Режи Дескотт - Обскура
Расслабившись, он наконец нажал на спусковой рычаг и услышал, как сдвинулся и снова вернулся на место затвор — с легким щелчком, заглушённым деревянным корпусом камеры. Итак, последняя фотография, она же — самый первый эскиз…
Благодаря этим фотографиям он совершит настоящий переворот во времени — в дополнение к тому, который уже совершил в искусстве.
Когда он наконец вынырнул из-под черного покрывала, отгораживающего его от мира, «шедевр» предстал перед ним уже не в виде идеального кадра, а таким, каким был на самом деле: в равной степени жутким и тошнотворным. Справа от него была угольная печь, которая также сыграла свою роль на начальном этапе творения.
Сейчас, без объектива, было ясно видно, что это полуразложившийся труп, а вовсе не юный музыкант, готовящийся извлечь несколько нот из своего инструмента. Исходящее от него зловоние было почти невыносимо.
Охваченный отвращением, художник быстро покинул комнату.
Скоро можно будет заняться «Олимпией».
Глава 26
Инспектор Нозю взглянул на медную табличку с выгравированной надписью «Доктор Корбель» и толкнул дверь. Войдя в приемную, он сразу почувствовал, как остальные посетители словно одеревенели при его появлении. Женщина, пришедшая с двумя детьми, шепотом велела им освободить для инспектора стул, который они занимали вдвоем. Младший тут же вскарабкался на колени матери, старший сел у ее ног. Нозю, особенно не удивившись, занял предоставленное ему место: он давно привык к тому, что окружающие всегда освобождали для него пространство. Вытянув длинные ноги, он скрестил их в щиколотках и поочередно оглядел пациентов, набившихся в тесную приемную. Кроме мамаши с двумя детьми, здесь были: проститутка лет тридцати (род занятий этой особы он определил без труда), краснолицый одышливый толстяк, изможденный бледный мужчина, которому постоянно нашептывала что-то на ухо сидящая рядом женщина, и, наконец, сидящий у печки на расстеленном прямо на полу плаще подросток с крючковатым носом и загнутым вверх подбородком, напоминавший Щелкунчика и одновременно, особенно в теперешней позе — он сидел, обхватив руками колени и опираясь подбородком на ладонь, — одну из горгулий собора Нотр-Дам. Инспектор прикрыл глаза, сознавая, что остальные воспользуются этим, чтобы вволю поглазеть на него, поскольку он производил впечатление человека, которому может быть нужно все что угодно, но только не помощь врача. Он улыбнулся. Когда он был моложе, его разглядывали в основном из-за следов оспы на лице.
Наклонившись к открывшему рот пациенту, доктор Корбель со вниманием ювелира, изучающего бриллиант самой чистой воды, рассматривал его ротовую полость: распухшие, размягченные, изъязвленные десны, язык в синеватых пятнах…
— Будьте любезны, приспустите брюки.
Мужчина выполнил просьбу — медленными, неловкими движениями. Ноги его были сплошь усеяны зеленовато-синими пятнами. Жан такого уже навидался.
— У вас цинга, — объявил он, пока мужчина с явным трудом поправлял подтяжки.
Услышав это, пациент взглянул на Жана с тупым недоумением:
— Разве это не болезнь моряков?
Жан вздохнул.
— Это болезнь, возникающая от недостаточного питания. Вам не хватает мяса и свежих овощей, — объяснил он, взяв перо и придвинув к себе бланк рецепта. — Вы умеете читать?
Мужчина кивнул.
— Я дам вам список продуктов, которые вам нужно будет есть обязательно.
И, тщательно выводя буквы, написал:
«Свежие овощи и фрукты, салат, лук, картофель, крестоцветные, ложечная трава (ложечница), лимонный и апельсиновый сок».
Затем добавил медицинские указания:
«Втирать в десны смесь лимонного сока и спирта. Полоскать рот хлористым кальцием и спиртовой настойкой ложечницы».
— Где вы работаете?
— В подземных канализациях.
Жан поднял голову:
— Старайтесь как можно чаще бывать на воздухе. И следуйте всем предписаниям, начиная прямо с сегодняшнего дня.
— Сколько я вам должен?
Прошло уже двое суток с момента исчезновения Сибиллы. Работа больше не успокаивала и не отвлекала Жана, напротив, казалась бесполезной тратой времени. Но что еще ему оставалось делать, если он не мог разыскать ни Обскуру, ни Миньону и если полицейские заверили его, что сами всем займутся? Все лучше, чем постоянно думать об участи Сибиллы и подпитывать худшие кошмары, возникающие в воображении… По крайней мере, визиты пациентов хоть немного облегчали эту муку — даже если сегодня они казались тягостными, как никогда.
