Фелис Пикано - Приманка
— Давай сбежим куда-нибудь. В Мексику. Только ты и я. У меня есть немного денег, кредитки. Будем жить в глиняной хижине. Купаться. Заниматься любовью. Есть тако.
Она засмеялась — сначала осторожно, потом расхохоталась.
— Я не люблю мексиканскую кухню.
Прежде чем он успел предложить какой-нибудь другой маршрут, она спросила:
— Может, погуляем в парке?
Когда они заперли машину, она взяла его под руку и позволила вести себя: сначала по широкой мощёной дорожке, мимо пруда, где жили лебеди, потом по другой тропинке, убегающей на север, в глубину парка. Они молчали.
Кажется, Алана знала тут все укромные места. Она уводила его от наиболее оживленных частей парка, пока они не оставили позади карусели, «Зеленую таверну», театр «Делакорт», где по вечерам ставили Шекспира, и не оказались на уединенной холмистой поляне с зеленой лощиной, которую Ноэль не видел никогда прежде. Там они остановились. Алана огляделась по сторонам и в конце концов опустилась на плоскую базальтовую плиту, похожую на большую темно-серую таблетку среди травы. Она развязала платок, который до сих пор прикрывал её голову, и распустила волосы: длинные, почти иссиня-черные при этом свете. Никого больше в этой долине Ноэль не заметил.
— Ну вот! — с облегчением сказала она и легла на плоский камень. Её волосы рассыпались, тонкая шелковая блузка казалась хрупкой, словно японская бумага.
— Я хочу тебя поцеловать, — сказал Ноэль, наклоняясь к ней, чтобы выполнить это намерение.
Она подняла руку, удерживая его.
— Нет. Я обещала.
— Кому обещала? Эрику?
— Конечно. В первый же раз, когда мы увидели тебя. В «Витрине». Мы тогда договорились. Или мы оба — или ни один из нас.
Говоря это, Алана улыбалась, поэтому Ноэль решил, что она шутит. Он оттолкнул её руку и снова наклонился над ней.
Она села, уклоняясь от него. Улыбки у неё на лице уже не было.
— Я же сказала, что обещала, Ноэль.
— Ну, ты же не можешь говорить всерьёз?
— Разумеется, это всерьёз. Я никогда не нарушу своего обещания Эрику.
— Но ты его уже нарушила, — возразил он. — Ты уже целовалась со мной. Помнишь? В студии?
— Это было нужно для фотографии. Это было понарошку, Ноэль.
С минуту он дулся. Она снова легла на камень.
— Зачем ты тогда привела меня сюда? — спросил он.
— Чтобы поговорить с тобой.
— Почему здесь?
Он сообразил, что ведет себя так, будто подозревает её в чем-то, но ему было всё равно.
— Потому что мне тут нравится, — просто ответила она. — Я надеялась, что тебе тоже понравится.
От этого собственная подозрительность показалась ему ещё более глупой.
— Почему бы тебе не прилечь и не расслабиться? — предложила она.
Он поколебался немного, потом присоединился к ней. Каменная плита под его спиной была теплой, гладкой, успокаивающей. Облака пропали; небо над ними было бледно-голубое, звенящее.
— Ладно, — с намеренной резкостью бросил он, — говори!
Сначала она молчала и, как ему показалось, злилась, но потом она тихо произнесла:
— Мне столько нужно тебе сказать.
Он не стал ей приходить ей на выручку.
— Прежде всего я хочу быть уверена, что ты знаешь, как сильно ты нам небезразличен, и Эрику и мне, потому что это самое главное. Мы оба очень по тебе скучали эти несколько дней.
— А в чем дело? Окку был слишком занят на кухне и не мог страховать Эрика со штангой?
— Эрик тебя любит. Ты к нему несправедлив.
— Ну конечно.
— Как я тебя люблю, Ноэль. Нет. Не так, как я. Но всё равно любит.
— Ладно, допустим, я верю, что Эрик меня любит. И что дальше?
— Ты нужен ему, Ноэль. У него сейчас тяжёлые времена и ему нужна твоя помощь, твоя поддержка.
— Это у него тяжёлые времена?!
Кажется, её удивила сила его реакции. Приподнявшись на локте, она с недоумением посмотрела на него. Ему отчаянно хотелось дотронуться до её волос, но он посчитал, что это будет похоже на заигрывание.
— Да. Это правда. Уж я-то должна знать, верно? Эрик очень расстроен этим ужасным делом. Ну, знаешь, тем что случилось с бедняжкой Ронди.
Алана в это верила. Ноэль видел по её глазам: то карим, то черным, то в крапинку, то даже отливающим синим в солнечных лучах — невинным, бесхитростным глазам. Она верила, что смерть Рэнди расстроила Эрика.
— Ладно. Значит, он расстроен. Что ещё?
