Дело о шепчущей комнате - Игорь Евдокимов
Постольский, росший в не самой богатой семье петербургских горожан, просто молча покивал. Его воспоминания о зимних праздниках были куда беднее. Из всех развлечений – скромный стол, рождественская служба да колядки. Ну и визиты к соседям и друзьям отца, пока те у него еще оставались…
– А однажды вообще сказка получилась, – не замечая неловкости момента, продолжил Корсаков. – К Новому году морозы стали крепчать. В новогоднюю ночь, после встречи, мы с Павлом взглянули на наружный термометр – он показывал тридцать два градуса ниже нуля[6]. «Полярный холод», как сказал отец. Хоть белых медведей с пингвинами выпускай. Мы с братом и оставшимися у нас на праздники друзьями решили, конечно, идти гулять. Не каждый день «полярный холод» испытаешь. Вернулись разочарованными – то ли воздух необыкновенно неподвижным стоял, то ли мы вышли из жарко натопленного дома, да еще выпив вина для храбрости (maman бы за уши оттаскала, если бы узнала, она у меня грозная). Но особого холода не ощущалось, было только трудно дышать, да звезды особенно ярко горели, и снег хрустел оглушительно. Но красиво было сказочно. Весь парк принял совсем уж фантастические очертания. И решили мы воспользоваться такой красотой.
На другой день выбрали в парке небольшую и хорошо запорошенную снегом елочку, которую еще отлично было видно из дома. Днем осторожно прикрепили к ее ветвям свечи. А ночью их зажгли. Картина получилась волшебная, никакие елочные украшения не сравнятся. Все кругом искрилось и сияло, переливаясь разноцветными отблесками – и наша елка, и соседние деревья. Ледяное царство… Правда, я после этого несколько недель провел в постели с воспалением легких, а на Павла это не повлияло никак…
Корсаков замолчал, задумчиво улыбаясь своим мыслям. Лицо его стало почти детским – настолько безмятежным он сейчас казался. И Постольский вспомнил, что хоть он и привык считать Владимира своим опытным старшим товарищем, но разница в возрасте между ними составляла всего года полтора. И то, что Корсаков выглядел и вел себя старше, не отменяло этого факта. Владимир меж тем поймал взгляд друга и вновь нацепил всегдашнюю насмешливо-деловую маску.
– Что-то хотел спросить?
– Пожалуй, – кивнул Павел, скорее для того, чтобы нарушить неловкое молчание. – Когда ты понял, что у Волковых есть какая-то тайна?
– Ну, тайной это не назовешь, так, суеверия, – ответил Корсаков. – Когда они вошли в гостиную. Леонид Георгиевич сразу же обратился к нам, а вот его жена молчала. Только пересчитала гостей глазами. И это ее несколько обеспокоило. Не тот факт, что мы ввалились с мороза. Нет, именно количество. И Волков потом проделал тот же самый подсчет. То есть шесть гостей, которые, судя по непогоде, останутся у них на ночь, их чуть-чуть напугали. Что уже интересно. А когда за ужином зашел разговор о том, чтобы оставить тебя спать здесь, у меня не осталось сомнений: с гостевыми комнатами связано что-то интересное. Нужно было только убедить Волковых рассказать свою историю.
– Думаешь, никакого проклятия не существует? – уточнил Постольский. – В смысле, уж больно спокойным ты выглядишь.
– Сам знаешь, у меня есть, скажем так, особое чутье на подобные вещи[7], – уклончиво ответил Корсаков. – И в этот раз оно молчало. Самая обыкновенная комната.
– Тогда к чему все это нагнетание жути?
– А вот это правильный вопрос! – похвалил его Владимир, подняв указательный палец. – И на него мне как раз предстоит ответить. Не знаю, то ли Волковы сами верят в эту историю, то ли им для чего-то нужно напугать гостей или держать комнату закрытой. Исчезновения эти, опять же. Четыре человека бесследно пропали! О таком мы должны были прознать – но в семейных записях об этом ни слова. Вновь непонятно – проглядели их мои предки или на самом деле никто никуда не исчезал. А если исчезал… Напрашивается, знаешь ли, потайной ход. Посмотрим, что мне удастся отыскать за ночь.
От разговора их отвлекли приближающиеся голоса из коридора – мужской и женский. Первый увещевал, второй звучал непреклонно.
– О-о-о, – протянул Корсаков. – Сейчас будет интересно…
Первой в гостиную вошла Елизавета, за ней, явно безуспешно пытаясь ее остановить, Макеев.
– Владимир Николаевич, не надо! – воскликнула девушка.
– Вы о чем?
– Прошу вас, не надо оставаться в этой комнате на ночь!
– Что такое? – посмотрел на нее Корсаков без тени усмешки. – Вы боитесь, что меня утащат призраки?
– Нет, – ответила девушка. – Просто теперь я поняла, откуда я вас знаю! Я видела вас во сне.
Вас и эту комнату. Вы были ее пленником. Искали выход, но не могли найти. И вместе с вами внутри было что-то… Что-то очень злое и голодное…
– Елизавета, я же просил! – воскликнул Макеев и бросил извиняющийся взгляд на Корсакова. – Простите ее, Владимир Николаевич. С ней такое бывает. Девочка рано потеряла мать и очень впечатлительна, поэтому…
– Нет-нет, вам не за что извиняться, – попросил Корсаков. – Скажите, Елизавета, и часто вам снятся вещие сны?
– Редко, – ответила девушка. – А такие яркие и живые – почти никогда. Но сейчас, когда Леонид Георгиевич открыл комнату, меня посетило невероятное ощущение déjà vu.
– Лиза, не мучь господ своими глупостями, – взмолился Макеев.
– Обещайте мне! – Елизавета, не слушая отца, подошла вплотную к Корсакову. – Обещайте мне, что не будете ночевать там!
– Боюсь, я уже дал слово, от которого отказываться не по-мужски, – улыбнулся Владимир. – Не говоря уже о том, что терять и лицо, и сто рублей перед корнетом я не намерен. Но, поверьте мне, я не стану списывать ваше предупреждение на дамскую впечатлительность. Наоборот, я благодарен, что вы решились мне довериться. И приму все необходимые меры предосторожности.
– Но… – попыталась возразить Елизавета.
– Решение принято, и я от него не откажусь, – твердо заявил Корсаков. – Доброй ночи, сударыня. Доброй ночи, господин Макеев.
Девушка хотела было сказать что-то еще, но передумала и дала отцу увести себя. Корсаков проводил их задумчивым взглядом.
– Думаешь, она говорит правду? – спросил Павел.
– Или очень убедительно врет, – ответил Владимир. – Nous sommes vraiment dans une position délicate[8]. И это любопытно…
– Владимир Николаевич, – сказал Волков, войдя в гостиную. – Ваша комната готова. Вы уверены…
– Абсолютно, дорогой Леонид Георгиевич, – сказал Корсаков. – Уверяю, что беспокоиться не о чем. Я планирую хорошенько выспаться, а наутро развенчать эту вашу семейную тайну.
Он повернулся к Постольскому, подмигнул и объявил:
– Ну
