Стивен Кинг - Кто нашел, берет себе

Да пошел ты, мистер Макфарленд, думает Моррис. Пошел куда подальше.

Он достает из кузова инструменты и сумки и направляется к зарослям на краю пустоши, за бейсбольной площадкой, где ему не удалось поймать столько легких мячей. Но тут его осеняет, и он возвращается к зданию. Опирается ладонью на старый кирпич, еще теплый от солнца. Приседает, выдергивает несколько сорняков, чтобы заглянуть в одно из подвальных окон. Они не забиты фанерой. Луна только поднялась, оранжевая и круглая. В ее свете он видит складные столы и стулья, горы коробок.

Моррис намеревался отвезти записные книжки в Клоповник, но это рискованно. Мистер Макфарленд имеет право обыскивать его комнату в любое удобное ему время. Центр досуга гораздо ближе к тому месту, где зарыты записные книжки, и подвал, уже заваленный никому не нужными вещами, – идеальный тайник. Так не лучше ли оставить большую часть здесь, а с собой брать по несколько штук и спокойно читать? Моррис достаточно худой, чтобы пролезть в это окно, разве что придется немного поерзать, и насколько сложно будет открыть шпингалет, который он видит за стеклом? Отвертка легко справится с этим делом. У него ее нет, но их полно в любом «Хоум дипо». Он видел их даже в «Зоуни».

Моррис наклоняется ближе к пыльному окну, всматриваясь в него. Он знает, где искать охранные наклейки (тюрьма штата – высшее учебное заведение для взломщиков), но не видит ни одной. Может, в охранной сигнализации используются контактные датчики? Их он тоже не видит – и, возможно, не услышит тревоги. Некоторые системы обходятся без звука.

Моррис еще какое-то время смотрит на окно, потом с неохотой поднимается. Он не верит, что в этом старом здании установлена охранная сигнализация – все ценное наверняка давно вывезли, – но на такой риск пойти не может.

Лучше придерживаться первоначального плана.

Моррис хватает инструменты и сумки и вновь идет к заросшей пустоши, обходя по периметру бейсбольное поле. Туда он ни ногой, нет-нет. Луна поможет ему, едва он окажется под деревьями, но сейчас поле выглядит огромной ярко освещенной сценой.

Пакет из-под картофельных чипсов, указавший путь в прошлый раз, исчез, и Моррису требуется время, чтобы найти тропу. Он раздвигает кусты за бейсбольным полем (местом детских унижений), наконец находит тропу и идет по ней. Когда до него доносится журчание речки, едва сдерживается, чтобы не побежать.

Времена нынче тяжелые, думает он. Здесь могут спать люди, бездомные. Если кто-то увидит меня…

Если кто-то его увидит, он пустит в ход топор. Мистер Макфарленд, возможно, считает, что для волка он слишком стар, но его районный инспектор не знает, что Моррис уже убил трех человек, а вождение автомобиля – не единственное, что вспоминается так же легко, как езда на велосипеде.

Деревья приземистые, душат друг друга в борьбе за солнце и пространство, но достаточно высокие, чтобы пропускать лунный свет. Два или три раза Моррис теряет тропу и кружит на месте, пытаясь ее найти. Ему это даже нравится. Он знает, что журчание речки все равно выведет его куда надо, если он окончательно собьется с пути, но почти заросшая тропа свидетельствует о том, что теперь молодежь пользуется ею гораздо реже, чем в дни его юности. Моррис только надеется, что не угодит в заросли сумаха.

Речка журчит совсем близко, когда он находит тропу в последний раз, и менее чем через пять минут он стоит на берегу напротив дерева-ориентира. Застывает на какое-то время в тени, оглядывается и прислушивается в поисках признаков человеческого присутствия: одеял, спального мешка, тележки, полиэтиленовой пленки, натянутой между ветвями, как тент. Ничего. Только вода, журчащая по камушкам, и наклонившееся дерево на другом берегу. Дерево, которое столько лет преданно охраняло его сокровище.

– Доброе старое дерево, – шепчет Моррис и по камням переходит речку.

Опускается на колени, откладывает в сторону инструменты и сумки, медитирует.

– Я здесь, – шепчет он и прижимает ладони к земле, словно хочет нащупать пульс.

И вроде бы его чувствует. Пульс гениальности Джона Ротстайна. Старик превратил Джимми Голда в продажную шлюху, но кто может сказать, что Ротстайн не возродил Джимми за восемнадцать лет затворничества? Если возродил… если… тогда все тяготы и лишения, через которые пришлось пройти ему, Моррису, оправданны.

– Я здесь, Джимми. Я наконец-то здесь.

