Р. Скотт Бэккер - Нейропат
— Ни о чем, — ответил он.
— Тогда зачем вы здесь?
Гайдж облизнул губы.
— Я всего лишь ставка, — наконец сказал он, — но у вас, мистер Байбл, у вас на руках козыри.
— Итак?
— Итак... я располагаю средствами... Такими средствами, которые людям вроде вас и не снятся. Просто хочу, чтобы вы знали, что для меня это вопрос справедливости. К черту гигиену.
Достав из нагрудного кармана визитную карточку цвета слоновой кости, он протянул ее Томасу:
— Каждому игроку нужен банкомет, мистер Байбл. Каждому... серьезному игроку.
Гайдж повернулся и вприпрыжку спустился с крыльца. Сожалея о своей враждебности к гостю, Томас окликнул его, когда тот направился через лужайку:
— Как дела, мистер Гайдж?
Гайдж повернулся и посмотрел на Томаса, будто видел его впервые.
— Лучше, профессор Байбл. — На его лице засияла широкая улыбка. — Отвоевываю жену.
— Пошли на поправку?
Широкое лицо Гайджа снова стало пасмурным.
— Вы не священник.
Чувствуя себя на взводе после встречи, Томас поднялся наверх и свернулся клубком на кровати Фрэнки. Сгреб под себя простыни, крепко прижал к себе. Он ощущал его запах, запах своего мальчика, видел его пританцовывающее маленькое тело, освеженное душем, он так и сыпал вопросами и мудрыми изречениями, построенными на игре слов, какими пользуются персонажи мультиков. Закрыв глаза, Томас словно очутился в странном, бесформенном мире, где не было ничего, кроме чувства осязания и боли.
Тьма, тьма со всех сторон... Может ли что-либо быть меньше, чем беспомощный отец?
И вновь он молился, или молил, или выпрашивал, или как там это называется, предлагая все кому-то на пустынном побережье души. И даже ни во что не веря, делал это с большей убежденностью, чем когда-либо в жизни. «Умоляю», — выговаривал он по буквам с такой внутренней силой, что, казалось, его сейчас разнесет в клочья. Он готов был принести в жертву — все! Конечно, он знал причины. Он знал, что какой-то безымянный предок претерпел мутацию, счастливое безумие, позволившее ему или ей применить социальные и психологические категории к миру, теоретизировать. Он знал, что Томас Байбл — человек, а люди предопределены очеловечивать все вокруг.
Видеть людей в неодушевленных предметах.
«Умоляю... Верни мне моего мальчика. Верни. Мне. Моего...»
Он бездумно пролежал так какое-то время, втягивая кислород, производя обмен веществ в организме. Вздрогнул, когда образы Синтии Повски стали тесниться у него перед глазами. Она впитывала наслаждение, как губка; соски расплющены тугим, натянутым, как парус, полотном...
Непонятно как он очутился на диване в гостиной, по телевизору шла программа новостей. Ему, охваченному чувством тщеты, казалось верхом отчаяния следить за происходящим на экране. Сухие глаза, нервная дрожь. Неподвижное безумие, мир, мелькающий так ярко и так быстро в охваченной тишиной и мраком комнате. Экран, угодливый и коварный, как язык, но играющий без правил, сохраняющих хотя бы крупицу истины, нагромождающий образы, кодирующий и перекодирующий миллиарды зрительных рецепторов.
В том числе его собственных.
И вновь повсюду доминировал Костоправ, хотя в событиях, происходящих по всему миру, гибли тысячи людей. Несколько позвонков с запекшейся на них кровью были обнаружены в вагоне метро. На обязательном конференц-клипе руководившая операцией чиновница описывала находку как «решающий прорыв». Она сказала, что они собирают биометрические данные прямо сейчас, пока она выступает перед телезрителями, и все, ехавшие в подозрительном вагоне, будут допрошены в течение ближайших дней.
Томасу захотелось плюнуть.
Еще через несколько каналов он наткнулся на сорокапятисекундный кусок, посвященный делу Питера Халаша. Федеральный агент сказал, что теперь они рассматривают случай как убийство. Теперь они полагали, что «телегеничный конгрессмен» стал жертвой «случайного акта насилия». Умнее не придумаешь. Случайные акты насилия на сей день были едва ли не самыми малозначащими. Томас задумался — оценил ли хоть один человек в ФБР эту иронию.
