его. Сэм неуклюже свалилась на пол.
«А где твое нижнее белье?» — спросил Фрэнки.
— Нейл! — взвизгнул Томас — Нейл!
Затем он упал на четвереньки и, всхлипывая, заметался по ковру.
«Думаю, я всегда была для Томми какой-то схемой...»
Сэм свернулась в кресле, надев блузку и трусики. Из-под распухших от слез век она изучающе смотрела на стакан со скотчем, который дал ей Томас. Большим пальцем она утирала остатки слез.
— Меня уже трахали так зло, — сказала она, — но это было чересчур.
Томас, голый, присел на край дивана, упер локти в колени и низко опустил голову.
Сэм посмотрела на него одновременно сердито и нерешительно.
— Что ты делаешь, Том?
— Не знаю... — прошептал он.
— Не знаешь?! — воскликнула Сэм. — Как это ты не знаешь?
— Не знаю, и все.
— Но ты же, черт возьми, профессор психологии, разве нет?
Томас зло посмотрел на нее:
— Врачу, исцелися сам? Ты это хочешь сказать?
На него снова напала дрожь, но он подавил ее.
— Том...
— Я тут с ума схожу, Сэм. — Он вытер глаза тыльной стороной ладони. — Схожу с ума.
Сэм поставила свой стакан, сжала руки Томаса.
— Послушай, Том. Надо с этим справляться. Оглянись. Попробуй посмотреть на себя как на забавный случай из учебника, как на пациента, ну, я не знаю...
— Я должен с этим справиться? — Томас потер шею. — Хреновая шутка.
— Что ты имеешь в виду?
Томас свирепо взглянул на нее.
— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Я «справлюсь с этим», когда ты, Атта и этот клоун Джерард поймаете Нейла.
— Это нечестно, профессор. Вы сами знаете.
— Знаю? Сотни ваших людей гоняются за Костоправом, а толку?
— Я хочу сказать, что нечестно взваливать всю ответственность на нас. Ты хоть знаешь, сколько мы спим в последнее время?
Томас выдержал ее рассерженный взгляд.
— Так кто же тогда несет ответственность, а, Сэм? Невидимые задницы, которые лижет Атта?
Сэм пожала плечами.
— Не знаю. Может... В итоге...
— Знаешь что?! — воскликнул Томас. — Пошли вы все. Я был идиотом, когда стал прислушиваться к вашим людям. Мой сын не имеет отношения к Национальной Безопасности. Да это же смешно! Речь не о защите национальных интересов в период кризиса, речь о том, что какая-то кучка бюрократов старается прикрыть свои задницы. Надо было мне выйти в Интернет в то утро, когда он пропал. Даже раньше!
— Нет, — сказала Сэм. — Не надо было.
— Как ты только можешь это говорить?! — заорал Томас — Ты же прекрасно знаешь, что это разошлось бы по всему миру! Сэм. Сэм! Кто для тебя важнее — Фрэнки или...
— Ты не понимаешь, — ответила Сэм с безучастным лицом.
— Чего я не понимаю? Что сейчас весь народ мог бы гнаться за Нейлом, вместо какой-то кучки из второго состава... Что Фрэнки... — Его голос дрогнул. — Что Фрэнки сейчас мог бы быть наверху и ругаться с Рипли?
Он умоляюще взглянул на нее.
«Ну, пожалуйста, будь такой, как мне кажется...»
— Не будь таким наивным, — сказала Сэм странно невыразительным голосом. — Ничего бы этого не было. Все анализируется. Все на контроле. Все, Том. Ничего бы ты не узнал о Нейле по Интернету. Ничего. — Она сделала глоток и сердито посмотрела на него. — И тебе же еще и досталось бы за все твои хлопоты, поверь мне. Детская порнуха на твоем компьютере. Наркотики в машине. Или и того хуже: заклеймили бы как экотеррориста, судили бы закрытым судом, а потом — пуф! — и тебя нет. Поверь мне, Том, я знаю этих людей. Я работала в контрразведке...
Томас только вытаращился на Сэм, ошеломленный как ее тоном, так и ее словами.
— Так ты говоришь...
— Нет, Том, — прервала она его. — Ты не можешь переть против этих людей, так — по старинке, и, уж конечно, не стоит мчаться сломя голову, давать объявления в газеты. Господи боже, ведь двадцать первый век на дворе! Их «чистильщики» в Интернете могут отследить миллиард разговоров в секунду. И эффективность их средств удваивается каждые восемнадцать месяцев, а мы, люди, остаемся такими же. Посмотри «Новости». Остались одни мученики. Один-единственный путь. Все остальное — просто видимость конфликта.