Он хватает лопату и начинает копать. Чтобы добраться до сундука, времени нужно не много, но корни плотно обвили его, так что проходит почти час, прежде чем Моррис обрубает большую их часть. Прошли годы с тех пор, как он занимался тяжелым физическим трудом, и он вымотался донельзя. Он думает обо всех заключенных, которых знал, – в том числе и о Чарли Роберсоне, – постоянно тренировавшихся, вспоминает, как пренебрежительно фыркал (только мысленно, никогда в открытую), глядя на это – как он считал – обсессивно-компульсивное поведение. Сейчас Моррису не до фырканья. Болят бедра, болит спина, а самое ужасное – дергающая боль в голове, как в гнилом зубе. Поднимается легкий ветерок, охлаждает липкое от пота лицо, но также качает ветви, создает мечущиеся тени, которые пугают Морриса, вновь навевают мысли о Макфарленде. Тот уже идет по тропе, совершенно бесшумно, как умеют некоторые здоровяки, особенно солдаты и бывшие спортсмены.

Когда дыхание успокаивается, а бег сердца немного замедляется, Моррис тянется к ручке на торце сундука и обнаруживает, что ее там нет. Наклоняется вперед, опираясь на зудящие ладони, всматривается в дыру, сожалея о том, что не додумался захватить фонарь.

Ручка на месте, только висит двумя половинками.

Это неправильно, думает Моррис.

Мысленно он уходит в далекое прошлое, пытаясь вспомнить, была ли ручка целой. Вроде бы да. Более того, он в этом практически уверен. Но потом он вспоминает, как ударил сундук в гараже, и с облегчением выдыхает, надувая щеки. Должно быть, он сам порвал ручку, когда укладывал сундук на отцовскую тележку. А может, когда вез по тропе к этому самому месту. Яму он вырыл торопливо, потом быстро запихнул в нее сундук. Очень хотел убраться отсюда и мог не обратить внимания на такую мелочь, как порванная ручка. Да. Именно так. В конце концов, сундук он покупал не новым.

Он хватает сундук за бока, и тот так быстро выскальзывает из земли, что Моррис от неожиданности теряет равновесие и падает на спину. Лежит, глядя на яркий лунный круг, и пытается убедить себя, что все хорошо. Только знает, что это не так. Он мог убедить себя насчет порванной ручки, но не насчет этого.

Сундук слишком легкий.

Моррис садится, размазывая землю по потной коже. Трясущимися пальцами отбрасывает волосы со лба, оставляя грязный след.

Сундук слишком легкий.

Моррис тянется к нему, потом отдергивает руку.

«Я не могу, – думает он. – Не могу. Если я его открою, а записных книжек не будет, я просто… сломаюсь».

Но кто мог польститься на записные книжки? Деньги – это понятно, но записные книжки? В большинстве даже чистого места не было. Ротстайн исписал их от корки до корки.

А если кто-то взял деньги, а потом сжег записные книжки? Не понимая их ценности, чтобы избавиться от того, что могло послужить уликой?

– Нет, – шепчет Моррис. – Никто бы так не поступил. Они все еще здесь. Должны быть здесь.

Но сундук слишком легкий.

Моррис смотрит на маленький эксгумированный гроб, лежащий на берегу в лунном свете. Позади него дыра напоминает раззявленный рот, только-только что-то выблевавший. Моррис опять тянется к сундуку, потом бросается вперед, открывает защелки. Молясь Богу, которому, он это прекрасно знает, наплевать на таких, как он.

Заглядывает внутрь.

Сундук не совсем пуст. В нем по-прежнему лежит полиэтиленовая пленка, которой он застелил дно и стенки. Он вытаскивает ее шуршащим облаком в надежде, что под ней осталось несколько записных книжек – две или три, пожалуйста, пожалуйста, Господи, хотя бы одна, – но видит лишь горстки земли в углах.

Моррис прижимает грязные руки к лицу – когда-то молодому, теперь в глубоких морщинах – и начинает рыдать в лунном свете.

Он обещал вернуть фургон к десяти вечера, но уже первый час, когда он паркует его за мотоциклетной мастерской и кладет ключи под правое переднее колесо. Оставляет в кузове инструмент и сумки, которые намеревался привезти полными: пусть Чарли Роберсон делает с ними что угодно.

Свет на стадионе Малой лиги, который находится в четырех кварталах, погасили больше часа назад. Автобусы уже не ходят, но в барах – их в округе полно – громко играет живая музыка или гремят музыкальные автоматы. Двери открыты, мужчины и женщины в футболках и бейсболках «Сурков» стоят на тротуарах, курят, пьют из пластиковых стаканчиков. Моррис тащится мимо, не поднимая головы, игнорируя дружелюбные окрики нескольких подвыпивших бейсбольных фанатов: они в превосходном настроении благодаря пиву и победе любимой команды и спрашивают, не хочет ли он выпить. Вскоре бары остаются позади.