— Больше ничего. Эрику нужно, чтобы ты был сейчас рядом. Он хочет, чтобы ты был рядом. Я знаю, что вы не всегда сходитесь во мнениях, но попытайся…
— Это гораздо серьёзней, чем разница во мнениях. Одна из причин, по которой я не приезжал в его дом, заключается в том, что сейчас я сильнее, чем когда-либо прежде, чувствую, насколько фальшиво мое положение там.
Она озадаченно смотрела на него, и он немедленно подумал, не были ли эти слова самой страшной ошибкой. Он все равно попытался объяснить.
— Я не могу жить за его счёт, жить с ним и не могу ответить на его интерес, увлечение или что он там ко мне чувствует. Не могу. Эрик меня не привлекает. Не заводит. Всё с точностью до наоборот.
— Нет. Нет. Ты неправ. Я видела вас вместе. Вы как факир и кобра. Иногда факир он, иногда ты. Это все замечают. У вас сильное и необычное влечение, и ты поступаешь глупо и неправильно, пытаясь его отрицать.
— Ну а я этого не вижу.
Ноэль подумал, не рассказывал ли ей Эрик о той ночи, когда Ноэль увел «мерседес» и потом они дрались в гараже. Вполне возможно.
— Значит, ты просто решил этого не видеть, — заявила она. — Это влечение существует. Я думаю, сейчас ты просто немного растерян, и…
— Ты этим объясняла Эрику мои попытки ухаживать за тобой?
— Не превращай это в дурную шутку, Ноэль. Ты в самом деле немного растерян. Ты сам не знаешь, кто ты такой или кем хочешь быть.
— Хорошо, Алана, ты выиграла. Я растерян. Несколько дней назад я занимался любовью женщиной, и хотя она совершенно завелась, меня это не возбудило. Потом той же ночью я занимался любовью с несколькими мужчинами.
— В «Le Pissoir»?
— Да, в задней комнате. Тогда я по-настоящему отпустил все тормоза. Я делал с полными незнакомцами такое, чего, я думал, я никогда не сделаю. О чём я, кажется, даже не слышал. Это не вызвало у меня отвращения. Это не показалось мне ужасным или неправильным. Но и особенного удовольствия не принесло. И если бы не наркотики и не общая атмосфера, сомневаюсь, что меня бы всё это вообще заинтересовало. Ну вот и скажи мне, что вообще такого в сексе? Немного удовольствия, куча усилий — и ради чего?
— Если ты действительно так думаешь, тебе надо прекратить.
— Прекратить что?
— Заниматься сексом. Вообще. С мужчинами, с женщинами. Просто прекратить на какое-то время и не думать об этом.
— Но это не решит проблемы.
— Fou! — она легко похлопала его по щеке. — Ты же только что сам сказал мне, что не знаешь, как её решить. Или нет? Секс не настолько важен. Займись чем-нибудь другим.
За три дня яростных размышлений, прошедшие с тех пор, как он проснулся на усыпанном опилками полу задней комнаты клуба, эта мысль ни разу не приходила ему в голову. Алана повторила свои слова, и он снова был вынужден восхититься ясностью её головы.
— Отложи всё, — говорила она, — сейчас есть и более важные вещи: ты сам, я, Эрик, возможность стать друзьями. Это же очень важно, разве нет? Ты всё время хочешь поцеловать меня, заняться со мной любовью. Почему бы сначала не стать мне другом? И Эрику тоже. Сейчас ему как никогда нужны друзья. И тебе тоже, Ноэль.
Последнее замечание разозлило его. Ему захотелось схватить её и сказать, что она говорит ерунду, полную жизнерадостную ерунду. Но предложенное Аланой простое решение разрубило его смятение, как меч Александра — гордиев узел.
Должно быть, Алана понимала, что происходит у него в голове; она смотрела на него так, словно одной её красоты и сочувствия должно было хватить, чтобы он пришёл к правильным выводам.
— Никакого секса на ближайшее время, — повторил он. — И я не буду пытаться тебя поцеловать.
— Тебе станет от этого лучше. Поверь мне.
— Может быть.
— Станет-станет.
Она села и спрыгнула с камня.
— Ну вот! Идём обедать. А потом поедем к Эрику и скажем ему.
— Что скажем? — опасливо уточнил Ноэль.
— Что ты вернешься домой. Что мы все вместе поедем в Хэмптонс, ему сейчас это очень нужно. И что мы все будем друзьями. Давай, ленивец. Вставай.
Глядя на неё по дороге, пока они, держась за руки, шли через парк, Ноэль думал, как она воспримет новость о том, каким чудовищем оказался Эрик, когда правда выйдет наружу — а это непременно произойдет. Он знал, что её это просто убьет. Его единственным утешением была мысль, что он сам будет рядом — как друг и возможный любовник. Он будет нужен ей, она захочет, чтобы он был рядом, помог ей справиться с шоком.
