Роберт Ладлэм - Парижский вариант
— Bonjour,генерал Лапорт.
От тяжелой поступи француза, казалось, подрагивали на петлях двери.
— Подполковник Смит! Человек, заставивший содрогнуться штаб! Мы непременно должны переговорить. Пойдемте, мой кабинет за углом. Выпьем кофе... поп?
Джон согласился на чашку кофе и вслед за генералом проследовал в его кабинет. Лапорт занял массивное, обтянутое багряной кожей клубное кресло — единственный, пожалуй, предмет меблировки, кроме кресла за письменным столом, способный выдержать его тушу. Джон поневоле устроился в одиноком и неуместном хрупком креслице эпохи Людовика XV. Вскоре задерганный французский лейтенантик принес кофе.
— Итак, — проговорил Лапорт, — наш Эмиль все-таки жив, это magnifique[12],но находится в руках похитителей, а это уже не так magnifique.Вы не могли ошибиться, подполковник?
— Боюсь, что нет.
Лапорт хмуро кивнул:
— В таком случае нас обманули. Останки, найденные в руинах взорванного лабораторного корпуса, попали туда неслучайно, равно как фальшивые отпечатки пальцев и анализы ДНК в досье Сюртэ, а баски послужили лишь прикрытием для настоящих преступников. Я прав?
— Полностью, — согласился Джон. — Настоящие террористы называют себя «Щитом полумесяца», это многонациональная группировка мусульманских экстремистов, возглавляемая неким мсье Мавританией.
Генерал со злостью осушил чашечку.
— Сведения, которые я получил и передал вам, оказались во многом ошибочными. Я вынужден извиниться.
— Собственно говоря, большую часть данных, которыми мы располагаем теперь, я раздобыл, преследуя ваших басков, так что в конечном итоге вы оказали нам большую помощь, генерал.
— Merci.Это меня утешает.
Агент отставил чашку.
— Могу я поинтересоваться, где сейчас ваш адъютант, капитан Боннар?
— Дариус? Я отправил его по делам на юг Франции. Недалеко от Испании.
— Нельзя ли поточнее, генерал?
Лапорт нахмурился.
— На нашу военно-морскую базу близ Тулона, а потом на Минорку, по личным делам. А что? Почему вас вдруг заинтересовал Дариус?
— Насколько хорошо вы знакомы с капитаном Боннаром?
— Знаком?! — изумился француз. — Вы подозреваете Дариуса?.. Нет, нет, невозможно! Я помыслить не могу о подобном предательстве!
— Это он передал вам те документы, которые получил от вас я.
— Невозможно, — сердито отрезал генерал. — Хорошо ли я знаком с Дариусом? Да я знаю его, как отец — сына! Шесть лет он неотлучно рядом со мной. У него было безупречное досье, множество благодарностей и наград за отвагу, еще до того, как мы встретились, — когда он был у меня взводным в Четвертом драгунском во время иракской войны. А до того он служил poilu[13] во Втором пехотном полку Иностранного легиона, действовавшем в Северной Африке по просьбе наших бывших колоний, — они до сих пор обращаются к нам за помощью. Он выбился в офицеры из низов. Как можете вы подозревать столь уважаемого человека?
— Боннар служил рядовым легионером? Он не француз?
— Конечно, француз! — рявкнул Лапорт. Физиономия его словно окаменела, застыв в недовольной гримасе. — Ну да, его отец — немец, и Дариус родился в Германии, но его мать — настоящая француженка, и в Легион он вступил под ее фамилией.
— Что вы знаете о его личной жизни?
— Все! Он женат на прекрасной юной особе из хорошей семьи, многие годы служившей Франции. Он изучает нашу историю, как и я.
Лапорт широким жестом обвел рукой кабинет, и только теперь Джон обратил внимание, что стены его увешаны картинами, репродукциями, фотографиями, картами, так или иначе связанными с великими минутами французской истории. Исключение было только одно — репродукция той же картины, которую видел агент в парижском доме Лапорта. С нее зловеще поблескивал окнами кроваво-алый замок.
— История — это не просто описание прошлого нации или народа, — продолжал генерал. — Истинная история запечатлевает душу страны, и, не зная ее, невозможно познать народ. Не помня прошлого, мы обречены повторять его, подполковник, non?Как может предать страну человек, преданный ее истории? Impossible.
Джон слушал, и в его душе росло убеждение — Лапорт слишком многословно, слишком шумно защищает Боннара, точно пытается убедить самого себя. Или сердце подсказывало ему, что невозможное, с его точки зрения, может оказаться вполне вероятным? В последних словах генерала прозвучало явное сомнение.
