Джеймс Эллиот - Холодное, холодное сердце
И расследование и суд были чистейшей воды политикой. Враги администрации и те, кто ненавидел ЦРУ, воспользовались этим случаем, чтобы нажить себе политический капитал, как они поступили в скандале «Иран — контрас». ЗДО все еще переживал эту несправедливость, учиненную по отношению к Калли, и поклялся ее исправить. Но директор ЦРУ без обиняков заявил ему, что дело закрыто. Дальнейшее вмешательство Управления, если о нем узнает пресса, только создаст дополнительные проблемы. Лучше всего — забыть о происшедшем.
— Он все еще в тюрьме, Лу, — заметил ЗДО после долгого молчания. — Ему остается сидеть по крайней мере еще два года.
— Могу ли я говорить открыто? — спросил Грегус. — У меня есть кое-какая информация о судье Хендриксе.
ЗДО строго посмотрел на остальных.
— То, что вы узнаете, не должно выйти из стен этой комнаты. Ясно?
Куинлан и Уолтерс выразительно кивнули.
— Продолжай, Лу.
Грегус нагнулся вперед, положив локти на стол.
— Когда вы сказали мне, что дело закрыто, я все же закончил расследование, которое вы поручили мне после того, как Калли приговорили к тюремному заключению. Полученную информацию я отложил, на всякий случай. Калли был моим другом. Информация еще не потеряла своего значения.
— Как тебе не стыдно! — воскликнул ЗДО, но в его голосе не было и следа укоризны. — И какие же грешки водятся за Его Честью?
— Он любит мальчиков. Совсем еще маленьких, — сказал Грегус. — У него в поместье работала экономка-бразильянка. У нее был пятилетний сын. Два года назад она вдруг ушла с работы и уехала обратно в Бразилию, увезя с собой двести тысяч долларов. Были и другие случаи, которые стоили Его Чести кучу денег. Я уверен, что Хендрикса можно убедить, чтобы он срезал срок наказания Калли и немедленно освободил его из тюрьмы.
— Проклятый педик, — выругался ЗДО. Предложение Грегуса было идеальным. Только сумасшедший сможет отказать им, когда на руках у них такие козыри. — Ну что ж, осуществи этот план.
— Почему бы нам не подыскать кого-нибудь другого? — сказал Куинлан. — Тогда у нас не будет никаких осложнений. Разве мало людей, способных осуществлять подобного рода операции.
— Может, такие и есть, но Калли, несомненно, подходит лучше всех. Он опытный разведчик, долгие годы работал один, — сказал ЗДО. — Более того, он курировал Малика все шесть лет, пока мы использовали его как своего агента в Москве. Организовал его побег. Сам привез его сюда. Он знает Малика лучше, чем кто-либо другой.
— Почему вы полагаете, что Калли согласится нам помогать? — спросил Куинлан, все еще опасаясь связать себя определенными обязательствами.
— Я еще не знаю, согласится ли он, — сказал Грегус. — Но мы с ним старые друзья. Вместе проходили специальное обучение, случалось, и вместе работали. Я готов конфиденциально переговорить с ним. И я достаточно хорошо его знаю, чтобы утверждать: если он согласится помочь, то не отступится от своего слова.
— Вы уверены, что он не пойдет в ФБР и не расскажет им все? — спросил Куинлан. — После того, что с ним произошло, он не считает себя чем-то нам обязанным. Будет ли он соблюдать лояльность?
— А по какой же причине он очутился в тюрьме? — спросил Грегус. — Именно из-за лояльности и сильно развитого чувства чести.
— Он много потерял, Лу, — заметил ЗДО, вспоминая подробности всего, что пришлось пережить Калли. — Через две недели после того, как он очутился в тюрьме, его жена покончила с собой. Дом и машины были проданы с аукциона, а дочери даже пришлось уйти из колледжа, когда адвокаты наложили лапу на все его сбережения. — ЗДО помолчал, затем, как бы извиняясь перед присутствующими, добавил: — Нам было строго приказано ничего для него не делать. Что до нашего директора, то Калли для него словно не существует.
Грегус кивнул, подтверждая слова Чайлдса.
— Я уже сказал, что не знаю, удастся ли убедить его помочь нам. Это зависит, с одной стороны, от того, как велико его желание выбраться из тюрьмы, с другой, от того, насколько он ненавидит нас за то, что мы погубили его жизнь. Но если он обещает, то сделает, — твердо сказал Грегус. — Непременно сделает.
— Должны ли мы объяснить ему, почему хотим захватить Малика? — спросил Куинлан, все еще стремясь надежно прикрыть свои тылы.
— Мы должны ему все объяснить, — проговорил ЗДО, — хотя бы только для того, чтобы он знал, на что идет.
— Секретная служба, возможно, обеспечила нас надежным прикрытием, — заметил Грегус. — Я могу сказать Калли, что мы ищем Малика, так как он замешан в печатании фальшивых денег. Это, в конце концов, не ложь.
ЗДО удостоил Грегуса одобрительной улыбки.
