Стюарт Коэн - Семнадцать каменных ангелов
На Фабиана это, по-видимому, не произвело впечатления, и он не перестал улыбаться:
– Но это же правда, комисо.
Фортунато махнул рукой:
– Знаю я. Только и ждешь, что в один прекрасный день на тебя посыплется золото. А тут шикарная женщина – вдруг она зацепится за тебя и отвезет в Голливуд.
– Коми, – он знающе повел плечом, – я не один здесь увлекаюсь лирикой.
Фортунато наградил подчиненного долгим тяжелым взглядом, и в пять секунд улыбки на лице Фабиана как не бывало; засуетившись, он сунул левую руку в карман.
– Послушай, Ромео, пока доктор здесь, я хочу, чтобы ты не думал ни о чем, только о своих расследованиях. Спросит что-нибудь о деле Уотербери, отправляй ее ко мне.
– Очень странное дело было, а? Шесть мелков милонги[20] и мертвый иностранец. Доминго рассказывал мне об этом. Кто-то сводил счеты.
При упоминании имени Доминго у Фортунато внутри потяжелело. Ему не нравился интерес Фабиана к этому делу.
– Такова версия.
Фабиан кивнул:
– Несколько месяцев назад я полистал это expediente. Такой ералаш, сам черт ногу сломит. – Фортунато ничего не ответил, и Фабиан оставил тему. – Во всяком случае, было бы интересно поработать с полицейским из Соединенных Штатов, – проговорил он.
– Она не полицейский. Она профессор. Специалист по правам человека.
Фабиан поднял брови, покачал головой и, выходя из кабинета, рассмеялся:
– Ну и дают же гринго!
Она приехала точно в одиннадцать часов в сопровождении молодого щуплого атташе из посольства Соединенных Штатов. Посольский, некий мистер Уилберт Смолл, представился с явной попыткой подделаться под итализированную мелодику испанского, на котором говорят в Буэнос-Айресе. Фортунато сразу определил, что перед ним мелкий чиновник. Если у посольства серьезные намерения, то прислали бы кого-нибудь из ФБР. Фортунато предложил им кофе и демонстративно достал из деревянного ящика несколько монеток. Передав их помощнику инспектора, он попросил принести три порции cortados, густого пряного кофе с молоком.
Они присели, и посольский завел обычную посольскую песню: Соединенные Штаты благодарны за то, что полиция Буэнос-Айреса любезно согласилась выполнить просьбу семьи и сделать последнюю попытку внести ясность в это дело.
– Такая трагедия, – проговорил комиссар. – Я сделаю все возможное.
Они с Уилбертом Смоллом поболтали несколько минут о Соединенных Штатах, пока дипломат не заспешил на важную встречу Англо-аргентинского культурного общества. Фортунато закрыл за ним дверь и остался наедине с доктором. Ему хотелось выяснить, какие у нее есть подозрения по этому делу.
– Доктор Фаулер, – начал он, – с самого начала хочу кое-что сказать. Я знаю, что вы получили образование в области прав человека, и представляю себе, насколько это важный вопрос, особенно с учетом недавней истории Аргентины, но я не думаю, что мы здесь имеем дело с нарушением прав человека. Все, чем мы располагаем, говорит за то, что это обычное уголовное дело. У вас есть причины думать иначе?
– Я полагаю, что всегда лучше смотреть на вещи непредвзято, – сказала она, и в голосе у нее прозвучали твердые нотки. Она тут же, наверное, спохватилась и, как бы извиняясь за резкость, улыбнулась, потом открыла блокнот и быстро пробежала несколько страничек заметок. – Мне бы, комиссар Фортунато, хотелось коротко пройтись по некоторым деталям дела. Когда консульство Соединенных Штатов связалось с семьей, близким сообщили, что смерть Уотербери сочли самоубийством.
– Я думаю, тут что-то напутали, возможно, потому, что причиной смерти в морге определили выстрел в голову. Напомню вам, произошло это на уикэнд, когда у меня был выходной, и я думаю, что помощник комиссара Гайтан, который в это время дежурил, к сожалению, невнятно записал факты…
– Мне сказали, – продолжила она, – что на теле было несколько других огнестрельных ран и что тело обнаружили в сгоревшем автомобиле. Просто трудно допустить, чтобы помощник комиссара Альперт мог поверить, будто человек выстрелил в себя несколько раз, потом выбрался из машины, поджег ее, а потом снова забрался в машину, надел на себя наручники и вторым пистолетом пустил себе пулю в голову. – Явный издевательский намек она смягчила, чуть-чуть смущенно пожав плечами. – Вы не согласны со мной?
