Охота за наследством Роузвудов - Рид Маккензи

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – говорю я, думая об отце.

Я была так зла на него и ушла в тот день, будучи уверена в том, что, когда вернусь, он будет на месте. Вот только он уже был мертв, когда я опустилась рядом с ним на колени в ванной. Мертв, когда я вызвала «Скорую». Мертв, когда они положили его на носилки и накрыли простыней, а его рука бессильно свисала. На его безымянном пальце блестело обручальное кольцо с гербом Роузвудов, а ногти посинели.

Это воспоминание так ужасно, что мне приходится проглотить желчь, подступившую к горлу. Калеб берет меня за руку, как будто ему все понятно, и сжимает ее.

– Лучше бы ты не понимала, – говорит он. – Я рассказал об этом Айрис, и она посмотрела на меня так, словно разделяет мои чувства. Она прислушивалась к каждому моему слову. Я признался ей, как я одинок. Признался, что у меня такое чувство, будто я подвел мать, что меня душит сознание того, что никто не знает меня по-настоящему, потому что я никого не подпускаю к себе. Что мне кажется, будто я в любую минуту могу исчезнуть.

Мне так хочется обнять его. Но вместо этого я сжимаю его руку в ответ.

– Она сказала, что понимает меня, – тихо продолжает он. – Что иногда держать людей на расстоянии бывает легче. Безопаснее. Но она заставила меня пообещать хотя бы попытаться сблизиться с кем-то. И сказала, что тоже попытается это сделать.

– Майлз. – Перед моими глазами встает его обиженное лицо. – Ты собирался попытаться сблизиться с ним.

– Он был таким смелым. Он просто подошел на вечеринке и заговорил, как будто знал меня много лет. И я подумал, что мы подружимся. Но я и его оттолкнул, потому что это было неизбежно. Если уж на то пошло, последние несколько дней дали мне для этого хорошую отмазку. Я мог бы продолжать поддерживать с ним контакт, если бы попытался.

– Тебе следовало это сделать, – заверяю я. – Он хороший человек, как и ты.

Калеб улыбается:

– Я знаю, что он хороший человек. Но я облажался, и теперь он меня ненавидит.

– Я могу с ним поговорить. Возможно, он послушает меня.

Калеб пристально смотрит на меня:

– В самом деле? Ты это сделаешь?

Я киваю, и он вздыхает.

– Нет, я должен сделать это сам. Мне надо научиться налаживать отношения, а не бежать от них. Мне надо… – Его голос срывается. – Думаю, мне надо научиться быть смелым.

– Бежать намного, намного легче, – тихо говорит Куинн. Судя по ее отсутствующему взгляду, она, возможно, думает сейчас о ком-то.

– Бежать не всегда плохо, – вступает в разговор Лео. – Поэтому мы и сидим здесь, лакомясь этими роскошными вкусностями, а не лежим связанные в задней части какого-нибудь фургона, принадлежащего тем, кто тоже охотится за сокровищем.

Я смеюсь, шурша упаковками снеков.

– Бабушка бы закатила глаза, если бы услышала, как ты называешь эти дешевые шоколадные кексы роскошными вкусностями.

– Да, хорошо, что ее здесь нет, потому что это же ты испоганила ее именинный торт. – Лео берет упаковку шоколадных кексов и, развернув один из них, протягивает мне.

На мгновение я погружаюсь в воспоминания о том, как отец покупал именно эту марку кексов втайне от мамы, когда у меня был день рождения. Лео никак не может этого знать, но оттого, что он делает это именно сейчас, на глаза наворачиваются слезы.

– С днем рождения, Лили Роуз.

– С днем рождения, – повторяют Куинн и Калеб, когда я беру кекс.

Я делаю вид, будто задуваю свечу, затем откусываю кусок. Часы на приборной доске показывают полночь. Я встречаюсь глазами с Лео, и он дарит мне невиннейшую улыбку. Думаю, это был его план.

– Спасибо, что вы не бросили меня. – Я поднимаю недоеденный кекс. – Я желаю, чтобы завтра к этому времени мы все были миллионерами.

Лео таращится на меня.

– Нельзя произносить свое желание вслух. Господи, да ведь это самое первое правило празднования дня рождения.

Куинн чокается со мной собственным кексом.

