В начале была тишина - А. Норди
– Это ложь! – резкий крик заглушил голос из динамиков.
В следующий миг экран с треском раскололся вдребезги – в него влетела стойка от капельницы, и погруженное в полумрак помещение взорвалось от яркого света с улицы. Герман заморгал, пытаясь сфокусировать зрение. Он приподнялся в кресле, когда перед ним появилась худенькая девушка с пшеничными волосами, которую он заметил до начала сеанса. Она сдернула с головы электроды и, сотрясая ими в тонкой руке, громко закричала – так, чтобы ее слышали все пациенты центра, развалившиеся в креслах.
– Это ложь! – повторила она с полыхающим взглядом. – Нам промывают мозги! Неужели вы не видите, что все это время нам врали?! Очнитесь!
Гул взволнованных голосов захлестнул помещение. По боковому проходу к девушке заспешили сотрудники «Атараксии», и среди них Герман заметил Корректора с инъекционным пистолетом в руке. Повинуясь смутному порыву, Герман вскочил с кресла и подошел к бунтарке. Гневно сверкая глазами, она выставила вперед кулак с зажатой в нем иглой от капельницы и прорычала:
– Не подходи!
– Я просто хочу помочь, – заторопился Герман, глянув в сторону: к ним приближался Корректор с пистолетом наизготове. – Если ты не успокоишься, они тебя ликвидируют!
– Может быть, я этого и хочу? – с вызовом бросила девушка – и в тот же миг, покачнувшись, медленно осела.
Она обмякла на полу, уставившись неподвижным взором в потолок; из ее шеи торчал инъекционный дротик. Корректор, опустив пистолет, присел возле бунтарки и пощупал пульс. По залу метался тревожный шепот. За спиной Германа сгрудились пациенты, оторопело наблюдавшие за действиями Корректора. Он высунул дротик из шеи девушки и с добродушной улыбкой сказал:
– Такое случается, но крайне редко. Все под контролем. Пожалуйста, пройдите в зоны рекреации, где с вами встретятся Ассистенты. Сеанс введения мы продолжим завтра.
* * *
Прошло две недели с того момента, как Герман оказался в «Атараксии». Когда-то давно он слышал, что на Земле существовали тюрьмы, где содержались опасные для общества индивиды, но можно ли было сравнить «Атараксию» с таким местом – он не знал. Тюрьмы остались в далеком прошлом, а жестокие преступники обитали только в древних книгах и фильмах, чудом уцелевших после Череды Войн.
Герман жил в просторном номере на втором этаже одного из корпусов. С балкона его комнаты открывался упоительный вид на лавандовые поля и озеро, сверкавшее золотом на ярком солнце. Поначалу такая пастораль и безмятежность раздражали Германа: все казалось ему фальшивым, и в голове постоянно звенели слова Тростинки – так он про себя называл хрупкую девушку, сорвавшую сеанс введения. «Это ложь!» – кричала она каждый раз, когда Герман закрывал глаза перед сном. Но спустя несколько процедур электростимуляции мозга и инъекционной терапии Герман отметил, что к нему постепенно – робко, но неуклонно – возвращался вкус к жизни, а голос Тростинки с каждой ночью звучал все тише.
Теперь Герман улыбался, когда легкий бриз ласкал гладко выбритую кожу лица, а глаза щурились от яркого, всепобеждающего солнца. Запахи цветов и трав, блеск озерной глади, щебетание птиц, вкусная еда, улыбки Ассистентов и обитателей «Атараксии», идущих на поправку, – все это дарило ему надежду на скорое возвращение в общество.
Пока он вновь не встретил Тростинку.
Случилось это на пятнадцатый день пребывания в «Атараксии». Герман прогуливался по одной из аллей, как вдруг заметил сидящую на берегу озера Тростинку. Как и в первую встречу, она показалась ему болезненно хрупкой и беззащитной: тонкая, бледная, с взъерошенными волосами. Он подошел ближе и уселся рядом с девушкой на узкой полоске песка. Солнце слепило глаза, и легкий ветер, наполненный свежим, пронзительным запахом с озера, ерошил волосы. Герман украдкой взглянул на Тростинку. На ее красивом лице застыл отпечаток тоски и растерянности, и Герману впервые за бесконечно долгое время, счет которому он давно потерял, захотелось обнять другую душу – такую же измученную и разбитую, как и он сам. Вместо этого он сказал:
– Я думал, что больше вас не увижу.
Тростинка улыбнулась и посмотрела на Германа:
– Они две недели промывали мне мозги. Сказали, что безнадежных случаев не бывает и каждому можно помочь.
– И как, помогли?
Девушка пожала плечами.
– По крайней мере сегодня меня выпустили погулять без сопровождения Ассистента. Правда, с этой штукой.
Тростинка продемонстрировала Герману металлический браслет на тонком запястье.
– Он контролирует мое состояние, – пояснила девушка. – Малейший признак агрессии или раздражения – и меня тут же вырубит током.
Герман кивнул и перевел взгляд на серебристую даль озера, над которой медленной процессией тянулись пухлые облака. Идиллию нарушали крики чаек – отчаянные и резкие, как и тот возглас, с которым Тростинка две недели назад сорвала сеанс введения.
– Я думаю, все будет хорошо, – проговорил Герман, не зная, как еще подбодрить девушку. – Коррекция поможет нам всем.
Тростинка усмехнулась и покачала головой. Казалось, слова Германа позабавили ее.
– Нельзя помочь человеку, если он сам того не хочет, – сказала она. – Иногда я удивляюсь, почему они просто не убьют нас – агрессивных, опасных и депрессивных? Зачем нас корректировать?
– Убийство людей, рожденных в рамках программы Селекции, означало бы ее несостоятельность, – пояснил Герман. – Если Селекция допускает рождение агрессивных индивидов, то в ней что-то не так. Сама мысль об этом противна обществу, поэтому единственный путь для таких, как мы – это Коррекция или…
– Стирание, – закончила Тростинка, а затем пристально взглянула на Германа. – Вы так спокойно обо всем рассуждаете, будто Коррекция уже пошла вам на пользу.
Герман развел руками:
– Последние дни я действительно чувствую себя спокойнее, – признался он.
– Рада за вас. – Тростинка опустила голову, и Герман не увидел, какие эмоции отразились на ее лице.
В следующий миг браслет на руке девушки запищал и зажегся лиловым светом. Тростинка резко вскочила с места.
– Мне пора, – сказала
