Лукаш Орбитовский - Святой Вроцлав
Адам попробовал подняться. Но только задрал голову и видел удалявшуюся живую стенку и дома Святого Вроцлава, по которым он испытывал такую тоску, и которые сейчас удалялись вместе с людьми. Ему необходимо встать, но все это так странно — он утратил тело, столь болевшее еще пару мгновений назад. Он не мог шевельнуть ни ногой, ни рукой, а ведь нужно было спешить, Святой Вроцлав удалялся все быстрее, сейчас он был не больше коробочки спичек, черный и грязный, словно бы сгоревший. Адам еще попытался рвануться, кровь залила ему глаза. Он почувствовал неожиданный удар прямо в копчик, прямо по нервам, и тут же — концом трости по голове. Это близились мародеры.
Эти были неспешными и стойкими, большинство из них даже и не глянуло под ноги, а те, кто поглядел, наверняка подумали, что это и не человек, а клубок тряпья. Старики с детьми шли напрямик, свой более медленный темп заменяя упорством. Растаптываемый, разрываемый на кусочки этим людским танком Адам совершенно терял самого себя. Когда в последний раз он приподнял окровавленную голову, то ничего уже не видел. Мне нужно увидеть Святой Вроцлав, а здесь так темно. И тогда он пошел прямо во мрак, охваченный страхом того, что он ошибся, что его обманули.
* * *— Я все поняла.
Люцина смотрела с испугом на лице; Беата выглядела намного хуже, чем Малгося в ту роковую ночь: под глазами синяки, сами глаза налились кровью, болезненно блестят; бледная кожа, на которой неожиданно выскочили прыщи. Девушка сплетала и расплетала пальцы.
— Что ты поняла, котик?
Та холодно рассмеялась. Обслуга «Новокаины» странно поглядывала на нее.
— Это ложь. Наша жизнь. Мираж. Всего этого, понимаешь, нету.
Она тыкала пальцем в чудные золотистые рамки вокруг телеэкранов (те, показывали улыбающуюся Малгосю), в спиральную лестницу, подсвеченный бар, во все это современное рококо. И в официанток в белых блузках.
— Всего этого не существует.
— Ты бредишь, — теперь Люцина уже смеялась, и становилось еще холоднее.
— Той ночью, когда мы забрали Гоську, случилась лажа. Бо-ольшая лажа. Я так думаю, она освободилась и сбежала. И сейчас она вместе с этим своим хахалем, — она стиснула пальцы покрепче. — А на самом деле никто ее и не разыскивает.
Люцина почувствовала чуждость, именно чуждость шлепнула ей прямо в лицо. Да это какая-то шиза, — подумала она. Шиза, от которой нужно рвать когти.
— Я знаю, что тебя все это очень тронуло, — осторожно произнесла она. — Бети, если бы я только знала, что все это так кончится, а бы на все плюнула. Ради тебя, не ради нее.
Беата склонилась к подружке.
— Она сбежала. А мы остались. И того здесь нет, потому что мы находимся в Святом Вроцлаве. Обе. То место, — она шмыгнула носом, наконец расплела ладони, зато вонзила ногти в кожу на коленях, — забрало нас вместо нее. Вот почему оттуда никто не возвращается, а? Ты думала над этим?
— Нет, не думала. — Люцина пила все быстрее. Ладно, она ее выслушает. Пообещает, что как-нибудь придет в гости, и исчезнет. Быть может, стоило бы позвонить родителям Беаты, сказать, что у доченьки шарики за ролики поехали, и таким способом сделать хоть что-то хорошее.
— Люди не возвращаются, потому что не знаю, что они там. Это иной мир, не такой, как наш, более мрачный; Господи, что мы наделали. Она повсюду. Малгося. Только не говори, что не видишь ее. Потому-то они и не возвращаются, ведь считают, будто бы все время дома, который лишь, непонятно почему, делается все более худшим местом. Вот послушай, — она встала перед подругой на колени, голову положила той на ноги. Обслуга, клиенты, уже не скрывали собственной заинтересованности. Беата продолжала говорить, теплым, дрожащим голосом, который пробуждает испуг повсюду, даже в том месте, в котором я нахожусь сейчас. — Но у нас еще есть шанс выхода. Ты знаешь правду, может быть вместе мы чего и придумаем. Быть может, то место и кончится, когда пойдем за него. Бесконечно идти не будем. Ты и я. Вдвоем. Когда найдем, будем свободными.
Ее ладони направились вверх, к лицу Люцины. Та отставила коктейль, сигарета упала в пепельницу.
— Не знаю, все ли так будет. Только я предпочла бы остаться. Здесь.