Атака на самую очевидную прореху в следствии немного выбила Фортунато из колеи, но он не подал виду и продолжал смотреть на американку все так же спокойно и уверенно.
– Доктор Фаулер, конечно, квалификация смерти как самоубийства – это явная путаница, виноват в которой либо помощник комиссара Гайтан, либо посольство, и я приношу извинения за страдания, которые были дополнительно доставлены семье.
Она рассеянно потянулась к золотой цепочке на шее и покрутила ее между пальцами.
– После этого по просьбе семьи посольство сделало несколько запросов и получило ответ, что есть основания подозревать, будто убийство это связано с наркотиками. Даже несмотря на утверждение семьи, что Роберт Уотербери никогда не совершал преступлений и не пользовался наркотиками. – В голосе ее прозвучали одновременно обвинение и вопрос. – Почему расследование прекратили с таким заключением?
Фортунато кашлянул. Вполне логично допустить, хотел сказать он, что человек скрывал от семьи употребление наркотиков, – но мучительный вопрос, скрывавшийся за молчанием гринго, не дал ему произнести эти слова. Он вспомнил, как Доминго разбрасывал мелки по заднему сиденью и как Васкес, с его козлиной бородкой и серьгами, матерился над корчащимся телом Уотербери. Последняя мольба жертвы о помощи.
– Похоже…
Прошло несколько секунд, но комната, обычно битком набитая такими ответами, была все еще пуста.
– Простите меня, доктор Фаулер. Во время этого расследования у меня от рака умирала жена, и, вероятно, я слишком положился на подчиненных. Виноват я.
Фортунато никак не ожидал, что прибегнет к этому оправданию, оно всплыло как-то само собой, но его эффект тут же можно было прочитать на лице Афины Фаулер. Выражение ее смягчилось, и на мгновение она, казалось, не знала, что сказать:
– Простите, комиссар Фортунато. Когда она скончалась?
– Три недели назад.
Он посмотрел мимо нее. Как странно, вот так взять и рассказать ей об этом. Он почти никому не говорил о смерти Марселы. То, что она сказала ему на это, застало его врасплох.
– Я знаю, как это тяжело. Мой отец умер от рака полтора месяца назад. – Она вытянула цепочку из-под блузки и показала ему золотое обручальное кольцо. – Это его.
Некоторое время они просидели молча. Фортунато чувствовал растерянность от желания поговорить с ней о том, как угасала Марсела, перед тем как рак беспощадно с ней расправился. В дверь постучал помощник комиссара с чашками кофе и несколькими тоненькими бумажными трубочками с сахаром. Он поставил все это на стол и вышел, и они пробормотали несколько ничего не значащих фраз, накладывая в чашки сахар. Cortado Уилберта Смолла стыл нетронутым на подносе.
Он прочистил горло и вернулся к делу:
– В отношении наркотиков. Вы знаете, что в автомобиле нашли несколько мелков хлоргидрата кокаина?
Он увидел, что сообщение удивило ее.
– Нет. – Смутившись, она подыскивала подходящие слова. – Что вы имеете в виду – мелки кокаина?
Фортунато поморщился, ему не хотелось вдаваться в такие несущественные подробности.
– Мелок – это маленький цилиндрик, в который наркодельцы запрессовывают кокаин для контрабанды. Один из методов, которыми пользуются наркодельцы, состоит в том, что наркотик засовывается в резиновый шарик и курьер глотает кучу таких шариков. Если мы находим мелок, значит, наркодельцы неподалеку.
– Это совершенно не походит на то, что мне говорили о Роберте Уотербери.
– Я надеялся, доктор Фаулер, что именно вы сможете мне помочь. Очень трудно расследовать подобное дело, основываясь только на данных судмедэкспертизы. Для того чтобы лучше разобраться, мне необходимо больше знать о жертве. Зачем сеньор Уотербери приехал в Буэнос-Айрес? Что он здесь делал?
– Как я рассказывала вам, Роберт Уотербери был писателем и приехал сюда собрать материалы для новой книги. Его жена сказала, что это должен был быть детектив, приключенческий роман, действие которого происходит в Буэнос-Айресе.
– А почему в Буэнос-Айресе?
– Ну, ради экзотического колорита, наверное. Он прожил здесь несколько лет, довольно давно уже. Работал в «АмиБанке».
Фортунато улыбнулся и позволил себе вольность, догадываясь, что его слова понравятся женщине, занимающейся правами человека.
– «АмиБанк»! – весело воскликнул он. – Знаменитые отмыватели денег! Если он работал там десять лет назад, то сидел в первом ряду зрителей, наблюдавших за самой хищной приватизацией и рефинансированием долгов.
