Агнец - Светлана Скиба
Я смотрю ввысь, следя за птицей, и мой взор натыкается на кроны исполинских деревьев. От увиденного у меня захватывает дух, и я едва не плачу от переполняющих меня эмоций.
Священный кедр Бажиру! Мы нашли его!
С улыбкой на устах я поворачиваюсь к Владу и в ужасе наблюдаю, как он ничком падает в густые заросли.
– Влад?!
Что-то острое, точно жалящая оса, кольнуло меня в шею, и моя голова тотчас наполнилась черной ватой. Эта вата застилает мне глаза, и я теряю сознание.
37
– Аржан! Аржан! – Я слышу детские голоса, и маленькие юркие силуэты проносятся у меня перед глазами и исчезают.
Я внутри чего-то глубокого и вытянутого, то ли колодца, то ли башни. Потом я догадываюсь, что нахожусь в полом стволе кедра Бажиру. Мое тело вымазано чем-то вонючим, на распухшую лодыжку наложен компресс из крупных листьев и зеленоватой кашицы. Не знаю, что это за чудесная мазь, но царапины и укусы насекомых перестали саднить и зудеть. Когда я пытаюсь встать, моя нога больше не взрывается от боли.
Едва я выбралась из дерева, как меня тут же обступили люди. Вперившись в меня удивленно-испуганными глазами, они галдят, хихикают, норовят дотронуться, но, едва коснувшись, тут же убирают руки, как если бы обожглись о мою кожу.
Я ищу глазами Влада, но он сам находит меня, появившись словно ниоткуда. Мы бросаемся друг другу в объятия и стоим так долгое время. Тыча пальцами и посмеиваясь, вокруг нас продолжает собираться народ. Среди них я замечаю знакомое лицо Багдыра и здороваюсь с ним. Он кивает в ответ и что-то говорит молодой женщине с ребенком на руках. Она опускает ребенка на землю, плюет на свою ладонь и протягивает мне. Мне ничего не остается делать, как пожать ее. Потом таким же образом она здоровается с Владом.
– Багдыр – мой сын, Кайсым – дочь. – Женщина показывает на жмущуюся к ней маленькую девочку. – Я Санук – мать детей Аная. – Она улыбается, и ее казавшееся невзрачным лицо вдруг расцветает. Она одета в длинное красное платье и кожаный жилет, отороченный мехом. Бусы из бисера и мелких цветных камней украшают ее длинные смоляные волосы и шею. По ее медной гладкой коже тянутся выпуклые узоры – шрамы. Все жители аймака тубал, независимо, мужчины или женщины, украшены подобными рисунками.
Желающих поздороваться со мной и Владом оказывается так много, что наши ладони становятся мокрыми и липкими уже через минуту. Люди пытаются заговорить с нами, они активно жестикулируют и шумно тараторят. Половину из того, что они говорят, я не понимаю, поэтому просто улыбаюсь и киваю.
Слово «аржан» звучит отовсюду, его говорят все: и стар и млад, даже лохматые собаки, снующие под ногами, кажется, гавкают «аржан, аржан».
Влад тоже не обделен вниманием. Его постоянно трогают, щупают, только не пробуют на зуб.
– Можно нам остаться у вас ненадолго? – спрашиваю я у Санук.
– Это решают камы. Нужно ждать, они сейчас сильно заняты, – ответила она.
Солнце уже село, и на небе появились первые звезды. Я очень надеюсь, что нас не выгонят в темный лес. Там мы совершенно беззащитны.
Санук и еще несколько женщин, среди которых беременная (судя по ее огромному животу, на последнем сроке), показывают нам свой аймак. При ярком, хорошо освещающем свете луны я отмечаю, что будущая мама совсем юная, почти ребенок. Ее живот обтянут тканью с белыми узорами, а голова покрыта платком. Видимо, я слишком долго смотрю на нее, и беременная смущенно отводит взгляд, но потом берет мою руку и кладет на свою выпуклость. Ее живот теплый и плотный, как барабан, в его недрах развивается новая жизнь. Это внезапное осознание так трогает меня, что я снимаю со своих ушей золотые гвоздики с крохотными бриллиантами и дарю беременной. Она радуется как ребенок (хотя она и есть ребенок), хвастаясь подарком. Люди, толпившиеся вокруг нас с Владом, теперь перекочевали к ней. Не проходит и пяти минут, как около меня появляются еще две беременные и тоже кладут мою ладонь на свои едва наметившиеся животы.
– У меня больше ничего нет, – говорю я им. Они разочарованно вздыхают и уходят.
В аймаке тубал жизнь кипела. Из каждого аила, представляющего собой конусообразную конструкцию, тонкой нитью струился серый дымок. Вокруг аилов бегали дети, куры, собаки. Старшие дети таскали младших в платках за спинами. В загонах, огороженных плетнями, паслись овцы и козы, рядом фыркали лошади и маралы с обрезанными рогами.
– Какие они красивые, – говорю я, и в этот момент к Санук приближается прекрасный вороной жеребец и тыкается мордой в ее раскрытую ладонь. Она гладит его по шелковой гриве и говорит, что этого коня Анай подарил Багдыру на десять лет.
– А где Анай? – спрашиваю я у Санук. – Я бы хотела его увидеть.
– Увидишь, – кивнула она.
– Я так благодарна ему за помощь, он очень добр.
Санук снова кивает, и почему-то ее черные миндалевидные глаза наполняются печалью. Рядом с нами, около одного из аилов, раздалось громкое блеяние козы. Один мужчина держал ее за передние ноги, второй за задние, а третий, закрыв ладонями рот и нос, душил. Бедное животное вопило, брыкалось и отчаянно дергалось. Не в силах смотреть на издевательство, я быстро отвернулась.
– Для чего они это сделали? – спросил Влад после того, как коза замолчала.
– Сегодня праздник, – ответила Санук.
– Но зачем было мучить животное? Не проще ли зарезать?
Женщина испуганно вытаращила на него глаза и замотала головой:
– Нельзя проливать кровь живым! Только убиенным.
«Но не таким же варварским способом», – подумала я, но не озвучила. У каждого народа свои традиции, я понимаю это. Главное, чтобы они не сделали нечто подобное со мной и Владом. Мы идем с ним рядом, не отходя друг от друга ни на шаг. Его близость придает мне уверенности и твердости.
Остановившись около одной юрты, Санук беседует с немолодой женщиной, с головы до ног замотанной в красную ткань. Женщина то и дело поглядывает в нашу сторону, потряхивая тощими руками. Ее узкие губы поджаты, лицо выражает недовольство. Я слышу, как она несколько раз произносит «аржан» – мое второе имя. Из ее уст оно звучит грубо, в ее тоне слышится что-то ругательное, даже агрессивное. Я решаю не принимать это на свой счет: в конце концов, я ничего плохого ей не делала.
Мы подошли к пылающему костру, над которым на вертеле жарились две освежеванные козьи туши. Огонь ревел и