— Знаю! Знаю! Но для тебя мир тоже изменится, раньше или позже он меняется для каждого. Котик. Котик, — смеялась Беата, — у нас остается еще одна надежда. — Кончиками пальцев она коснулась щеки Люцины. — Гоха — девочка хорошая. Дура, но добрая. Она нас ищет, ты знаешь? Потому-то я ее и вижу. Она снаружи и пытается нас вытащить. Она спасет нас. Только я вот думаю, — она приложила подруге голову к груди, обняла ее, — что нам нужно всегда держаться вместе. Всегда, иначе она найдет только одну из нас.
— Ты выставляешь себя на посмешище.
— Посмешище, в отношение чего? Этого ведь нет! — Беата вскочила на ноги и метнула бокал в сторону телевизора, по счастью промахнулась, и стеклянные осколки посыпались на пол. Охранник направился в их сторону.
— Оставь меня! — попросила Люцина. Она схватила сумочку и начала отступать задом, не спуская глаз с Беаты.
— Спасет нас. Гося нас спасет. Поначалу я боялась, теперь знаю, что она человек неплохой. Святой Вроцлав ее боится, потому я и вижу ее повсюду.
— Ты меня пугаешь.
— Я сама себя пугаю; ничего не случится, давай только выглядывать ее, и Малгося придет, чтобы нас спасти. — Беата сильно пнула стул, даже не почувствовав боли. — Этого ничего нет.
Спина Люцины столкнулась с застекленной дверью, пальцы нащупали ручку, дернули…
— Иди уже. Пожалуйста, — сказала Люцина.
Беата прыгнула к ней, желая обнять приятельницу, ей почти что удалось, девушка так нуждалась в тепле. Святой Вроцлав разливался в ее теле холодом, так что пускай кто-нибудь прижмет ее, нет, пускай Люцина прижмет ее. Вытянутые руки встретили пустоту. Беата не видела охранника у себя за спиной, потому ей и удалось увернуться.
Девушки побежали. Одна удирала от другой, ежесекундно оборачиваясь. Люцина подавала знаки, просила: ну оставь же меня, я остаюсь и останусь твоей подругой, только прошу, успокойся и не говори подобных вещей. Все это неправда. Мы находимся во Вроцлаве, обычном Вроцлаве, и если даже и сделали нечто ужасно плохое, то город не станет нам мстить. Город ведь мертв.
— Мы обязаны дать ей шанс. Выйти навстречу.
Люцина лишь замахала руками, нет, нет, сделала шаг назад — и это уже была улица, а по улице мчался, трубя клаксоном, полицейский фургон, он спешил, вызванный на события в Черном Городке. Водитель свернул, девушка его не видела, еще шаг. Она почувствовала толчок, а потом у нее появилось странное чувство полета — Люцина поднималась вверх, видя искаженные лица и дома, Беату, которая только стояла и глядела, пяля глаза, словно бы увидала что-то и вправду удивительное и пугающее.
* * *Полицейские с кордона уже не дали застать себя врасплох. Молниеносно, словно автоматы в мундирах, они схватили щиты и дубинки, сомкнули ряды. Офицеры орали, если не считать коменданта Цеглы, который просто орал небу непонятные слова. Был подан сигнал, грохнуло, в массу паломников полетели металлические и резиновые пули. И еще раз! Первый ряд атакующих выщербился.
Часть рухнула без чувств, задние с трудом обошли их. Охранник в пуховике и трениках получил пулю прямо в грудную клетку, он полетел назад, будто его дернула невидимая веревка, при этом он чувствовал себя настолько ошеломленным, словно познал все тайны мира одновременно. Падая, он сбил с ног двух соратников, поменьше, чем он сам; рыжий дополнительно получил по лбу взлетевшей в воздух бейсбольной битой. Рядом какой-то бородач скрутился от боли, могу поспорить, пуля попала ему в пупок; а чуть дальше какая-то бабища зарылась лицом, выбросив высоко в воздух груды мокрой земли; ее же дружку, пробежавшему на шаг больше, просто-напросто снесло голову с плеч. Длинноволосый студент катался по земле, пуча глаза — пуля попала в позвоночник, отобрав чувство в ногах. Он мгновенно исчез под лавиной атакующих.
Наибольшее впечатление на меня произвел бывший профессиональный военный, который еще недавно был способен выдуть литр водки, а потом уложить пятерых противников одним замахом лавки. Сейчас он бежал в первом ряду длинными скачками, вздымая над головой милицейскую дубинку, которая явно помнила избиения непокорных голов во времена военного положения. Внезапно он получил пулей в глаз, а поскольку пуля была резиновой, бывший военный упал не сразу, а только снизил скорость, прижал к ране свободную руку, изумленно глянув на полившийся на ладонь гоголь-моголь, красно-белый, словно Польша. Ошеломленный, он еще побежал дальше, истекая кровью, ноги запутывались, но дубинка все так же вращалась над головой, и он наверняка бы достал какого-нибудь полицейского, если бы не вторая резиновая пуля, которая словно черная грушка попала ему прямиком в разинутый рот. Мужчина упал, а людской муравейник тут же его и похоронил под собой.