Нажав еще несколько кнопок, Томас остановился на Си-эн-эн, завороженный жуткими постапокалиптическими видами Москвы. Журналист повествовал о фуроре, произведенном тем, что компания «ЕА Games» [45] производила там съемку наиболее типичных мест для новейшей компьютерной игры. Скоро за 74 доллара 95 центов вы сможете поохотиться на дагестанцев (или русских — кому что больше нравится), копошащихся под каменными обломками, прежде чем лучевая болезнь покончит с последними оставшимися в живых. Томас подумал, что нет ни малейшей разницы между этой компанией и самой командой «Новостей» с их синим тлеющим баннером «фольксваген».
Следующий сюжет хроники рассказывал об одной из последних схваток за интеллектуальную собственность на «Яйца Люсиль», имеющее бешеную популярность компьютерное порно, где Люси и Рики в версии CGI использовались для исследования таинств женской эякуляции. Поскольку создателей порно обнаружить не удалось, истцы подсчитывали ущерб, нанесенный производителями секс-игрушек, которые через тайные офшорные счета оплачивали размещение продукции.
Что-то во всем этом заставило его рассмеяться.
Он задержался, чтобы посмотреть, как Питер Фармер, один из столпов MSNBC, [46] берет интервью у некоего сенатора в связи с недавним проведением Биометрического Интеграционного Акта, который позволил бы связать все камеры публичного наблюдения с источниками питания онлайн. Сенатор утверждал, что недавнее бедствие, постигшее Москву, выявило необходимость в дальнейшем укреплении систем слежения. «Только вообразите, — сказал он, — что они будут производить видеоигры, снимая Нью-Йорк или Вашингтон».
Томас лежал бездыханный, прикованный к дивану сменой безжалостных образов и легкой болтовни, стараясь собраться с силами и пойти за Рипли. Морские пехотинцы с гранатометами, тяжело раскачивающимися у них на плечах. Жужжащие эскадрильи вертолетов, облетающих иранские холмы. Бутылки колы, преображающиеся в гигантов бодибилдинга. Томас поискал что-нибудь насчет Джеки Форреста и наткнулся на местную станцию в Нэшвилле. Выступавшая от имени нэшвилльской полиции женщина с полной уверенностью настаивала на том, что они расценивают случай как убийство. Выражались опасения, что «популярный проповедник-евангелист» стал жертвой «случайного акта насилия».
Томас чуть не рассмеялся. Зачем быть творческой личностью или прилагать усилия что-то выдумать, понял он, если от тебя этого и не требуется?
Когда ему было тринадцать, мать несколько раз таскала его в церковь, явно обуреваемая необходимостью усмирить не по летам развитого сына. Казалось, он все еще помнит запах толпы и как кто-нибудь время от времени портит воздух. Он принуждал себя, несмотря на робость, распевать псалмы вместе с остальными. Скоро Томас понял, что весь фокус заключается в том, чтобы подстраивать свой негромкий голос к монотонному гудению — вроде поскрипывания автомобильных покрышек. Тогда тебя никто не услышит.
Особенно Бог.
Томасу снились позвоночники и скальпели. Он проснулся перепуганный, не понимая, где он и что с ним. «Фрэнки?»
— Тс-с-с-с, — произнес горячий голос. — Это я. Все в порядке.
Сэм стояла на коленях возле дивана, гладила Томаса по волосам и смотрелась в него, словно он был поверхностью пруда. Потом грустно улыбнулась.
— Кха... — Томас прокашлялся. — Который час?
— Примерно полшестого, — ответила Сэм. — А когда ты уснул?
— Н-не знаю, — хрипло сказал Томас, потирая лицо. Перекатился на спину. — Ох, — сконфуженно произнес он. — Прокол. Полный прокол.
— Что такое?
— Первым делом вечером надо хорошенько выссаться... Видишь?
Сэм рассмеялась, протянула руку и схватила его за промежность.
— Все врешь, — сказала она.
— Ты агент ФБР — тебе лучше знать.
— И что?
— Какая у тебя работа? Исправлять недостатки...
Они разделись, и она села на него верхом. Они занимались любовью нежно, как усталые люди, возбуждение смягчилось почти родственной близостью, каждое движение стало самозабвенным, каждое прикосновение — лишено застенчивости: так натруженный посетитель музеев медлит, задержав руку над слоновой костью или самоцветом, — не чтобы прикоснуться, даже не затем, чтобы ощутить, а просто удостовериться.
Затем она начала бормотать: «вот так», снова и снова, «так, м-м-м», словно он был сыном, которому предстоит долгое, пугающее задание. Непонятно почему, все это будило в нем и злость, и страсть. Он заспешил, движения его стали резкими, пока Сэм не выдохнула:
— М-м... не так глубоко, пожалуйста, Том...
Он сжал ее талию, нагнулся и смахнул все с кофейного столика. Приподнял ее с дивана и швырнул туда.
