Роберт Ладлэм - Парижский вариант
— Погоди минуту, я все расскажу. Я только что из Парижа. Думала, тебе будет приятно, что я первым делом заехала к Марти...
Джон вздрогнул:
— Ну, как он?
— Снова отключился, а Питеру так ничего и не успел рассказать. — Пока она объясняла про рецидивы, скуластое лицо агента прочертили тревожные морщины. В тяжелые минуты, особенно в бою, Джон напоминал хищного зверя, но сейчас забота о друге тяготила его. Встрепанные темные волосы, исцарапанные еще в Мадриде щеки, потемневшие от тревоги синие глаза показались Рэнди такими милыми...
— Как неудобно без мобильников, — проворчал агент. — Так Питер бы мне сам позвонил и все сразу рассказал.
— Всем тяжело без модемов и мобильников. — Рэнди предупреждающе глянула на Джона — подошел официант — и милым голоском заказала пива, тоже «Чимей», но светлого. — Ты что-нибудь узнал? — поинтересовалась она, когда официант отошел.
— Немного. — Джон пересказал ей досье на Дариуса Боннара и свою беседу с генералом Лапортом. — Лапорт либо не знал об алжирских связях своего протеже, либо прикрывал его. А что у тебя?
— Возможно, кое-что поважнее. — Она торопливо поведала товарищу все, что узнала от Аарона Айзекса, вплоть до неожиданной хвори, поразившей доктора Акбара Сулеймана.
— Ты права, — согласился агент. — Это важный след. Где этот парень?
— Живет и работает в Париже. Моссад уверен, что он еще в городе. У меня есть адрес.
— Тогда чего мы ждем?
Рэнди ухмыльнулась.
— Пока я допью пиво.
* * *Где-то на побережье Северной Африки
По просторным комнатам одинокой виллы, сиявшей белыми стенами на берегу Средиземного моря, гуляли сквозняки, помахивая газовыми занавесями. Дом был построен так, чтобы улавливать и усиливать даже самый слабый ветерок. Комнаты разделялись не дверями, а открытыми проемами, и воздушные потоки проникали свободно.
В глубокой нише между двумя проемами доктор Эмиль Шамбор осторожно соединял сверхтонкими трубочками и проводами клавиатуру, бак с гелевыми капсулами, аппарат-питатель, металлическую крышку, монитор и принтер — все детали, с таким тщанием вывезенные мсье Мавританией и его людьми из лаборатории в Пастеровском институте. Ниша очень нравилась ученому — это было единственное место на вилле, защищенное от сквозняков. Для стабильной работы первого и единственного в мире молекулярного компьютера требовалась постоянная температура и полное отсутствие вибрации.
Шамбор сосредоточился. В руках ученого находился труд всей его жизни, его ДНК-компьютер. Подстраивая шины данных, он думал о будущем — научном и политическом. По его убеждению, этот несовершенный еще аппарат открывал дорогу переменам, которые большинство людей по недостатку образования не в силах даже представить, не говоря уже о том, чтобы оценить. Умение управлять молекулами с той же точностью и легкостью, с какой физики управляют потоком электронов, изменит мир, открывая дорогу в атомное царство, где материя ведет себя иначе, чем та, которую мы видим глазами, слышим ушами, касаемся пальцами.
Электроны и атомы не ведут себя подобно бильярдным шарам, как то представляла Ньютонова физика. Вместо этого они расплывались, превращаясь в волны. На субатомном уровне волна вела себя как частица, частица — как волна. Один и тот же электрон мог двигаться одновременно мириадами разных траекторий, будто размазываясь в пространстве, — и компьютер, составленный из отдельных молекул, сможет вести вычисления мириадами путей, в разных измерениях. Фундаментальные основы мира окажутся подорванными.
Современный компьютер в основе своей представляет решетку из проволочек, соединенных переключателями в местах пересечений. С их помощью обрабатываются логические единицы... Но разница заключается в том, какого рода эти проволочки и переключатели. Шамбор первым смог заставить молекулы ДНК действовать как логические элементы, реализуя операции "0" и "1" — основные слова простейших языков программирования. Все прежние прототипы, созданные другими исследователями, упирались в одну неразрешимую проблему: молекулы-ротаксаны, служившие такими элементами, могли менять ориентацию лишь единожды. Они годились для записи информации, но не могли служить компьютеру оперативной памятью, содержимое которой меняется каждый такт.
Эту неразрешимую проблему сумел решить Шамбор. Он синтезировал цепочку ДНК, обладавшую нужными свойствами, и назвал ее «франканом» — в честь своей родины.