Ободряюще похлопав пациента по плечу, Жан слегка подтолкнул его к выходу. Мужчина едва передвигал ноги. Все как в соответствующем медицинском трактате — почти все признаки болезни налицо. Жан машинально стал вспоминать: кровавый понос, общая физическая слабость, холодная кожа, увеличенные лимфоузлы под нижней челюстью, расшатанные, выпадающие зубы… Самым худшим было то, что большинство пациентов заболевали из-за собственного невежества и пренебрежения к себе.
Когда Жан открыл дверь в приемную и увидел инспектора Нозю, сидевшего среди пациентов, он вздрогнул. Каждый раз при виде этого полицейского он немедленно начинал чувствовать себя виноватым! Может быть, такое воздействие оказывает на окружающих любой настоящий полицейский?.. Однако Жан был уверен, что ему не в чем себя упрекнуть (во всяком случае, мысленно уточнил он, с точки зрения закона). Едва лишь он успел коротко кивнуть инспектору, тот встал, мгновенно, в два шага, пересек приемную и оказался на пороге кабинета — без единого протеста со стороны пациентов. Жан слабо улыбнулся им виноватой улыбкой и закрыл дверь за своим неожиданным визитером.
— Я навестил мамашу Брабант, — без обиняков заговорил он. — Марселина Ферро покинула заведение шесть месяцев назад. Ее забрал один из клиентов, пожелавший постоянно держать ее при себе. Никаких подробностей о нем хозяйка дома терпимости, по ее словам, не знает. Сказала только, что он занимается торговлей часами. Это уже что-то. Хотя эта информация может оказаться пустышкой, но ее легко проверить. Заметьте, что ваша знакомая никоим образом не скрывается. Доказательство — вы видели ее в «Фоли-Бержер». Мы ее найдем. Это вопрос нескольких дней.
«Дней!» — вздрогнув, повторил про себя Жан. А ведь у них, по его мнению, было всего несколько часов!..
Нозю продолжал стоять посреди кабинета; длинные паучьи конечности инспектора, казалось, занимают все свободное пространство. Жан поймал себя на том, что уже не чувствует себя здесь полновластным хозяином.
— Я также расспросил мамашу Брабант и всех ее подопечных, прежде всего мартиниканку, о любителе живых картин, о котором вы говорили. Речь шла об «Олимпии» Эдуара Мане, так?
— Да, — произнес Жан, молясь о том, как бы Нозю не заметил его собственную репродукцию картины.
— Это ведь она и есть, да? Если верить вашим описаниям?.. — спросил полицейский. Не дожидаясь ответа, он быстро шагнул к картине и снял ее со стены. — Ваша работа?
Жан кивнул.
— Интересное совпадение, не так ли? — заметил Нозю инквизиторским тоном, после того как, внимательно осмотрев изображение, повесил картину на место. — А я вот совершенно не разбираюсь в живописи… Нет времени, знаете ли…
Жан почувствовал, что ему становится жарко, а галстук слишком сильно сдавливает шею.
— Он приходил только один раз и не общался ни с кем из других клиентов, — продолжал инспектор, делая вид, что не замечает состояния Жана. — Очень скрытный человек. Я спрашиваю себя, не он ли забрал Марселину Ферро из этого притона, учитывая, что она уехала оттуда всего через несколько недель после его визита. Но точных доказательств у меня нет.
Этот человек быстро соображал — во всяком случае, гораздо быстрее, чем комиссар Лувье. Ну что ж, хотя бы для Сибиллы это точно к лучшему…
— Но, во всяком случае, он не подходит под описание того человека, которого вы видели, — усатого, в клетчатом костюме. Зато подходит другой — соблазнитель Анриетты Менар, тело которой стало центральной фигурой «Завтрака на траве» в его исполнении… точно такую же репродукцию он создал до этого в Экс-ан-Провансе, использовав украденный с кладбища труп. Местная полиция мне это подтвердила. Кстати, я узнал, что вы ездили на место преступления, в Отей…
Стараясь сохранить внешнюю невозмутимость, Жан мысленно проклял Рауля Берто.
— Вы не доверяете работникам полиции? Или же вами двигал интерес художника-любителя? — спросил Нозю, пристально посмотрев на репродукцию «Олимпии».
Жан почувствовал смутную угрозу, словно повисшую в воздухе.
— Стало быть, именно здесь вы увидели ее в первый раз, — снова заговорил инспектор шутливо-небрежным тоном. — Она вошла в ваш маленький кабинет с видом завоевательницы. Потом села в это кресло, я полагаю… Положила ноги на эти скобы, и вы…