Томас уже открыл было рот возразить, но тут же закрыл его. Что такое она говорит? Что он живет в полицейском государстве? Меры, конечно, были приняты, но что с того?..
— В результате, Том, получается, что, кроме нас, тебе не на кого рассчитывать. Так что, если ты серьезно хочешь найти Нейла, всерьез заботишься о том, чтобы спасти Фрэнки, ты должен первым делом взять в руки себя. Ты называешь нас вторым составом? Может, оно и так. Но до сих пор ты был всего лишь балластом для нашего расследования. Слышал? Бал-ла-стом.
Томас моргнул, пристыженный как собственным выражением «второй состав», так и обвинениями Сэм. Он спрятал лицо в ладонях. Могло показаться, что женщины часто доходят в своем гневе до отчаяния, так, словно их ранит подозрение, что мужчинам меньше нужно и поэтому почти нечего терять. Но не всегда. Порой они срываются на гневные упреки с уверенностью, неотличимой от честности — абсолютной честности.
Честность мужчин была в лучшем случае половинчатой.
Лицо Сэм было непроницаемым, ее слова, жесты, поступки — безжалостными, все это так не походило на честолюбие и нерешительность, столь характерные для нее до сих пор.
«Я изнасиловал ее», — подумал Томас.
Нет, не совсем так. И все же так.
— Послушай, Том, — сказала она, — я — стреляный воробей... Я словно постоянно преодолеваю в себе потребность доставить удовольствие любому парню, к которому меня тянет. И знаешь что? Обычно я обхожусь запросто. С большинством из парней все сводится к тому, чтобы содержать меня, трахать, льстить м...
— А как насчет того, чтобы выйти замуж за меня? — неожиданно спросил Томас.
«Я схожу с ума...»
Сэм отвела взгляд, моргнула.
— Все сразу, — сказала она.
Дело рук Нейла. Нейла. Нейла. Нейла.
— Том... Ты пугаешь меня, Том... Я хочу сказать, черт возьми... ты такой сложный человек. Я не знаю, что делать... Не знаю, что сказать... Боже, я теперь уже даже не знаю, каковы мои собственные мотивы.
Показалось чудом, что она вдруг опустилась перед ним на колени, положила подбородок на его голое колено. Красиво, как красиво...
«Оглянись... Мысли трезво. Мысли ясно».
Сэм была права. Он это знал. Непостижимым образом он попал под власть жалости к самому себе. Непостижимым образом он поддался скорби о сыне.
Скорбел тогда, когда нужно было сражаться.
Он сделал глубокий вздох, прижал ладони к коленям.
— Все мои страдания от того, что принято называть высшей стадией депрессии. Обычная реакция на тяжелую утрату, которая характеризуется болезненно-мрачными мыслями, угнетенным состоянием духа, беспокойным сном...
«Чувством собственной недостойное...»
Сэм покачала головой.
— Есть скорбь и скорбь. Но с тобой... Ты упал, а Нейл все продолжает пинать тебя. Похоже, будто ты страдаешь от... синдрома изнасилования или что-то вроде.
«Балласт».
Томас еще раз сморгнул застилавшие ему глаза слезы.
— Это называется «обусловленной беспомощностью», — сказал он.
— Как?
— «Обусловленная беспомощность», — повторил Томас — Люди, терпящие крах, в обстоятельствах, которые им неподвластны, в конце концов начинают считать себя обусловленно беспомощными. Даже если обстоятельства меняются... — Томас посмотрел на Сэм, его сердце изнывало от странного чувства изумления и восторга. Все это время он знал, что что-то не так, но не понимал что. — Это основной компонент депрессивных расстройств.
— Что ж, значит, это то самое, — сказала Сэм. — Обстоятельства изменились, Том. Встряхнись!
Он горько рассмеялся.
— В том-то вся ирония, Сэм. Люди просто считают, что депрессия искажает взгляд человека. Но это не так.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты, наверное, решила, что человек в состоянии депрессии недооценивает свою власть над событиями, но выходит, что все совсем наоборот. Во время испытаний люди, подверженные депрессии, на удивление точны в своих оценках... Только «сбалансированные» индивиды дают сбивать себя с толку. Они переоценивают свою власть над событиями.
Сэм бросила на него многозначительный взгляд.
— А откуда знать?
Томас опустил глаза.
— Оказывается, что для счастья надо быть обманутым. Разве этого одного недостаточно, чтобы все пошло вверх дном?
Он уже плакал вовсю, а она сидела и молча смотрела на него. Все нормально. Этого и следовало ожидать. Есть скорбь, которая сжимает тисками, а есть скорбь, которая освобождает, отпирает все маленькие клетки, скрытые в нашей душе.