— Неплохая мысль, Лу. К тому же она спасет наши задницы от порки в том случае, если ФБР удастся докопаться до наших истинных намерений. Впрочем, это маловероятно. — ЗДО поднял палец, еще раз предупреждая Куинлана и Уолтерса. — Напоминаю вам, что ни одно сказанное здесь слово не должно выйти из этой комнаты.
И, повернувшись к Грегусу, добавил:
— Займись этим, Лу. В случае необходимости обращайся прямо ко мне. И докладывай обо всем только мне лично.
Глава 4
Обнесенная тридцатифутовой стеной со сторожевыми башнями, льюисбургская федеральная тюрьма высится среди холмистых сельских просторов центральной Пенсильвании словно старинная итальянская крепость. Зловещее кирпичное здание, построенное в 1932 году в расчете на тысячу заключенных, сейчас содержит более полутора тысяч самых опасных преступников.
Здесь, в прачечной, находящейся в главном здании, где размещены камеры, Майк Калли гладил рубашки на гладильном прессе. Большинство из двадцати двух заключенных, которые работали в этом узком длинном помещении, громко перекликались, с трудом слыша друг друга из-за шума стиральных машин, сушильных центрифуг и прессов. Одни напевали песни в стиле реп, другие, фальшивя, высвистывали какую-нибудь мелодию, те, кто был в плохом настроении, разговаривали сами с собой.
Калли всеми силами старался отключиться от этого гомона, который не давал ему ни минуты покоя с того момента, как четырнадцать месяцев назад его привезли в тюрьму. Но полностью это было невозможно: у тюремной столовой те же акустические свойства, что и у шахты лифта, а в ней одновременно находятся несколько сотен заключенных. В тюремной жизни нет никаких удовольствий, зато многое раздражает — и прежде всего постоянный шум, громкая бессмысленная болтовня, хвастливый выпендреж и паясничание.
Калли потянулся за следующей рубашкой и увидел, что к нему приближается тюремщик, заведующий прачечной; на поясе у него бренчала связка ключей.
— К тебе посетитель, Калли.
Вопросительно взглянув на него, Калли положил рубашку под пресс и приготовился дернуть рукоятку.
— Я не внес в свой список посещений никаких фамилий, поэтому у меня не бывает посетителей, — сказал он. — И я не хочу никого видеть.
— Ничего не знаю об этом, — сказал тюремщик. — Позвонил надзиратель и сказал, что заключенный 52176, Майкл Т. Калли, стало быть, ты, должен явиться в комнату для свиданий. Сейчас за тобой придут.
Калли перестал работать и сурово уставился на тюремщика. Что-то стиснуло его грудь. Только бы не пришла Дженни, мысленно взмолился он. Только бы не пришла Дженни. Он предупреждал следователя, что ни при каких обстоятельствах не хочет видеть свою дочь. Она — все, что у него осталось. Его крошка. Его маленькая девочка. Нет, нет, она не должна видеть его здесь. Перед самым арестом он попросил ее не навещать его в тюрьме. И не писать никаких писем: читать их будет свыше его сил. Хотя и неохотно, но она обещала не делать этого. В предсмертной записке жена просила не устраивать ей никаких похорон, никакой заупокойной службы. Она выразила желание, чтобы ее кремировали, и Дженни развеяла ее прах над прудом на их небольшой ферме в Клифтоне, Вирджиния. Нарушив свой собственный запрет, Калли написал тогда дочери длинное письмо, в котором, как мог, постарался утешить ее, и все же попросил, чтобы она ему не отвечала.
— Пошли, Калли. Не создавай трудностей.
Калли задержал пресс дольше, чем требовалось. Когда он поднял его, на спине рубашки появилось большое рыжее пятно.
— Ну, натворил, — сказал тюремщик. — Придется тебя наказать. Будешь целую неделю швабрить по ночам.
Калли промолчал. Если он откажется пойти в комнату для свиданий, тюремщик тут же вызовет конвой. Его повалят на пол, наденут на него наручники и отведут в карцер, где он проведет две недели, а если будет сопротивляться, то и целый месяц. Но если и впрямь явится Дженни, стало быть, у нее какое-то неотложное дело. Ей скажут, что он отказался прийти и за это посажен в карцер. Это причинит ей ненужную боль. Уж лучше он сам ее вытерпит, чем заставит ее снова страдать. Только бы это не была Дженни.
* * *Лу Грегус сидел в ярко-голубом литом пластмассовом кресле за столиком, похожем на те, что обычно стоят в кафетериях. Он нарочно выбрал столик в спокойном углу, подальше от дюжины заключенных, рассеянных по всей комнате для свиданий. Грегус с любопытством разглядывал заключенных в их куртках и брюках цвета хаки. Одни разговаривали с плачущими женами, сидевшими с детьми на коленях, другие держали за руки своих подружек, терлись под столом об их колени. Двое сосредоточенно шептались с солидными мужчинами в хорошо сшитых костюмах, видимо адвокатами, перед которыми стояли открытые дорогие портфели. Тут же были и два охранника: один перед дверью, через которую заключенные входили в комнату, второй возле входа для посетителей.