Тереза заглянула в нишу, когда ученый оторвался от установки, чтобы что-то подсчитать в блокноте.
— Зачем ты помогаешь им?
Глаза ее сверкали гневом, но голос оставался сдержанным.
Эмиль Шамбор устало разогнул спину и обернулся к дочери:
— А что мне остается?
Тереза поджала бледные губы — яркая помада стерлась давным-давно. Нечесаные грязные черные кудри уже не спадали шелковой волной на плечи. Белый вечерний костюм был грязен и порван, палевая шелковая блузка запятнана кровью и машинным маслом. Туфельки на шпильках пропали вовсе, вместо них актриса надела бедуинские остроносые шлепанцы. То была единственная уступка — в остальном она отказывалась принимать от террористов даже чистую одежду.
— Можешь отказаться, — устало проговорила она. — Никто из них не сможет работать с твоим молекулярным компьютером. Они окажутся беспомощны.
— А я — мертв. И ты, что куда важнее, — тоже.
— Они все равно нас убьют.
— Нет! Они обещали.
В голосе отца Терезе послышалось отчаяние хватающегося за соломинку.
— Обещали? — Она горько рассмеялась. — Террористы, похитители, убийцы — обещали?!
Шамбор сжал губы и, не отвечая, вернулся к работе, снова и снова проверяя контакты.
— Они сотворят что-то ужасное, — проговорила Тереза. — И погибнут люди. Ты это знаешь.
— Я ничего не знаю.
Она уставилась на него, словно впервые увидев.
— Ты заключил сделку. Ради меня.Так ведь? За мою жизнь ты продал им душу.
— Я ничего не продавал.
Но взгляда Эмиль Шамбор не поднял. Тереза все смотрела на него, пытаясь понять, что он думает, что чувствует... что переживает.
— Но это ты и сделаешь. Ты заставишь их отпустить меня, прежде чем поможешь им совершить задуманное.
Шамбор помолчал секунду.
— Я не позволю им убить тебя, — промолвил он тихонько.
— Разве это не я решаю?
Вот теперь ее отец резко обернулся в кресле:
— Нет! Эторешаю я!
За спиной Терезы послышались шаги, и девушка невольно шарахнулась. В дверях стоял Мавритания, поглядывая то на Терезу, то на ее отца. Позади невысокого террориста громоздился мрачной тенью Абу Ауда.
— Вы ошибаетесь, мадемуазель Шамбор, — серьезно проговорил Мавритания. — Когда наша миссия будет исполнена, мне более не понадобится ваш отец, и мы объявим о нашем триумфе по всему миру, дабы Великий Шайтан знал, кому обязан своим падением. Тогда уже будет все равно, что сможете рассказать вы или ваш отец. Никому нет нужды умирать... если только этот кто-тоне помешает нам исполнить задуманное.
Тереза скривилась:
— Его вы еще сможете обмануть, но не меня. Я распознаю ложь с первого слова.
— Печально, что вы не доверяете нам, но переубеждать вас у меня нет времени. — Мавритания перевел взгляд на Шамбора: — Когда вы будете готовы?
— Я же сказал — мне нужно два дня.
Мавритания прищурил глазки.
— Они почти истекли.
С момента своего прибытия террорист еще ни разу не повысил голос. Но от этого злоба, горевшая в его глазах, казалась только страшнее.
* * *Париж, Франция
Башня Монпарнас, приютившаяся посреди кучки небоскребов на одноименном бульваре, постепенно скрывалась вдали, по мере того как Джон, Рэнди и перепуганный лаборант из Пастеровского института Хаким Гатта все глубже забирались в лабиринт парижских переулков, где среди призраков прежней богемы жила и работала новая. Солнце уже зашло, и последние угольки догорающего дня красили небо унылым серовато-желтым цветом. Черные тени накрывали мостовые и палисадники, в воздухе висели запахи перегара, гашиша и олифы.
— Вот эта улица, — пробормотал наконец по-французски перепуганный мойщик пробирок. — Тогда... можно... я пойду?
Хаким Гатта был ростом по плечо Джону Смиту. Этот смуглый курчавый человечек с бегающими глазами имел одно-единственное достоинство: он проживал этажом выше доктора Акбара Сулеймана.
— Пока нет, — отрезала Рэнди, затаскивая лаборанта обратно в тень. Джон короткой перебежкой присоединился к ним. — Какой дом?
— П-п-пятнадцатый.
— Квартира? — уточнил безжалостный Джон.
— Т-третий этаж. Последняя. Вы же обещали, что заплатите и я пойду?
— Кроме проулка, других выходов из дома нет?
Хаким решительно закивал.
— Или через парадное, или переулком. Третьего выхода нет.