— Нет, я не верю. Только не Дариус.
А Джон — верил. Выходя из кабинета, он оглянулся. Генерал Лапорт в тяжком раздумье восседал на своем алом троне, и в глазах его стоял ужас.
* * *Париж, Франция
Питер Хауэлл как раз задремал на узенькой койке, которую по его настоянию поставили рядом с кроватью Марти, когда за ухом его зажужжала не то пчела, не то оса, не то какой-то гнусный кровосос. Агент машинально прихлопнул вредную тварь и проснулся — от боли в пострадавшем ухе и от трезвона, который поднял стоящий на тумбочке телефон.
Марти зашевелился на больничном ложе и что-то пробормотал. Питер глянул на него — не просыпается ли? — и схватился за трубку.
— Хауэлл слушает!
— Спим, Питер?
— Даже полевые агенты по временам испытывают эту досадную потребность, как бы ни было это неудобно для вас, бюрократов на окладе, которые каждую ночь дрыхнут в своих постелях — или в постелях своих любовниц.
Находившийся в Лондоне сэр Гарет Саутгейт хихикнул — без особого, правда, веселья. Именно на его, как главы МИ-6, плечи падала незавидная обязанность общаться с Питером Хауэллом, несмотря даже на то, что сам сэр Гарет с куда большим удовольствием выставил бы этого непочтительного шутника. Но приходилось терпеть все выходки отставного агента, в которых тот находил некое извращенное удовольствие. Питер Хауэлл был великолепным профессионалом, особенно в нештатных ситуациях. Поэтому Саутгейт подшучивал над ним в ответ и не поддавался на провокации.
Но сейчас смех застревал у сэра Гарета в горле.
— Питер, как там доктор Зеллербах?
— Без изменений. А вам какого черта понадобилось?
— Хотел передать тебе кое-что важное, — Саутгейт подбавил в голос серьезности, — и поинтересоваться твоим мнением.
Марти снова беспокойно заворочался, и Питер с надеждой покосился на него, чтобы вернуться к разговору, только когда больной снова замер в прострации. Теперь, осознав, что успел достать босса, он вернулся к вполне цивильному обращению — noblesse oblige[14],так сказать.
— Я... как это в Калифорнии говорят — одно большое ухо?
— Очень мило с твоей стороны, — отозвался Саутгейт. — Информация сверхсекретная, только для ушей премьер-министра. Собственно говоря, я звоню тебе через новый скрэмблер и пользуюсь новыми кодами, чтобы быть уверенным, что террористы еще не успели его взломать. И больше не буду пользоваться им никогда, покуда мы не взяли под контроль этот чертов молекулярный компьютер. Ты меня понял?
— Лучше тогда вообще молчи, старик, — пророкотал Питер.
— Извини? — Сэр Гарет позволил раздражению прорваться.
— Правила не меняются. Как я выполняю задание — мое дело. Если мне ради успеха придется разгласить любую тайну, я это сделаю. Так можете и передать премьер-министру.
— Питер! — Саутгейт повысил голос. — Тебе так нравится изображать самонадеянного ублюдка?
— Безмерно. А теперь выкладывайте, что хотели мне сообщить, или вешайте трубку.
На самом деле Питер успел рассчитать, что его подключили к делу с самых верхов, через голову главы МИ-6, а значит, тот не в силах его уволить, и, представляя, как Саутгейт ерзает на стуле, открыто ухмылялся.
Голос сэра Гарета был суше Сахары.
— Генерал сэр Арнольд Мур и его пилот пропали — предположительно, погибли — во время перелета из Гибралтара в Лондон. Генерал собирался лично представить премьер-министру некий сверхсрочный доклад. Даже по сверхсекретному каналу кодированной связи он сказал только, что дело касается — цитирую — «недавних сбоев в электронных сетях США». Только поэтому мне поручено было сообщить об этом тебе.
Питер мгновенно напрягся.
— Генерал Мур не намекнул, как или где он добыл те сведения, которые хотел представить премьер-министру?
— Нет. — Саутгейт тоже оставил на время ссору. — Мы проверили все источники. Известно нам вот что — генерал вообще должен был находиться в Кенте, в своем поместье. Вместо этого он полетел в Гибралтар, взяв личного пилота. Оттуда он и пилот на вертолете отправились куда-то и вернулись шесть часов спустя. Где он провел это время — неизвестно.
— Диспетчерская Гибралтара не знает, куда они полетели?
— Никто не знает. Пилот, понятное дело, пропал вместе с ним.
Питер подумал секунду.