– Ничего, вмешательство высших сил не будет лишним. – Она откусывает кусок, и ее измазанные шоколадной глазурью губы растягиваются в ухмылке. – Давайте найдем эти деньги.

Калеб и Лео тоже чокаются со мной кексами. Лео широко улыбается.

– Следующий год твоей жизни несет новое кодовое имя. С восемнадцатилетием, Бабуля.

Мне восемнадцать лет. Черт побери, я стала совершеннолетней.

Я съедаю последний кусок своего кекса, и мое сердце наполняется странным счастливым трепетом. Впервые за долгое время я чувствую себя так, будто нашла свое место.

– Думаю, я предпочитаю Лили Роуз.

Глава 18

– Сиди смирно, – бормочу я, обращаясь к Калебу и зажав в зубах иголку с ниткой.

Он недовольно фыркает, вытянув руки вперед, чтобы я могла укоротить рукава просторного вересково-серого блейзера, который мы купили в секонд-хенде. Последние несколько часов я перешивала прикиды, купленные там, с помощью моего дорожного набора для шитья. Как только я разделаюсь с его рукавами, мы будем готовы идти на бал-маскарад.

– Я и так сижу смирно, – бурчит он. – Разве копаться в поношенных вещах в течение двух часов – это недостаточное мучение?

– Не двух часов, а одного, – поправляю я.

Всего один час, в течение которого все они жаловались, выбирая самые уродливые вещи из имеющихся в магазине. Мне пришлось взять на себя роль стилиста. И я наслаждалась этим – когда выбирала наилучшие цвета, ткани и аксессуары, это напоминало мне, почему я вообще занимаюсь этим. Я хочу поступить в Технологический институт моды. Найдется ли для меня место в «Роузвуд инкорпорейтед» или нет, я найду способ работать в индустрии моды. Это моя мечта.

Я выбрала изумрудно-зеленое платье с оборками – увидев его, я сразу же вспомнила бабушку. Оно немного тесновато, но сегодня я подкрепилась только сэндвичами с яйцом, так что это ничего. К тому же оно закрытое, так что под ним не виден рубиновый кулон, и я нашла золотистые туфли на высоких каблуках, безупречно дополняющие мягкий шифон. А слева на талии я добавила маленький карман, чтобы прикрыть прореху в ткани.

– Готово. – Я завязываю конец нитки и проверяю, что оба рукава имеют одинаковую длину. Лео паркует фургон в гавани в тени деревьев.

– Зря ты не дала мне купить ту оранжевую рубашку, – говорит Лео, когда мы выходим из фургона под закатным небом, раскрашенным розовым и золотым. – Эта колется.

– Тогда бы ты был похож на морковку, – говорю я.

Куинн и Калеб согласно хмыкают.

– Может, мне хотелось быть похожим на морковку, – бормочет он.

Я не могу даже смотреть на него, не заливаясь румянцем. Когда я выбирала для него черные брюки, классическую белую рубашку и золотистые жилет и галстук, я не думала о том, как он будет выглядеть, а думала только о том, что вещи подойдут ему по росту. А затем он вышел из примерочной.

И я почувствовала, что не могу дышать. Как будто из легких вдруг выкачали весь воздух. На несколько секунд мозг словно отключился. Только игривый голос кассирши помог мне взять себя в руки и оплатить покупки кредитной картой, которую отец Калеба дал ему только на крайний случай, после чего мы спешно убрались из магазина, прежде чем она успела раздеть его своими плотоядными голубыми глазами.

После этого мне весь день было не по себе. Я еще никогда не западала ни на одного парня, никогда не общалась с парнем так близко, чтобы он пробудил во мне такие чувства. Но теперь, после того как меня минувшей ночью вдруг обуяло желание поцеловать Лео, после того как я утратила ясность мыслей, когда он вышел из примерочной, после того как я весь день вспоминаю, как он выглядел в музее, улыбаясь мне в окружении картин, мне очевидно, что это не просто преходящее чувство.

Но сейчас это совсем не то, о чем следует думать. Сегодня вечером мне надо держаться.

– Мы должны встретиться в подсобке с моим коллегой, – говорит Куинн, широко шагая в бордовом брючном костюме, который я нашла для нее. Брючины ей немного длинноваты, но я ничего не могла с этим сделать, потому что у меня закончились бордовые нитки. – Он проведет нас внутрь через кухню.