Пионерская клятва на крови - Эльвира Владимировна Смелик
Лёшке захотелось и его ударить, чтобы заткнулся, но он только сердито процедил сквозь зубы:
– А твое-то какое дело?
– Да просто… – Белянкин вскинулся в праведном негодовании, – просто мне за тебя обидно. Лёш, ты же четкий парень, – заявил он убежденно, даже по-приятельски положил руку на плечо. – А она… – Генка на секунду замолчал, затем пренебрежительно предположил: – Поди сейчас тискается с Пашей за камнями. И мне тебя жалко.
Но Лёшка почти не расслышал последнюю фразу. Она долетела далеким отзвуком, едва пробившимся сквозь внезапно окутавшую его темноту, которая сначала обожгла нестерпимым холодом, потом опалила бушующим пламенем, застелила глаза багровым туманом.
Он брезгливо стряхнул лежащую на плече Генкину ладонь, вызверился, не сдерживаясь:
– Да пошел ты на хрен! – И с силой отпихнул Белянкина от себя.
Тот не устоял на ногах, рухнул в траву, но даже не попытался подняться.
– Засунь свою жалость… – стоя над ним, хрипло прошипел Лёшка, – знаешь куда? – И с трудом удержался, чтобы не пнуть прямо в лицо, но тоже пожалел вдруг.
Правда, не Генку, а собственное время и силы. Еще тратить их на этого заморыша и слюнтяя.
– Без тебя разберусь, – выплюнул он зло и презрительно, напряженно раздувая ноздри.
Ведь на самом деле – сколько можно терпеть? Она его действительно предала, не оценив и легко заменив другим. В первый же день. Лёшка прекрасно видел, как на торжественной линейке и общелагерном костре Инга зачарованно смотрела на Пашу. И пела тогда тоже для него и про него. И на то, что при этом чувствовал Лёшка, ей было откровенно плевать. А еще притворялась вроде как другом.
Вот именно, притворялась. Обманывала! Предательница двуличная! А предательство не прощали – никому и никогда. С предателями всегда расправлялись безжалостно и быстро. А Лёшка зачем-то раз за разом прощал.
Идиот наивный! Но всё, хватит! Он действительно осознал и больше не собирался мириться. Он вслушивался в голос, звучавший в его голове, который навязчиво внушал и подзуживал:
«Ну, давай! Чего ты сопли жуешь? Ты же не баба, не тряпка. А она действительно вертит тобой, как хочет. Ты ради нее на все готов. Но что ты получаешь взамен? Ни-че-го. А вот Паше она все позволяет. И тебе позволит. Ты, главное, не отступай. Ведь ты куда больше имеешь право. Ты можешь даже не спрашивать, просто врежь. Чтобы не ломалась, чтобы стала сговорчивей. С ними только так и нужно. А иначе не уважают. Но когда схлопочут пару раз, сразу становятся преданными и добрыми».
Ну да, так и есть. Так и надо.
Лёшка опять повернулся к камням, и в самый подходящий момент, чтоб заметить, как из-за них выскочил Паша, рванул куда-то. Один. Но это вообще ничего не значило.
Вряд ли они поругались. Скорее, опять создавали видимость, будто не вместе, чтоб он, дурак, по-прежнему верил и надеялся, чтоб и дальше за спиной вместе смеяться над ним. Но Лёшка им больше не позволит. Особенно Инге. И это хорошо, что она осталась. Тоже одна. А кругом совсем никого.
Лёшку внезапно накрыла лавина сладкого предвкушения расправы и даже на какое-то время перебила бушевавшие внутри ярость и злость. Он кривовато ухмыльнулся, облизал пересохшие губы, оглянулся по сторонам, легко отыскал нужное – крепкую сучковатую корягу.
Подобрал ее, взвесил в кулаке. Самое то, и руки не испачкаются. А затем двинулся вперед, следом за тоже появившейся из-за камней и зашагавшей к озеру Инге.
Подойдя к кромке воды, она присела на корточки, словно специально подставлялась. Осталось только приблизиться со спины, ударить, оглушить. Инга даже не поймет ничего. Но она, похоже, услышала Лёшкины шаги, оглянулась, увидела его с корягой в руке, удивилась.
– Лёш, ты чего? – спросила, выпрямившись, заглянула в лицо.
Он не ответил, тогда она опять повторила:
– Лёш, – доверительно и мягко.
И от этих интонаций, от внимательного теплого взгляда багровый туман перед глазами рассеялся, а в голове прояснилось. Но Лёшку сразу опять опалило невыносимым жаром – до липкой испарины по спине, до вспотевших ладоней – будто он до смерти испугался.
А ведь на самом деле испугался. Того, что хотел совершить.
И правда, чего это с ним? Он что, совсем рехнулся, слетел с катушек? Неужели реально смог бы так поступить?
Да никогда и ни с кем! А тем более с Ингой.
Пальцы сами разжались, палка выпала из рук. Лёшка попятился. Инга шевельнула губами, собираясь сказать что-то еще, но он не стал ждать – развернулся, бросился прочь, сгорая от жгучего стыда, почти ненавидя себя и кляня: «Придурок ревнивый! Урод!»
Прежняя злая темнота накатывала волнами, пыталась снова заполнить сознание, сбивая с толку шелестящими голосами. Или одним голосом, раздробленным на множество частей, звенящим в ушах: «Слабак! Сбежал! Испугался! Тряпка! Соплежуй!»
– Заткнись! – не удержавшись, вслух выкрикнул Лёшка. – Сам такой. – Будто разговаривал с кем-то чужим.
Он мчался, словно действительно пытался сбежать – от этого голоса в голове, но больше от себя, – не видя ничего вокруг, поэтому неудивительно, что не заметил кого-то, возникшего на пути, налетел, сбил с ног.
Это оказался мелкий пацан лет восьми-девяти, еще и немного знакомый – вроде бы тот самый Юрасик, сын отрядной воспетки Людмилы Леонидовны. От сильного толчка он потерял равновесие, плюхнулся задом на дорожку, но вроде бы не ударился сильно, зато засопел от обиды.
– Совсем чиканулся? – буркнул он возмущенно, шмыгнул носом, но, глядя на него, Лёшка в первую очередь испытал не чувство вины, а какое-то злорадное удовлетворение, поднявшее очередную волну внутренней темноты.
Голос в голове моментально откликнулся: «Так ему и надо. Еще б добавить, чтоб не гавкал малявка. И погоны содрать. Не свой же, а враг». Лёшка стиснул зубы, сжал кулаки, сглотнул, заставил себя произнести:
– Извини. Я не нарочно, – шагнул к мальчишке: – Давай руку, помогу.
Тот, не раздумывая, ухватился за протянутую ладонь, и Лёшка дернул его вверх.
Юрик легко поднялся, распрямился, даже чуть подпрыгнул и вдруг застыл. Правда, и Лёшка замер, потому как мир неожиданно поплыл перед глазами. Или нет, слился в пеструю, смазанную полосу, под ложечкой засосало, дыхание перехватило, словно земля под ногами треснула, разошлась в стороны, и Лёшка рухнул в образовавшуюся бездну.
